Он произносит свои слова с горечью.
— Я люблю Трис Избранную, которая принимает решения, не оглядываясь на верность фракции, и не ведет себя так, как положено во фракции. Но Трис, которая изо всех сил старается себя уничтожить… ее я любить не смогу.
Мне хочется кричать. Не от злости, поскольку, боюсь, он совершенно прав. Мои руки дрожат, и я хватаюсь за край рубашки, чтобы унять дрожь.
Он прижимается головой к моему лбу и закрывает глаза.
— Я верю, что ты здесь, настоящая, — тихо говорит он. — Возвращайся.
Нежно целует меня. Я в таком шоке, что не в силах сопротивляться.
Он направляется к Шоне, а я стою, потерянная, на одной из чаш весов символа Правдолюбия.
— Много времени прошло.
Я опускаюсь на кровать напротив Тори. Она сидит, ее нога лежит на стопке подушек.
— Да, — отвечаю я. — Как себя чувствуешь?
— Как подстреленная, — улыбается она. — Слышала, тебе это уже знакомо.
— Ага. Круто, правда?
Я могу думать только о пуле в спине Шоны. По крайней мере, у меня и Тори есть все шансы поправиться.
— Что интересного узнала на встрече Джека? — спрашивает.
— Немного. Как насчет того, чтобы созвать собрание лихачей?
— Могу посодействовать. В том, что ты делаешь татуировки у лихачей, есть большой плюс… ты знаешь почти всех.
— Точно, — соглашаюсь я. — А еще у тебя авторитет бывшего шпиона.
— Я уже и забыла, — фыркает Тори.
— А ты узнала что-нибудь ценное? Будучи шпионом.
— Мое задание касалось Джанин Мэтьюз, — произносит она. — Какой ее распорядок дня, и, что важнее, чем и где она занимается в течение суток.
— Уж точно не в кабинете сидит, так?
— Мне кажется, Избранная, я могу доверять тебе, — отвечает она, искоса глядя на меня. — У нее — личная лаборатория на верхнем этаже. Совершенно безумные системы охраны. Они выяснили, кто я такая, когда я попыталась туда проникнуть.
— Ты пыталась? — спрашиваю я. Она отводит взгляд. — Не для того, чтобы шпионить, как я полагаю.
— Я думала, что будет несколько… целесообразнее, если Джанин Мэтьюз больше не будет на этом свете.
На ее лице я вижу жажду, такую же, как в тот раз, когда она рассказала о своем брате, о кладовке тату-салона. До симуляции, поведшей лихачей в атаку, я бы назвала это желанием справедливости, местью, но сейчас знаю — передо мной самая настоящая кровожадность. Хотя это меня и пугает, я могу понять ее.
Что страшит меня еще больше.
— Я займусь подготовкой собрания, — предлагает Тори.
Лихачи собрались между рядами коек и матрасов и дверьми, ручки которых туго связаны простыней. Лучший замок, который способны изобрести лихачи. Я не сомневаюсь в том, что Джек Кан согласится выполнить требования Джанин. Мы здесь более не в безопасности.
— Каковы условия? — спрашивает Тори. Она сидит на стуле между койками, вытянув перед собой раненую ногу. Она спрашивает Тобиаса, но тот, похоже, не обращает внимания. Стоит, прислонившись к одной из коек, сложив руки на груди и глядя в пол.
Я прокашливаюсь.
— Условий три. Вернуть эрудитам Эрика. Сообщить имена всех тех, в кого не стрельнули иглой. Доставить дивергентов к эрудитам, — объявляю я.
Гляжу на Марлен. Она печально улыбается мне. Наверное, переживает за Шону, с которой еще возится врач-эрудит. С ней Линн, Гектор, их родители и Зик.
— Если Джек Кан заключает соглашения с эрудитами, мы не можем здесь оставаться, — говорит Тори. — Куда же нам идти?
Я думаю о пятне крови на рубашке Шоны. Тоскую по садам Товарищества, шелесту листьев на ветру, прикосновению коры к коже. Никогда не думала, что буду тосковать по тому месту. Даже не предполагала, что во мне такое есть.
На мгновение закрываю глаза. Открываю. Я здесь, в реальности, а Товарищество — в мечтах.
— Домой, — говорит Тобиас, наконец-то подняв голову. Все слушают его. — Нам надо вернуть себе свое. Мы сможем уничтожить камеры наблюдения в районе Лихачества, и эрудиты не смогут следить за нами. Нам надо домой.
Кто-то выражает согласие криком, другие присоединяются. У лихачей так все и решается. Воплями и кивками. В такие моменты мы выглядим не как отдельные люди, а как часть целого.
— Но прежде, — начинает Бад, который раньше работал с Тори в тату-салоне, а сейчас стоит позади, держась за спинку ее стула, — мы должны решить, что делать с Эриком. Позволить ему остаться здесь и вернуться к эрудитам или казнить его.
— Эрик — лихач, — говорит Лорен, крутя кольцо на пальце. — Значит, мы решаем его судьбу. А не правдолюбы.
И крики несутся отовсюду. Я тоже воплю, помимо своей воли.
— В соответствии с законами Лихачества, казнь могут исполнить лишь лидеры фракции. Все пять бывших лидеров оказались среди предателей, — объявляет Тори. — Поэтому пришло время выбрать новых. Законы гласят — лидеров должно быть больше одного, и число должно быть нечетным. Если у вас есть кандидатуры, крикните, и проведем голосование, если оно понадобится.
— Ты! — орет кто-то.
— О’кей, — соглашается Тори. — Еще?
Марлен складывает руки рупором.
— Трис! — кричит она.
Мое сердце сильно бьется. Но, к своему удивлению, никто не начинает возмущенно переговариваться или смеяться. Несколько человек кивают, точно так же, как когда произнесли имя Тори. Я оглядываю толпу и ищу взглядом Кристину. Она стоит, скрестив руки на груди, похоже, никак не реагируя на выдвижение моей кандидатуры.
Интересно, как я выгляжу в их глазах. Должно быть, они видят во мне нечто, неизвестное мне самой. Сильного и решительного человека, которым я не могу быть. Или могу.
Тори кивком подтверждает, что услышала Марлен, и начинает оглядывать толпу, ожидая услышать имена следующих кандидатур.
— Гаррисон, — произносит чей-то голос. Я не знаю, кто такой Гаррисон, пока кто-то не начинает хлопать по плечу мужчину средних лет со светлыми волосами, забранными в хвост и закинутыми на плечо. Он ухмыляется. Я узнаю его. Тот самый, который назвал меня «девочкой», когда Тори и Зик сбежали от эрудитов и пришли к нам.
Лихачи на мгновение умолкают.
— Я предлагаю Четыре, — объявляет Тори.
Кроме возмущенного шепота сзади, никто не выражает несогласия. После того, как он избил Маркуса в кафетерии, его больше не называют трусом. Интересно, как бы они среагировали, если бы узнали, что это был не порыв, а абсолютно рассчитанный поступок.
Теперь он может оказаться там, куда и собирался. Если я не встану на его пути.
— Нам нужно трое лидеров, — произносит Тори. — Пора голосовать.
Они бы никогда не выдвинули меня, если бы я не остановила симуляцию. Наверное, не выдвинули бы меня, если бы я не ткнула ножом Эрика у лифтов или не полезла на мост. Чем более безрассудной я становлюсь, тем популярнее я среди лихачей.
Тобиас смотрит на меня. Я не могу быть популярна у лихачей, поскольку Тобиас прав. Я не лихачка. Я — дивергент. Я — кто угодно, по своему выбору. Я не могу выбрать это. Я должна быть отдельно от них.
— Нет, — заявляю я. Прокашливаюсь, чтобы говорить громче. — Нет, вам незачем голосовать. Я снимаю свою кандидатуру.
Тори глядит на меня, подняв брови.
— Ты уверена, Трис? — спрашивает она.
— Да, — отвечаю я. — Я этого не желаю. Я уверена.
Без споров и особых церемоний Тобиас избран лидером Лихачества. А я — нет.
Глава 23
Не проходит и десяти секунд, как мы избрали новых лидеров, и вдруг звучит сигнал. Один длинный, два коротких. Я поворачиваюсь на звук, правым ухом к стене, и вижу свисающий с потолка динамик. Есть и другой, на соседней стене.
Нас окружает голос Джека Кана.
— Внимание всем проживающим в доме Правдолюбия. Два часа назад я встретился с представителем Джанин Мэтьюз. Он напомнил мне, что Правдолюбие находится в уязвимом положении, зависит от Эрудиции, в плане выживания, и заявил, что если я хочу сохранить самостоятельность нашей фракции, то должен выполнить некоторые требования.
Я ошеломленно гляжу на динамик. Неудивительно, что лидер Правдолюбия излагает все напрямик, но я не ожидала публичного заявления.
— Чтобы выполнить данные требования, всем необходимо прийти в Место Собраний и сообщить о наличии или отсутствии имплантата. — добавляет он. — Эрудиты также приказали явиться к ним всем дивергентам. Цель мне пока неизвестна.
Его голос вялый. Да уж, он сломлен, думаю я. Потому, что оказался слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Но лихачи умеют то, чего не умеют правдолюбы. Сопротивляться даже тогда, когда сопротивление кажется бесполезным.
Иногда мне кажется, что в каждой фракции я получаю урок, необходимый мне в жизни, и они откладываются в моей памяти, чтобы я могла найти свой путь в этом мире. Всегда есть чему поучиться. Всегда есть нечто важное, что следует понять.
Обращение Джека Кана заканчивается точно таким же тройным сигналом. Лихачи начинают бегать по залу, складывая в мешки свои вещи. Двое молодых парней срезают с дверей простыню и кричат что-то про Эрика. Кто-то прижимает меня локтем к стене, и я стою, глядя, как нарастает хаос.
С другой стороны, правдолюбы, в отличие от лихачей, знают, как поступить, чтобы тебя не уничтожили.
Лихачи стоят полукругом у стула для допросов, на котором теперь сидит Эрик. Он выглядит скорее мертвым, чем живым. Скрюченный, по бледному лбу течет пот. Смотрит на Тобиаса, не поднимая головы, так, что веки подняты под самые брови. Я стараюсь не отводить взгляда от Эрика, но его улыбка, когда пирсинг расходится в разные стороны, — просто ужасна.
— Хочешь ли ты, чтобы я перечислила твои преступления? — спрашивает Тори. — Или расскажешь их сам?
Капли дождя залетают в оконные проемы, и вода течет по стене. Мы стоим в зале допросов, на верхнем этаже «Супермаркета Безжалостности». Грохочет дневная гроза. От каждого удара грома и вспышки молнии у меня мурашки идут по затылку, будто электричество проходит сквозь кожу.