Кива закрыла глаза и, не отпуская руки Тильды, начала:
– Мой отец вырос на юге, в Фелларионе, а мама родилась в Ламонте – это город далеко на севере, на самой границе с Мирравеном. Они так далеко друг от друга жили, что при обычных обстоятельствах и не встретились бы. Папа часто говорил, что их свела сама судьба, провидение, а если на него находило вдохновение, то и сами звезды. – Кива улыбнулась и свободной рукой вытерла выступившие слезы. – Но по большей части их, конечно, свел случай – они оба оказались в Валлении на праздновании свадьбы короля Стеллана и королевы Арианы. Папа тогда еще учился у лекаря и не мог удержаться и не взглянуть на самую прославленную аптеку столицы. Ему было неизвестно, что в той аптеке промышляли воры и карманники. Не успел папа и глазом моргнуть, как у него срезали кошелек, и вот он уже несется за преступницей по улочкам Валлении. В конце концов он настиг ее в переулке и потребовал вернуть золото.
Улыбка не сходила с лица Кивы, пока она себе все это представляла.
– Тогда воришка обернулась и скинула капюшон, и папа впервые смог рассмотреть ее лицо. – Она улыбнулась еще шире. – Он говорил, что это была любовь с первого взгляда. По крайней мере, с его стороны. Мне так и не довелось спросить маму, что думала она. – К горлу Кивы подступил ком, и она сжала ладонь Тильды, словно могла этим облегчить боль внутри. Охрипшим голосом Кива продолжила: – Она его так заворожила, что он стоял и пялился, как полный дурак, и мама, конечно же, этим воспользовалась. Она на тот момент уже пару лет жила в Валлении после того, как сбежала от семьи из-за… – Кива поняла, что отвлеклась, и вернулась к рассказу. – Мама давно жила в столице и хорошо знала улицы, поэтому легко проскользнула мимо моего раззявы-отца и скрылась в толпе. Папа был раздавлен потерей, но не кошелька, а величайшего сокровища, которое, как ему казалось, ускользнуло из его пальцев.
Кива снова заулыбалась.
– Он искал ее, опросил всех, кого только мог, но никто из его почтеннейших знакомых не мог подсказать, как найти вора. Так что в отчаянии папа глубокой ночью отправился в доки, самое что ни на есть логово преступников, особенно после наступления темноты. – Кива покачала головой. – Зажиточный молодой человек, явно из другого города, бродит по не самому благополучному району – можно сказать, он сам напрашивался. Даже неудивительно, что на него напали и чуть ли не до смерти избили. Ему повезло, что мама следила за ним исподтишка – она ждала, когда он поднакопит золота, чтобы снова обокрасть такую легкую мишень. Однако вместо этого спасла ему жизнь.
Улыбка Кивы угасла.
– Хотела бы я сказать, что они жили долго и счастливо. Некоторое время так и было. Очень счастливо. – Голос у нее снова охрип. – Но иногда происходит нечто, чего никак не ожидаешь, к чему нельзя подготовиться и что ты не способен остановить. Их история окончилась не так, как следовало. Но я уверена, они бы прожили ее еще раз, до самого конца, будь у них шанс вновь пережить начало.
«Но папа, концовки же всегда лучше!»
«Иногда, милая. Но порой лучше начало».
Кива отпустила руку Тильды, чтобы вытереть щеки. Она не знала, почему так часто последнее время слышит голос отца, почему так часто вспоминает о нем. Эти воспоминания приносили одновременно и боль, и утешение, словно папа все еще был рядом, напоминая, что она не одна.
– Вот так, – чересчур жизнерадостно закончила Кива и поднялась на ноги, – познакомились мои мама с папой. – Она взглянула на больную женщину. – Где бы ты сейчас ни находилась, надеюсь, ты меня слышала. Надеюсь, тебе снится их история и их любовь, и надеюсь, ты вспомнишь, почему надо бороться с одолевающей тебя болезнью. Но не забывай о самом главном: у тебя есть люди, которые любят тебя и хотят, чтобы ты проснулась. Люди, которых ты тоже любишь. И если ты не можешь проснуться ради себя самой, проснись хотя бы ради них. – Кива наклонилась и прошептала ей на ухо: – Борись, Тильда. Ты сильнее этой болезни. И скоро за тобой придут.
Выпрямившись, Кива вернулась к лабораторному столу, чтобы убрать беспорядок после них с Мотом, напоить крыс эликсиром и начать морально готовиться к завтра. История ее отца сделала свое дело: успокоила душу Кивы. И слова, которые она сказала Тильде, не в меньшей степени предназначались ей самой.
Даже если мятежники не успеют освободить их до Ордалии, Кива будет бороться, потому что есть люди, которым она нужна. Есть люди за стенами Залиндова, которых она намерена вновь увидеть.
Ее семья ждет ее. Придет за ней. Кива знала это, как собственное имя. Наступит день, и они снова будут вместе.
И до этого дня она не позволит своей истории окончиться.
Глава девятнадцатая
Поделившись с Тильдой историей отца, Кива вышла в сад с лекарственными растениями. Здесь она всегда словно бы чувствовала, что отец рядом. Олиша с Нергалом рано заступили на смену и присматривали за Тильдой, так что, если вдруг что-нибудь случится, они мигом позовут Киву. Но она почему-то была уверена, что больше у Тильды подобных приступов не будет. По крайней мере, в ближайшее время.
