— Мне надо с тобой поговорить, — я отстраняюсь от Тобиаса. — Где-нибудь в другом месте.
Он кивает. Мы покидаем кафетерий. Когда проходим мимо одного из лихачей, тот вопит вслед:
— Глядите-ка, Тобиас Итон!
Я уже почти забыла о допросе — о том, что его имя теперь известно всем лихачам.
— Я тут твоего папочку видел, Итон! Прятаться будешь, а? — кричит другой.
Тобиас деревенеет, будто на него наставили пистолет, а не крикнули нечто обидное.
— Ага, прятаться будешь, ты, трус?
Пара человек смеется. Я хватаю Тобиаса за руку и тащу к лифту, прежде чем он что-нибудь натворит. Сейчас он легко набьет кому-нибудь морду. Или сделает еще что похуже.
— Я собиралась сказать тебе. Он пришел вместе с Калебом, — объясняю я. — Он и Питер сбежали тогда из Товарищества…
— Чего же ты ждала? — спрашивает он. Не грубо, но как-то странно, словно не своим голосом.
— Это не та новость, которую выкладывают в кафетерии.
— Откровенно.
Мы молча ждем лифта. Тобиас, прикусив губу, смотрит вперед. Точно так же он ведет себя, пока мы поднимаемся на восемнадцатый этаж. Там пусто. Тишина охватывает меня, мягко, как объятия Калеба. Успокаивает. Я сажусь на одну из скамеек на периферии зала. Тобиас берет стул, на котором во время допроса сидел Найлз, и ставит его напротив меня.
— Вроде здесь два было? — хмурится он.
— Ага, — отвечаю я. — Я, это… он из окна выпал.
— Странно, — Тобиас удивлен. — Так, что ты хотела рассказать? Или только о Маркусе?
— Нет, не только. Ты… ты в порядке? — осторожно спрашиваю я.
— У меня ведь нет пули в башке, да? — отвечает он, глядя на свои руки. — Значит, в порядке. Я бы предпочел сменить тему.
— Я хочу поговорить о симуляциях, — говорю я. — Но сначала о другом. Твоя мать считала, что Джанин нанесет следующий удар по бесфракционникам. Очевидно, она ошиблась. И я не знаю почему. Не похоже, что правдолюбы собираются воевать с эрудитами или…
— Ну, подумай сама, — строго произносит он. — Обдумай детально, как эрудиты.
Я недовольно смотрю на него.
— Что? — спрашивает он. — Если это не получится у тебя, то у остальных вообще нет шансов.
— Хорошо. Ну… потому, что лихачи и правдолюбы — следующие мишени, наиболее логичные. И… бесфракционники живут в разных местах, а мы собраны в одном.
— Правильно, — соглашается он. — Кстати, когда Джанин напала на альтруистов, она получила всю хранившуюся у них информацию. Мать сказала, что альтруисты собрали информацию о дивергентах среди бесфракционников. Следовательно, после нападения Джанин узнала, что среди бесфракционников самый высокий процент дивергентов. Уж точно выше, чем среди правдолюбов. Следовательно, атака на них будет менее успешна.
— Правильно. А теперь расскажи мне снова о сыворотке, — говорю я. — В ней мало компонентов, так?
— Два, — кивает он. — Собственно сыворотка, вызывающая симуляцию, и приемопередатчик. Приемопередатчик получает информацию от компьютера и передает в мозг, получает информацию от мозга и передает в компьютер. Жидкость меняет состояние сознания.
— Приемопередатчик рассчитан на одну симуляцию? Что происходит с ним потом?
— Рассасывается, — отвечает он. — Насколько мне известно, эрудитам не удалось создать приемопередатчик, который работал бы дольше. Хотя симуляция, когда напали на альтруистов, длилась намного дольше, чем все, мне известные.
У меня в голове заседают его слова «насколько мне известно». Джанин большую часть своей жизни провела, экпериментируя с сыворотками. Если она продолжает охотиться на дивергентов, то наверняка упорно продолжает разрабатывать все новые версии.
— К чему ты клонишь, Трис? — спрашивает он.
— Ты же это уже видел? — я показываю на повязку на плече.
— Не особо, — отвечает он. — Я и Юрайя целое утро таскали на четвертый этаж раненых эрудитов и предателей.
Я сдвигаю повязку и демонстрирую прокол в коже. Кровь уже не идет, а вот синие линии никуда не делись. Потом сую руку в карман и достаю иглу, которую вытащила из себя.
— Напав, они не пытались нас убить. Они стреляли в нас этим.
Он касается моей кожи, окрашенной в синий цвет. Я раньше не замечала, но он, оказывается, изменился со времени, когда я проходила инициацию. Слегка отпустил бородку, волосы тоже отросли, достаточно, чтобы разглядеть их каштановый оттенок.
Берет у меня из руки диск с иглой. Стучит по пластине.
— Судя по всему, пустой. Значит, внутри была эта синяя штука, которая теперь в твоей руке. Что случилось после того попадания?
— Они кинули какие-то цилиндры, из которых шел газ, и все потеряли сознание. Кроме меня, Юрайи и еще одного дивергента.
Тобиас явно не удивлен, и я смотрю на него, прищурившись.
— Ты знал, что Юрайя дивергент?
— Конечно. Я вел у него симуляции, — пожимая плечами, отвечает он.
— И не говорил мне?
— Личная информация. И опасная.
Я чувствую, как во мне снова закипает гнев. Сколько еще всего он скрывает от меня? Но потом успокаиваюсь. Конечно, он не должен был говорить мне, что Юрайя дивергент. Из уважения к нему. Вполне логично.
