Я плачу, но не стыжусь слез.
— Значит, ты лгал мне… точно врал, потому, что я не могу поверить в то, что твоя любовь настолько хилая.
Я подхожу к нему ближе, чтобы нас больше никто не слышал.
— Я — все та же, которая скорее умрет, чем убьет тебя, — я вспоминаю симуляцию. Вспоминаю биение его сердца под моей ладонью. — Я именно та, кого ты хорошо знаешь. И сейчас я хочу сказать тебе, что знаю я… знаю, как информация изменит все. Все, что мы делали, и то, что собираемся предпринять.
Гляжу на него, будто пытаюсь мысленно передать свое понимание, но это невозможно. Он отворачивается, и я не уверена, что он вообще меня слушал.
— Хватит, — говорит Тори. — Уведите ее вниз. Ее будут судить вместе с остальными военными преступниками.
Тобиас не двигается с места. Юрайя берет меня за руку и тащит за собой. Через лабораторию, комнату света, голубой коридор. Там нас встречает Тереза, бесфракционница. С любопытством наблюдает за нами.
Когда мы оказываемся на лестнице, я чувствую, как что-то тычется мне в бок. Я вижу в руке Юрайи бинт. Беру, пытаюсь улыбнуться в знак благодарности, но не получается.
Мы спускаемся по лестнице, я обматываю руку, обходя валяющиеся тела и стараясь не вглядываться в мертвые лица. Юрайя придерживает меня за локоть, чтобы я не упала. Бинт не помогает от боли от укуса, но я чувствую себя немного лучше. А Юрайя, по крайней мере, вроде бы не ненавидит меня.
Впервые равнодушие лихачей к возрасту не кажется мне преимуществом. Похоже, это меня и погубит. Они не скажут: «Она молода, наверное, она запуталась». Они произнесут: «Она взрослая и сделала свой выбор».
Конечно, я с ними согласна. Я выбрала мать, отца и то, за что они сражались.
Спускаться по лестнице легче, чем подниматься. Мы оказываемся на пятом этаже прежде, чем я понимаю, что мы идем в вестибюль.
— Дай пистолет, Юрайя, — просит Тереза. — Кто-то должен иметь возможность стрелять в потенциальных врагов, а ты не сможешь, пока держишь ее, чтобы она не упала с лестницы.
Юрайя без вопросов отдает оружие. Я хмурюсь. У Терезы и так есть пистолет, зачем он свой отдал? Но я не спрашиваю. Я и так по уши в неприятностях.
Мы уже на первом этаже, минуем большой зал собраний, в котором полно людей, одетых в черное и белое. Я на мгновение приостанавливаюсь. Некоторые сбились в небольшие группы, опираются друг на друга и плачут. Другие стоят в одиночестве, опершись на стены, или по углам, с пустыми, глядящими в никуда глазами.
— Нам многих пришлось застрелить, — тихо бормочет Юрайя, сжимая мне руку. — Просто для того, чтобы попасть сюда.
— Знаю, — отвечаю я.
Вижу мать и сестру Кристины в правом конце зала. Слева — юноша с черными волосами, сверкающими в свете ламп. Питер. Он придерживает за плечо женщину средних лет. Свою мать.
— Что он тут делает? — спрашиваю я.
— Трусишка пришел последним, в самом конце, — отвечает Юрайя. — Слышал, его отец погиб. Но мать, похоже, в порядке.
Питер смотрит в сторону и встречается взглядом со мной на одно мгновение. Я пытаюсь пробудить в себе капельку жалости к человеку, который сохранил мне жизнь. Хотя моя прежняя ненависть к нему прошла, я не чувствую ничего.
— Что за задержка? — ругается Тереза. — Давай дальше.
Теперь мы направляемся к главному вестибюлю, где я когда-то встречалась с Калебом. Громадный портрет Джанин Мэтьюз порван на куски и лежит на полу. Висящий в воздухе дым идет от книжных шкафов, которые уже догорают. Компьютеры разбиты на куски.
В центре рядами сидят эрудиты, те, кому не удалось скрыться, и предатели-лихачи, оставшиеся в живых. Я ищу знакомые лица. В заднем ряду замечаю Калеба, он до сих пор выглядит оглушенным. Отворачиваюсь.
— Трис! — слышу я. Кристина заняла место впереди, рядом с Карой, ее нога перебинтована тканью. Она машет мне рукой, и я присаживаюсь рядом с ней.
— Безуспешно? — тихо спрашивает она.
Я качаю головой.
Она вздыхает и кладет мне руку на плечи. Этот жест такой доброты, что я едва не начинаю плакать. Но я и Кристина — не те люди, которые будут рыдать. Вместе мы только воюем. Поэтому я сдерживаю слезы.
