Она подлетала все ближе, бросала вызов самой гравитации, и с каждой микросекундой стена приближалась.
Кива справится. Она сотворит невозможное, она пройдет первое испытание. Внутри неистовствовал триумф. Она уже почти чувствовала твердую стену под ногами, вкус победы на языке.
Но потом она начала падать.
Так близко… она была так близко. Если бы она только протянула руку, ухватилась за край, тогда бы…
Но было слишком поздно.
Она уже неслась вниз, вниз, вниз, вниз к земле.
«Все хорошо. Все будет хорошо».
Голос отца эхом раздался в ушах, и на этот раз Кива не стала его прогонять. Ей хотелось, чтобы он был рядом с ней, пока она падает, хотелось, чтобы он утешил ее под конец.
«Все хорошо. Все будет хорошо».
Кива закрыла глаза, чтобы не видеть, как неминуемо приближается к смерти. Она думала об отце, о том дне, когда ее лишили прежней жизни. Последние десять лет она жила взаймы, и сегодня одолженное время истекло.
«Все хорошо. Все будет хорошо».
Внезапно свист в ушах стих, исчез ледяной ветер, и тогда…
Боль.
Ослепляющая, невыносимая боль пронзила каждую клетку ее тела.
И больше Кива ничего не видела и не слышала.
Глава двенадцатая
– Все хорошо. Все будет хорошо.
Королевская стража окружала их. Кива вцепилась одной рукой в руку отца, а другой – в руку брата. Сладкий запах осозники защекотал ей ноздри, когда стражники втоптали в грязь корзинку с ягодами, которые Кива с Керрином с таким трудом собирали. Больше не будет маминого варенья, ни сегодня, ни когда-либо.
– Фаран Меридан, вы арестованы, – провозгласил стражник, остановившийся прямо перед отцом Кивы. У него было доброе лицо, и поэтому Кива не понимала, откуда в его глазах столько ярости. У всех остальных солдат напротив сердца красовались серебряные эмблемы, но у него была выгравирована золотая.
– За что?! – возмутился Фаран.
Кива подняла взгляд на отца, заслышав в его голосе нечто странное. Как прошлым летом, когда они с Керрином играли в реке и поспорили, кто глубже заплывет и дольше задержит дыхание. Кива выиграла с большим отрывом, но когда она вынырнула на поверхность, отец, дрожа, сказал ей больше никогда так не делать.
И сейчас в его голосе она услышала те же эмоции. Дрожащей рукой он сжимал ее ладонь, словно пытаясь успокоить их обоих.
Кива крепко вцепилась в его руку, давая понять: она рядом. Когда солдаты покинули дом и окружили их, отец сказал, что все будет хорошо, и Кива ему верила: он бы никогда ей не соврал.
– Вас видели на рынке рядом с человеком, который, как известно, является мятежником, – ответил стражник с золотым гербом. – Вы приговорены к тюремному заключению по подозрению в измене против короны.
На несколько секунд отец Кивы, казалось, потерял дар речи. Лицо его побледнело, как луна, медленно плывущая по небу у них над головами.
– Я… вы… – Фаран расправил плечи и начал заново: – На рынке полно людей. Я мог столько мятежников плечом задеть и даже не узнать об этом! Да что там говорить – я мог их лечить! Я же лекарь, ко мне приходит множество людей – не буду же я каждого допрашивать перед лечением!
– А может, и стоило бы, – бесстрастно ответил стражник. – Либо вы отходите от детей и идете с нами по доброй воле, либо нам придется вас заставить.
Фаран чуть ли не до хруста костей стиснул дочери руку. Кива в страхе пискнула, а ее брат рядом громко ахнул. Она повернулась к Керрину; рот у него был вымазан осозничным соком, а изумрудные глаза, в точности такие же, как у Кивы, округлились. Он весь дрожал, и хотя отец очень больно держал ее за руку, Кива нежно, успокаивающе сжала ладонь брата.
– Я не… вы не можете забрать меня от семьи, – сказал Фаран.
– Ваша семья уже сбежала, – стражник махнул рукой в металлической перчатке на дом на холме, где совсем недавно еще находились мать Кивы с ее старшими сестрой и братом. Из здания уже начал валить дым, окна кровоточили во тьму мерцающим оранжевым пламенем.
– Скажите спасибо, что вы нам нужнее, иначе бы мы их догнали и вместе с вами в Залиндов отправили.
– В Залиндов? – Фаран покачнулся, и Киве пришлось приложить все силы, чтобы его удержать; ладошки у нее вспотели, несмотря на морозный воздух. – Вы не можете… Не можете послать меня в…
– Довольно, – перебил его стражник с золотым гербом. Оглянувшись на двух других солдат, он приказал: – Взять его.
Эти два хлестких слова вернули Киве дар речи, выпустили наружу панику.
– Нет! – заревела девочка, еще крепче вцепившись в руку отца.
– Папа! – закричал Керрин.
Солдаты подняли мечи и двинулись вперед, сокращая расстояние между ними. Фаран, вырвав руку, с силой оттолкнул Киву, и она, отступив на три шага, свалилась на землю.
Керрин должен был упасть за ней следом, но его липкие от сока пальцы выскользнули у нее из руки, и мальчик отпрыгнул в сторону, но не к отцу, а к кинжалу, которым Фаран подрезал листья алоэ.