Я прокашливаюсь.
— Знаешь, ты спас наши жизни. Эрик хотел нас перестрелять.
— Я думаю, нам хватит считать, кто кому и сколько раз спас жизнь, — он замолкает.
— Ладно, — отвечаю я, чтобы прервать паузу. — После того, как мы выяснили, что почти все уснули, Юрайя побежал наверх, чтобы предупредить остальных, а я — на второй этаж. Эрик собрал всех дивергентов у лифтов и начал рассуждать, кого из нас он прихватит с собой. Сказал, что ему позволили взять двоих. Понятия не имею, зачем ему вообще кто-то понадобился.
— Странно, — удивляется Тобиас.
— Есть идеи?
— Предположим, с помощью иглы тебе ввели приемопередатчик, — отвечает он. — А газ представлял собой аэрозольный вариант сыворотки. Но зачем…
Он морщит лоб.
— Она просто решила всех усыпить, чтобы выяснить, кто из нас — дивергенты.
— Ты думаешь, единственной целью нападения было напичкать нас приемопередатчиками?
Он качает головой, а затем внимательно смотрит на меня. Его глаза темно-синие, настолько мне знакомые, что, кажется, сейчас они поглотят меня целиком. На мгновение я задумываюсь о том, как этого хочу. Уйти отсюда и от всего, что здесь происходит.
— Думаю, ты сама догадалась, — говорит он. — Но ждешь, чтобы я с тобой поспорил. А я не собираюсь этого делать.
— Они сделали приемопередатчики длительного действия, — я поняла.
Он кивает.
— Значит, нас посадили на крючок, чтобы проводить симуляции, и не одну, — продолжаю я. — Столько, сколько потребуется Джанин.
Он снова кивает.
Мое дыхание прерывается.
— Действительно, скверно, Тобиас.
В коридоре, ведущем из зала допросов, он резко останавливается и опирается о стену.
— Значит, ты пошла на Эрика, — интересуется он. — Это было во время нападения или потом, когда вы были у лифтов?
— У лифтов, — отвечаю я.
— Одного не понимаю. Ты оказалась внизу. Могла просто сбежать. Вместо этого ты бросилась одна в толпу вооруженных лихачей. Готов поспорить, пистолета не имела.
Я сжимаю губы.
— Так? — спрашивает он.
— Почему ты решил, что у меня не было пистолета? — я скорчила мину.
— После той ночи, когда напали на альтруистов, ты прикоснуться к нему не могла, — отвечает он. — Я понимаю почему, после того случая с Уиллом, но…
— Это совершенно ни при чем.
— Разве? — он поднял брови.
— Я сделала то, что должна была сделать.
— Ага. Но теперь тебе пора завязывать, — он подходит ко мне. Но коридоры в здании достаточно широкие, чтобы я могла сохранить приличную дистанцию. — Тебе надо было остаться в Товариществе. Держаться подальше от всего.
— Нет, не надо, — отвечаю я. — Ты думаешь, лучше меня знаешь, что мне нужно? Ты понятия не имеешь. В Товариществе я с ума сходила. А здесь я, наконец, почувствовала себя… нормальной.
— Странно, учитывая, что вела ты себя, как псих, — не понимает он. — Выбор той ситуации, в которой ты оказалась вчера вечером, — никакая не отвага. И даже не глупость. Мания самоубийства. Тебе совсем твоя жизнь не дорога?
— Дорога, еще как! — огрызаюсь я. — Я просто хотела сделать хоть что-то полезное.
Пару секунд он просто глядит на меня.
— Ты больше, чем лихачка, — тихо говорит он. — Но если ты хочешь вести себя, как они, без причины бросаясь в бой очертя голову, бороться с врагами, не обращая внимания на этичность поступков, — вперед, пожалуйста. Я думал, ты умнее, но, видимо, ошибся!
Я сжимаю кулаки.
— Не надо оскорблять лихачей, — завожусь я. — Они приняли тебя, когда тебе было некуда деваться. Доверили важную работу. Среди них ты нашел друзей.
Я опираюсь на стену и смотрю в пол. Плитки во всем «Супермаркете Безжалостности» черные и белые, везде. Здесь они уложены в шахматном порядке. Если расслабить глаза и дать им расфокусироваться, то я увижу ровно то, чего не признают правдолюбы, — серый цвет. Возможно, я и Тобиас тоже не признаем полутонов. В глубине души.
Я чувствую себя слишком тяжелой, тяжелее, чем может выдержать мой скелет. Кажется, я сейчас провалюсь сквозь пол.
— Трис.
Я молчу.
— Трис.
Я наконец-то поднимаю взгляд.
— Я не хочу потерять тебя.
Мы стоим еще минуты две. Я не высказываю то, что у меня на уме. Возможно, он прав. Часть меня желает уничтожения, воссоединения с родителями и Уиллом, чтобы у меня больше за них душа не болела. А другая часть хочет жить, чтобы увидеть, как все закончится.
— Значит, ты ее брат? — спрашивает Линн. — Кажется, ясно, кому достались все хорошие гены.
Видя выражение лица Калеба, я смеюсь. Он слегка морщит губы, а глаза его расширяются.
— Когда тебе надо возвращаться? — спрашиваю я его, толкая брата локтем.
Вцепляюсь зубами в сэндвич, который он мне принес. Мне неспокойно рядом с Калебом. Смешанные чувства при виде жалких остатков родной семьи и жалких остатков моей жизни с лихачами. Что он подумает о моих друзьях? И что моя фракция будет думать о нем?