Я наконец-то прихожу в чувство. Подбегаю к Тобиасу и хватаю его за плечо.
— Прекрати! — кричу я. — Тобиас, прекрати немедленно!
Когда он оборачивается ко мне, я ожидаю встретить безумный взгляд, но ошибаюсь. Лицо не покраснело, дыхание ровное. Поступок не был импульсивным, а четко обдуманным.
Бросая ремень, он сует руку в карман. Достает оттуда серебряную цепочку с висящим на ней кольцом. Маркус лежит на боку, судорожно дыша. Тобиас бросает кольцо на пол, перед лицом своего отца. Кольцо из тусклого серого металла, обручальное кольцо альтруиста.
— Привет тебе от матери, — говорит Тобиас.
И уходит.
Мне требуется пара секунд, чтобы снова начать нормально дышать. Когда у меня получается, я оставляю скорчившегося на полу Маркуса и бегу за Тобиасом. Догоняю его только в коридоре.
— Что это было?! — спрашиваю я.
Тобиас нажимает кнопку лифта «ВНИЗ» и даже не оборачивается ко мне.
— Возникла необходимость, — отвечает он.
— Для чего? — спрашиваю я.
— Что, тебе его теперь жалко? — мрачно спрашивает Тобиас. — Ты знаешь, сколько раз он со мной такое проделывал? Как ты думаешь, у кого я научился?
Я чувствую себя так, будто сейчас разобьюсь на части. Это все рассчитано, словно Тобиас заранее продумал всю последовательность. Репетировал слова перед зеркалом. Знал все наизусть и просто сыграл другую роль в постановке.
— Нет, — тихо отвечаю я. — Мне вовсе не жаль его.
— Тогда что, Трис? — спрашивает он. Грубым голосом, таким, от которого я могу сломаться. — Последнюю неделю тебя не волновало, что я делаю и говорю. Что изменилось?
Я начинаю бояться его. Не знаю, как разговаривать, когда он в таком непредсказуемом состоянии. Ярость кипит в нем, скрытая под поверхностью, точно так же, как моя жестокость. У нас обоих внутри идет война. Иногда помогает выжить. А иногда — грозит нас уничтожить.
— Ничего.
Раздается сигнал лифта. Он входит внутрь и нажимает кнопку. Двери разделяют нас. Я гляжу на шлифованный металл и пытаюсь обдумать события последних десяти минут.
«Пора прекратить это», — сказал он. «Это» — глупое положение, в которое он попал после допроса, когда признался, что ушел в Лихачество из-за отца. А теперь он публично побил Маркуса. Чтобы все лихачи были свидетелями.
Зачем? Ради своей гордости? Вряд ли. Он слишком хорошо все продумал.
Возвращаясь к кафетерию, я вижу, как мужчина-правдолюб ведет Маркуса в туалет. Он идет медленно, но не сутулясь, значит, Тобиас не нанес ему серьезных травм.
Я совсем забыла о том, что услышала в Товариществе. Об информации, ради которой мой отец рискнул своей жизнью. Возможно, напоминаю я себе. Было бы не слишком умно верить Маркусу. И я пообещала себе, что больше не спрошу его об этом.
Я слоняюсь у дверей туалета, и когда правдолюб выходит, то сразу же влетаю внутрь. Маркус сидит на полу у раковины, прижав ко рту скомканные бумажные полотенца. Глядит на меня без особой радости.
— Что, злорадствовать пришла? — спрашивает он. — Убирайся.
— Нет, — отвечаю я.
В самом деле, зачем я здесь?
— Ну и? — спрашивает он, выжидательно глядя на меня.
— Думаю, надо тебе напомнить, — говорю я. — Что бы ты там ни хотел получить обратно от Джанин, ты не сможешь сделать в одиночку или с помощью людей из Альтруизма.
— Я думал, мы уже закончили, — замечает он сквозь полотенца. — Мысль о том, что ты можешь помочь…
— Не знаю, откуда у тебя заблуждение насчет моей бесполезности, но суть именно в этом, — делаю я резкий выпад. — Мне неинтересно снова все выслушивать. Я лишь хочу сказать, когда ты перестанешь заблуждаться и будешь в отчаянии, то знай, к кому идти.
В дверях я сталкиваюсь с правдолюбом, который несет пакет со льдом.
Глава 21
Я стою у раковины в женском туалете на этаже, где обосновались лихачи. На ладони у меня пистолет, который пару минут назад дала Линн. Очень удивилась, что я не обхватила сразу рукоять рукой, не сунула его куда-нибудь, в кобуру или за пояс. Я просто так и держала его на ладони и пришла в туалет. И запаниковала.
Не будь идиоткой. Я не смогу сделать намеченное без оружия. Это было бы безумием. Значит, мне надо решить проблему в течение ближайших пяти минут.
Я сгибаю вокруг рукоятки мизинец, безымянный, потом — остальные пальцы. Знакомое ощущение веса. Указательный палец ложится на спусковой крючок. Я выдыхаю.
Начинаю поднимать его, подводя левую руку к правой, чтобы не выронить. Крепко держу пистолет перед собой двумя руками, как учил меня Четыре, когда я не знала его другого имени. Такой же я использовала, чтобы защитить отца и брата от лихачей, находившихся во власти симуляции. Из такого же выстрелила в Эрика, не дав ему пустить пулю в голову Тобиасу. В нем нет собственного зла. Простой инструмент.
Уловив движение в зеркале, я гляжу на свое отражение, не успев удержаться. Вот так я смотрела на него, думаю я. Так я выглядела, когда его застрелила.
Я издаю стон, похожий на вой раненого зверя. Роняю оружие на пол и обхватываю живот руками. Хочется поплакать, я знаю, что от этого станет легче, но я не могу себя заставить. Просто сижу на корточках в туалете, глядя на белые плитки. Я не могу. Не могу взять с собой пистолет.
Мне и идти-то не надо, но я все еще собираюсь.
— Трис?
Кто-то стучит в дверь. Я встаю, развожу руки. Дверь немного приоткрывается. Там Тобиас.
— Зик и Юрайя сказали, вы идете подслушивать переговоры Джека.
— Угу.
— И ты?
— Почему я должна говорить тебе? Ты же не говоришь мне о твоих планах.
Он хмурится.
— О чем ты?
— Я говорю о том, как ты измордовал Маркуса на глазах всех лихачей, без очевидной причины, — заявляю я, делая шаг к нему. — Но ведь причина есть, так ведь? Непохоже, что ты потерял контроль над собой. И совсем непохоже, что он тебя спровоцировал. Значит, причина есть!
— Я должен был доказать лихачам, что я не трус, — отвечает он. — Вот и все. Ничего больше.
— Так зачем тебе надо… — начинаю я.
Зачем Тобиасу нужно доказывать что-то лихачам? Только для того, чтобы они уважали его. Если он хочет стать их лидером. Я вспоминаю голос Эвелин, в полутемном пристанище бесфракционников. «Я подразумеваю, что ты стал важным человеком среди них».
Он хочет, чтобы лихачи объединились с бесфракционниками, и знает только единственный способ сделать это — возглавить их.
Другая загадка — почему у него нет потребности поделиться со мной. Я не успеваю закончить вопрос.
— Так ты идешь или нет? — спрашивает он.
— А какая разница?
— Ты снова рвешься навстречу опасности без причины, — говорит он. — Как тогда, когда ты бросилась в драку против эрудитов с… карманным ножом.
— Причина существует, и достаточная. Мы не поймем, в чем дело, если не подслушаем переговоры. А нам надо знать, что происходит.
Он скрещивает руки на груди. Он не качок, какими часто бывают парни-лихачи, некоторые девушки обратили бы внимание и на торчащие уши или на слегка крючковатый на конце нос, но для меня…
Я отбрасываю эту мысль. Он пришел, чтобы накричать на меня. Он скрывает от меня свои планы. Как бы то ни было, сейчас я не должна думать о том, насколько он мне нравится. Это лишь осложнит все, в том числе — возможность решать насущные задачи. А сейчас самое главное — услышать, что Джек Кан скажет эрудитам.
— Ты больше не стрижешься, как в Альтруизме, — спокойно спрашиваю я. — Хочешь походить на лихача?
— Не уходи от вопроса. Четыре человека уже готовы. Тебе незачем присоединяться.
— Что это ты так настаиваешь, чтобы я никуда не ходила? — почти кричу. — Я не тот человек, который будет сидеть на месте, когда другие рискуют!
— Пока что ты человек, который, похоже, не ценит собственную жизнь… который даже не может взять в руки пистолет и выстрелить…
Он наклоняется ко мне.
— Тебе правда надо посидеть на месте, пусть другие подвергают себя опасности.
Его тихий голос бьется во мне, как второй пульс. Снова и снова я слышу его слова, «похоже, не ценит собственную жизнь».
— И что ты сделаешь? — интересуюсь я — Запрешь меня в туалете? Это единственный способ не дать мне пойти.
Он закрывает лицо рукой и проводит ладонью вниз. Я еще никогда не видела, чтобы он был таким.
— Я не хочу останавливать тебя. Я хочу, чтобы ты сама подумала. Но если ты собираешься вести себя безрассудно, то не можешь помешать мне сопровождать тебя.
Еще темно, но уже начинает светать. Мы подходим к мосту. Он двухъярусный, с каменными столбами по углам. Мы спускаемся по лестнице, идущей вдоль одного из столбов, и тихо движемся вдоль реки. Когда светит солнце, здесь блестят большие лужи стоячей воды. Скоро восход. Нам пора занять позицию.
Юрайя и Зик сидят в засаде по обе стороны моста, чтобы иметь хороший обзор и возможность прикрыть нас оттуда. Они стреляют лучше, чем Линн и Шона. Шона тоже с нами, поскольку Линн ее попросила, несмотря на скандал в Месте Собраний.
Линн идет первой, прижимаясь спиной к камню, вдоль края опоры моста. Следом — я, потом — Шона и Тобиас. Мост опирается на четыре металлические конструкции, закрепленные в каменной стене, а также на кучу маленьких ферм и балок, образующих настоящий лабиринт. Линн подлезает под одну из них и начинает быстро подниматься вверх по тонким опорам, к середине моста.
Я пропускаю Шону вперед, поскольку не могу лезть так быстро. Когда я удерживаю равновесие, то дрожу от напряжения. Я чувствую, как холодная рука Тобиаса поддерживает меня под талию.
Приседаю на корточки, чтобы пролезть между дном моста и опорами. Пробираюсь не слишком далеко, и приходится остановиться, оставив одну ногу на балке и держась левой рукой за другую. Здесь мне придется долго стоять.
Тобиас проскальзывает следом и подставляет одну ногу под меня. Проползает подо мной на соседнюю балку. Я выдыхаю и улыбаюсь ему в знак благодарности. Мы в первый раз посмотрели друг на друга с того момента, как ушли из «Супермаркета Безжалостности».