– Керрин! Не смей! – крикнула Кива.
Но Керрин ее не слышал и не слушал. Вместо этого мальчик подхватил кинжал и с ревом бросился на приближающихся стражников.
Все произошло в считанные мгновения, так быстро, что Кива с земли ничего не увидела, ничего не поняла, пока не стало слишком поздно.
Всего несколько секунд – и Керрин, который только что сломя голову несся вперед, упал на землю, хватаясь за грудь. А из его груди торчал меч…
Казалось, прошли годы, прежде чем солдат достал меч… с тошнотворным звуком лезвие прошло сквозь плоть и кости… и только тогда все поняли, что произошло.
– НЕТ! – взвыл Фаран, упав на колени перед сыном и прижав руки к его маленькой груди. – Нет, нет, нет!
– Керрин, – прошептала Кива. Слезы застилали ей глаза. Сквозь грязь она подползла к ним, и сок осозники пачкал ей руки, колени, одежду. – К-керрин!
– Кто-нибудь, принесите!.. принесите… – Фаран с трудом сглотнул. Никто не мог ничего принести, не существовало такого лекарства, которое бы спасло мальчика, потому что глаза его уже закатились.
– Нет! – Кива потянулась липкими руками к брату. – Нет! КЕРРИН! НЕТ!
Но не успела она, как и отец, дотянуться до его раны, не успела она его коснуться, как кто-то твердой рукой подхватил ее за пояс и поднял в воздух.
– Мы этого не хотели, – прорычал у нее над ухом голос мужчины с золотым гербом. – Мы никогда не хотели ничего подобного.
– ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! – Кива кричала и пиналась, безутешно рыдая. – ОТПУСТИТЕ… МНЕ НУЖНО… ВЫ ДОЛЖНЫ…
– Поднимайте его, – приказал стражник солдатам, окружающим Фарана. – Надо выполнить приказ.
Тот юноша, чей клинок был окрашен кровью Керрина, застыл над мальчиком; лицо его посерело, как пепел. Его оттолкнули в сторону, и только тогда он пришел в себя, вытер меч и двинулся за остальными.
– ПАПА! – ревела Кива, все еще пытаясь отбиться от стражника, но хватка у того была железной. – ПАПА!
Фаран не откликнулся на ее мольбы. Как если бы он умер вместе с младшим сыном. Он не боролся, не сопротивлялся, когда стражники подняли его на ноги и потащили.
– ПАПА! – снова закричала Кива.
– Похороните мальчика, – отдал приказ стражник оставшимся солдатам. Хриплым голосом он тихо добавил: – И поаккуратнее. Он всего лишь ребенок.
Мужчины направились к Керрину, и Кива забилась еще яростнее.
– НЕ. ТРОГАЙТЕ. ЕГО! – завизжала она. – НЕ СМЕЙТЕ…
– Извини, девочка, – пробормотал державший ее стражник. – Но ты сама виновата.
– ОТПУСТИ МЕНЯ! – еле выдавила Кива между всхлипами. – ПАПА! ПА…
Острая боль прервала ее крик, перед глазами встала тьма, и ее мир – и ее жизнь – в мгновение ока исчезли.
– Я с тобой целый день нянчиться не буду, лекарь. Просыпайся!
Киву резко встряхнули, и она, распахнув глаза, села, но вместо вдоха тут же зашлась кашлем.
Она не могла дышать.
Не могла вдохнуть воздух в легкие.
Не могла…
Не могла…
– Ой, хватит драматизировать, – надменно произнес женский голос, и Киву больно застучали по спине.
Кашляя и давясь, Кива попыталась отпихнуть руку обидчика, но вышло так себе. Боль полоснула ей руки, ноги, пробежала по желудку. Казалось, на ней живого места не осталось, словно кто-то мясницким ножом разрезал тело на миллион частей.
– Да вечного мира ради, дыши нормально! – приказала женщина, не прекращая бить Киву по спине. – Неужто это так сложно?!
Потихоньку кашель утих, но боль никуда не ушла. Кива попробовала сделать еще один вдох – из глаз тут же брызнули слезы, и она подняла дрожащую руку, чтобы их смахнуть. Едва перед глазами перестало все расплываться, как Кива, резко втянув воздух, чуть было не закашлялась снова.
– Ваше… высочество… – выдохнула Кива при виде принцессы, сидящей возле ее койки в лазарете. Лицо принцессы по-прежнему скрывала маска. – Что… вы… тут…
– Выпей, пока снова умирать не начала, – перебила принцесса Миррин, сунув ей в руки маленький, на четверть заполненный каменный стакан. Киве даже не пришлось нюхать белую жидкость: она и так сразу догадалась, что это маковое молоко. В обычных обстоятельствах она бы не стала принимать изменяющие сознание препараты, тем более в присутствии принцессы Эвалона, но от боли Кива практически не соображала, а уж говорить и подавно не могла.
Одним глотком она приглушила жидкость с ореховым привкусом. Дозировка была не очень большой, так что ни сонливости, ни наркотического опьянения лекарство не вызвало, зато быстро приглушило боль до глухого гула где-то на грани сознания. Стоило отдать принцессе Миррин должное: она подождала несколько минут, пока лекарство подействует, и только потом спросила: