Она шла между столовой и спальными корпусами, а внутри бурлила тревога. Как никогда ранее Кива мечтала о возможности легко и быстро связаться с внешним миром. Она была уверена, что у мятежников есть другой план; уверена, что они попытаются пробиться снова. Может, уже сейчас они ищут какое-нибудь слабое место в стене, где можно было бы пробраться внутрь и потом наружу. Их королева в заточении, и они обязательно придут за ней, несмотря ни на что.
И семья Кивы тоже за ней придет.
Несмотря ни на что.
Кива почувствовала себя увереннее. Она как раз подходила к первому спальному корпусу, когда услышала, как ее кто-то зовет:
– Эй, лекарь!
У Кивы перехватило дыхание. Она остановилась и медленно повернулась. Она уже узнала голос и боялась, что за этим окриком может крыться.
К ней быстрым размашистым шагом приближался Кость. Арбалет буднично болтался у него на плече, а его черные глаза походили на саму смерть.
– Ты нужна нам в казармах, – подозвал он ее.
Кива сглотнула и, кивнув, поспешила за ним.
Кость походил на дикое животное. Иногда он вел себя сдержанно. Иногда нет. Каждую неделю Кива лечила пациентов, навлекших на себя его гнев – они приходили к ней со сломанными пальцами, запястьями, ребрами. Кость любил все, что ломалось с веселым треском. Кива давно приучила себя сдерживать тошноту в его присутствии, но порой в горле все равно поднималась желчь.
И она боялась, что сегодня, куда бы он ее ни вел, один из таких случаев.
Киве разом вспомнились все недавние предупреждения Наари, как она, не раздумывая, оставалась с ней в лазарете или напоминала не ходить одной. Стояла зима. Надзиратели были на взводе. Такое случалось каждый год, и каждый год Киве удавалось пережить самое худшее.
И сегодня тоже удастся.
– Внутрь! – гаркнул Кость, когда они дошли до входа в казармы.
Кива вступила через деревянный дверной проем в каменное здание, хотя всем естеством ей хотелось с криком бежать от него подальше. Но она не собиралась показывать свои сомнения Кости – кто знает, что он с ней сотворит? Если он почует в Киве хотя бы тень сопротивления, он с наслаждением заставит ее поплатиться. Она видела это по его черным глазам, в которых блестело предвкушение, пока он следил за ней, как ястреб за своей жертвой.
– Сюда.
Он прошел так близко, что чуть не задел ее.
Кива перестала дышать, внутри нарастал ужас, однако она заставила себя успокоиться. Пока с ней еще ничего не сделали. И не было ни одной причины думать, будто с ней вообще что-то сделают. Надзирателям она нужна живой, и не только ради зрелища на Ордалиях, но и потому что она их тюремный лекарь. Тем более что болезнь до сих пор не побеждена. Кива – их единственная надежда, и они прекрасно это знали. Они не станут ломать ее ни физически, ни психически.
Приободрившись, Кива поспешила за Костью, мимо закрытых дверей, ведущих, как ей было известно, в частные комнаты, к огромному общему залу в конце длинного коридора. Где-то играла музыка, что в Залиндове было редкостью, и хотя Кива не знала, откуда она доносится, она опознала старую печальную песнь, которую в детстве напевала ей мама.
Ее накрыла волна ностальгии, но как только она оглядела комнату, от приятных воспоминаний не осталось ни следа.
Надзиратели решили устроить гулянку. Гулянку в понимании Залиндова.
На деревянных столах в ряд выстроились открытые бутылки с алкоголем и горы еды, преимущественно нетронутой, хотя бутылки были почти пусты. Надзиратели – все мужчины – устроились кто тут, кто там. На коленях у них, свернувшись, сидели заключенные разной степени раздетости, с блестящими лихорадочными глазами и разрумянившимися лицами.
Кива начала подозревать, зачем ее привели. Она не знала, радоваться ей или нет: она-то боялась, что с ней решили поиграться, но теперь…
– Вот этой уж больно весело было, – Кость указал в дальний угол, где в кресле развалился Мясник, а у его ног, свесившись, лежала полуобнаженная женщина.
Киве эта заключенная была незнакома, но она сразу заметила, что та потеряла сознание. И заодно заметила, что Мяснику плевать, а может, он просто этого не осознавал: глаза его глядели в никуда, голова свесилась набок, на губах расплылась вялая улыбка; он прижимался к волосам женщины, а его руки…
В этот раз Киве все-таки пришлось сглотнуть подступившую к горлу желчь.
Собравшись с силами, она прошла в дальний угол; Кость шел за ней по пятам. Остальные надзиратели едва ли взглянули в их сторону: слишком были заняты собственными заключенными, чтобы отвлекаться на происходящее вокруг.
Подойдя к Мяснику, Кива окинула все внимательным взглядом. Она полагала, что надзиратели и заключенные просто пьяны, что дело обошлось лишь алкоголем, но вблизи увидела, что на кончиках пальцев, под носом, на губах у женщины блестел золотой порошок. Тот же порошок Кива заметила и на Мяснике, который по-прежнему сидел с полуприкрытыми глазами, блуждая руками по телу заключенной, не осознавая, что та никак не реагирует.
Потому что она была на это не способна.
Киве даже пульс проверять не потребовалось. Она поняла все сразу.
Женщина умерла.
От передозировки.
Ангельской пылью.
Киву охватила неистовая, подлинная ярость. Эти надзиратели плевать на заключенных хотели: они использовали их, как игрушки, как развлечение, а потом просто-напросто выкидывали. Заключенные для них ничего не значили, даже особые. Живые, мертвые – для тюремщиков вроде Кости и Мясника это не имело никакой разницы.
– Ну что, лекарь? – услышала она требовательный голос Кости. – Можешь ее разбудить? Мы с ней еще не закончили. Пришло время для второго захода.
– Ты хотел сказать «третьего»! – откликнулся другой надзиратель.
– Четвертого! – еще один голос.
Кость усмехнулся, и на этот раз Кива побоялась, что не сможет удержать внутри свои чувства. Она сжала кулаки так крепко, что ногти вонзились в кожу, и боль заставила ее опомниться. Только убедившись, что она может, ничем не рискуя, открыть рот, Кива ответила:
– Я не могу ее разбудить. Она мертва.
Она все еще слышала песнь, эхом голосов вторящую Кивиным словам: «Любовь моя, любовь, я буду ждать тебя, до встречи в вечном мире».
– В смысле «мертва»? – нахмурился Кость.
Кива безэмоционально ответила:
– «Мертва» в смысле «больше не жива».
– Я знаю, что это значит, ты, маленькая…
– Что здесь происходит?
Кива чуть в обморок не упала от облегчения, услышав голос Наари; обернувшись, она увидела в дверях надзирательницу. Та оглядела комнату, и глаза ее сузились.
– А на что похоже? – заплетающимся языком промычал не знакомый Киве надзиратель, сидевший вдалеке. Он поглаживал руку хихикающей женщины, которая обвилась вокруг него. – Мы решили повеселиться. Присоединяйся, Арелл. Спусти свои косы. – Он хохотнул, как будто икнул, и указал на остриженную голову Наари. – Ах, точно, у тебя же их нет.
В невнятных словах надзирателя не было ничего смешного. И в действиях тоже.
– Лекарь, ты нужна в лазарете. – Глаза Наари сверкали от гнева, но Кива знала, что злится она не на нее.
– Так, погоди-ка. – Кость схватил Киву за предплечье, и та поморщилась от боли. Она-то знала, что стоит ему сжать посильнее – и он сломает ей кисть.
По ее шее скатилась капля пота, и Кива замерла на месте, едва дыша.
– Мы только что потеряли одну из наших девочек, – сказал Кость Наари, кивая подбородком на жертву передозировки. – Нам нужна замена.
Сердце Кивы ухнуло вниз.
– Лекарь нужна в лазарете, – твердо повторила Наари. Она не шелохнулась, но воздух в помещении сгустился, полный исходивших от нее предупреждения, угрозы, обещания.
– И лекарь может отправиться в лазарет, – согласился Кость. Он сжал пальцы, и Кива едва не заскулила, почувствовав, как трутся друг о друга кости. – Но после.
– Тогда сами будете объяснять смотрителю, почему ему приходится ждать.
Наари будто бы произнесла магическое заклинание: Кость мгновенно выпустил Киву, и она чуть не споткнулась.
– А чего ты сразу не сказала, что ее Рук ждет? – озлобился он. Потом посмотрел на Киву: – Выметайся отсюда.
Она с облегчением шагнула вперед, но тут Кость опять схватил ее за запястье и, стиснув пальцы на уже образовавшемся синяке, наклонился и прошептал:
– Хоть слово смотрителю об этом скажешь – и будь ты хоть сто раз его питомцем, в следующий раз снова окажешься в этой комнате. Только не для лечения, а для четвертого захода. И для пятого. И шестого. – Он стиснул ее руку посильнее. – Поняла?
Кива кивнула. Все ее силы уходили на то, чтобы не расплакаться от боли и не дать Кости увидеть страх в ее глазах.
– Умненькая лекарша, – промурлыкал Кость, наконец отпустив Киву и напоследок толкнув ее между лопаток вперед. – Хорошей вам ночи.
Кива на дрожащих ногах подошла к Наари. Та протянула было к ней руку, но тут же замерла, когда Кива отшатнулась. Наари уронила ладонь, и в ее глазах Кива прочитала такую печаль, что пришлось отвернуться, иначе бы все, что она отчаянно пыталась удержать внутри, вылилось бы наружу.
«Она ж такая занятая, только и успевает ноги перед надзирателями раздвигать. Знай себе развлекается, не о наших же шкурах ей думать!»
Залиндовская сука.
Принцесса смерти.
Лекарская потаскушка.
Кива сама выбрала эту жизнь. Сама решила подчиняться смотрителю, давать надзирателям помыкать собой, обращаться с ней как им заблагорассудится – все, лишь бы остаться в живых.
Однако это не значило, что ее не трогали сцены, подобные сегодняшней, что ей было не больно видеть отравленную наркотиками женщину… и понимать, что на ее месте запросто могла оказаться сама Кива.
Наари не пыталась заговорить с ней, пока вела ее от казарм, но не к лазарету, а к спальному корпусу, а затем и внутрь него.
Лишь когда они остановились перед ее койкой, Кива прохрипела:
– А как же… смотритель?
– Я соврала, – призналась Наари. – Рук тебя не ждал.