Проходя по гравийной тропинке, Кива провела пальцами по пустотраву, тянувшемуся выше ее головы и закрывавшему бо́льшую часть тропинки впереди. Строго говоря, длинные зеленые побеги считались сорняком, однако жидкость в их стеблях облегчала ушную боль. А еще Киве нравилось, что пустотрав скрывал ее от чужих глаз, и она будто оказывалась в маленьком раю, раскинувшемся посреди тюрьмы только для нее одной.
«Давай это место будет нашим, мышонок, – говорил ей отец. – Можем приходить сюда, когда захочется от всего сбежать. Это место будет нашим с тобой убежищем».
Голос отца захлестнул Киву, и она опустила веки, ведя рукой по траве. Она распахнула глаза, только когда подошла к повороту: тропинка огибала сад по кругу. Справа от Кивы лежали клумбы с ноготками, календулами, лавандой, маком, а также снегоцветами и сумаслицей. Напротив росли ягоды, следом бобовые, затем целебные травы, за ними – крапива… и так далее. Сад был разделен на несколько частей по видам растений и их лечебным свойствам. Самые опасные образцы росли на дальнем конце закольцованной тропинки, в собственной клумбе, которая не позволяла им разрастаться на соседние участки.
Оглядевшись, Кива вернулась мыслями в тот день, когда впервые оказалась в саду. Садилось солнце, отец вел ее за руку по тропинке.
– Это будет наш с тобой секрет, – подмигнул он ей. – Пока я тюремный лекарь, можешь тайком приходить сюда, когда тебе захочется.
– А как же надзиратели, папа?
– Давай будем считать, что это такая игра, – отвечал Фаран. – Как прятки, в которые ты играла с Зули, Тором и… – он затих, не смея назвать имя Керрина. Он никогда не называл его по имени.
Кива сглотнула ком в горле.
Ее отец, тюремный лекарь.
Даже неудивительно, что его назначили на эту должность сразу, как только привезли в Залиндов. В первый же день он стал помощником главного лекаря – озлобленной женщины по имени Фесса. У Фарана имелось куда больше опыта, но Фесса годами работала в лазарете и отказывалась прислушиваться к Фарану, а уж тем более учиться у него или уступать свою должность.
Кива давным-давно не вспоминала Фессу. Она опустилась на колени, чтобы выдернуть из клумбы с родиолой чертополник, мешающий той расти, и вспомнила первые дни в тюрьме, полные страха и грусти, среди которых, впрочем, бывали и светлые моменты – например, когда отец впервые привел ее в этот сад.
– Обещай мне: что бы ни случилось, ты не должна терять надежды, – шептал он ей, стоя на этом самом месте перед родиолой. – Твои брат, сестра, мать, – тут его голос дрогнул, – однажды они придут за тобой.
– Ты хотел сказать «за нами», папа? Они придут за нами?
Фаран протянул к ней руку и погладил по щеке.
– Конечно, милая. За нами.
Спустя всего несколько недель после этого разговора Фесса умерла от кишечного заболевания, и Фаран стал главным лекарем. С тех пор большую часть времени Кива проводила одна, особенно когда все внимание Фарана заняло…
Кива застыла, судорожно сжимая в пальцах землю.
Фесса умерла от кишечного заболевания.
Отец стал главным лекарем.
А потом…
Потом…
Кива напряглась, силясь восстановить в памяти свой первый год в тюрьме. Ей было всего семь. Она была слишком мала, чтобы все понимать. Слишком мала, чтобы помнить.
И все же кое-что она никогда не забудет.
Пусть даже на время и забыла.
До этого момента.
По тюрьме уже ходила кишечная инфекция.
Девять лет назад.
Умерли десятки людей.
Сотни.
…в том числе и ее отец.
На глаза навернулись слезы. Глядя в никуда и все еще сжимая в руках землю, Кива вспоминала.
Фаран отдавал пациентам всего себя; в последние несколько недель, когда заключенные умирали один за другим, Кива его и вовсе почти не видела. Он говорил ей не волноваться, ведь она еще юная, здоровая, ей бояться нечего, но сколько бы он ни пытался ее обнадежить, Кива видела, каким отец стал бледным, какие синяки залегли у него под глазами, какие беспокойные морщины испещрили его лоб.
Он обещал, что с ней все будет хорошо, и Кива ему поверила.
Он никогда не обещал, что с ним все будет хорошо.
А она и не думала спросить.
Однажды Фаран просто не вернулся в спальный корпус.
Он часто задерживался в лазарете допоздна, но спать всегда возвращался к ней. Каждую ночь, несмотря на усталость, он находил в себе силы обучать Киву лекарскому делу и неустанно напоминал ей, как важно учиться и знать. Ночь за ночью он делился с ней своим многолетним опытом, придумывал ей воображаемых пациентов и болезни. И только когда они оба уже падали от усталости, Фаран укладывал Киву и рассказывал ей какую-нибудь историю – обычно про то, как он познакомился с мамой. Фаран знал, как она ее успокаивает.