— Видела в соседнем зале твою маму и сестру, — шепчу я.
— Ага, я тоже. Семья цела.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Как твоя нога?
— Нормально. Кара сказала, что заживет без проблем. Кровь сильно не идет, одна из медсестер-эрудитов успела сунуть по карманам обезболивающего и бинтов, так что все в порядке, — поясняет Кристина. Позади нее Кара осматривает руку эрудиту.
— Где Маркус?
— Не знаю, — отвечаю я. — Нам пришлось разделиться. Видимо, должен быть где-то здесь. Если его только не убили.
— Честно говоря, я бы не удивилась.
Некоторое время в зале царит хаос. Люди вбегают и выбегают, охранники-бесфракционники стоят на постах и приводят новых людей в синей одежде Эрудиции. Но постепенно становится все тише, и тут я вижу его. Тобиас выходит из двери, ведущей с лестницы.
С силой прикусываю губу, стараюсь не думать, не зацикливаться на холоде в груди и тяжести, висящей на плечах. Он меня ненавидит. Он мне не верит.
Кристина крепче обнимает меня, когда он проходит мимо, даже не обращая на меня внимания. Я смотрю ему вслед. Он останавливается рядом с Калебом, хватает его за руку и поднимает на ноги. Тот пару секунд пытается сопротивляться, но у него нет и половины той силы, что у Тобиаса, и ему приходится подчиниться.
— Что? — в ужасе спрашивает Калеб. — Чего ты хочешь?
— Хочу, чтобы ты отключил систему охраны в лаборатории Джанин, — рявкает Тобиас. — Пусть бесфракционники получат доступ к ее компьютеру.
И уничтожат все, думаю я. У меня на сердце становится еще тяжелее, если такое вообще возможно. Тобиас и Калеб исчезают в дверном проеме.
Кристина опирается на меня, а я — на нее, мы поддерживаем друг друга.
— Сама понимаешь, Джанин включила все передатчики в Лихачестве, — сообщает она. — Одна из групп бесфракционников попала в засаду, организованную лихачами, которые были под контролем симуляции. Они объявились минут десять назад — прямо из района Альтруизма. Очевидно, бесфракционники одержали верх, если можно назвать победой расстрел толпы людей с отключенными мозгами.
— Ага.
Больше особо сказать нечего. Она и сама это понимает.
— Что произошло после того, как меня ранили? — спрашивает она.
Я описываю голубой коридор с двумя дверьми и все симуляцию, включая тренировочный зал Лихачества и убийство двойника. Не рассказала только о том, как мне привиделся Уилл.
— Подожди, — говорит она. — Симуляция? Без приемопередатчика?
Я хмурюсь. Об этом я и не подумала. Особенно тогда.
— Если лаборатория распознает человека, возможно, в компьютере есть информация обо всех, и он может создать соответствующую обстановку.
В последнюю очередь меня интересует, как Джанин смогла создать систему охраны. Но даже она пошла мне на пользу. Надо решить еще одну проблему, если уж я не решила главную.
Кристина выпрямляется. Возможно, у нее те же чувства.
— Или в яде содержится приемопередатчик, — предполагаю я.
— Но как тогда Тори прошла? Она же не дивергент, — удивляется Кристина.
— Не знаю, — наклонив голову, отвечаю я.
Возможно, она дивергент, как и ее брат. Но Тори не хотела в этом признаваться, несмотря на то, что отношение к дивергентам изменилось.
Я все больше убеждаюсь, что люди — сплошное наслоение тайн. Думаешь, что их понимаешь, но их мотивы всегда скрыты от тебя и глубоко запрятаны. Ты никогда не узнаешь окружающих полностью, но иногда приходится им доверять.
— Как считаешь, что они с нами сделают, когда признают виновными? — после пары минут тишины спрашивает Кристина.
— Честно?
— По-моему, сейчас самое подходящее время для честности.
Я краем глаза смотрю на нее.
— Попытаются до смерти закормить нас печеньем, а потом уморить продолжительным сном.
Кристина смеется. Я пытаюсь удержаться. Если я рассмеюсь, то сразу же разрыдаюсь.
Я слышу крик, оглядываюсь по сторонам, чтобы увидеть, откуда он исходит.
— Линн!
Кричит Юрайя. Он бежит к двери, через которую двое лихачей несут на самодельных носилках Линн. Они, судя по всему, сделаны из полки книжного шкафа. Девушка слишком бледная, ее руки сложены на животе.
Я вскакиваю и бросаюсь к ней, но два пистолета бесфракционников преграждают мне дорогу. Я останавливаюсь и поднимаю руки вверх.
Юрайя проходит мимо толпы «военных преступников», показывает пальцем на женщину-эрудита с седыми волосами и жестким выражением лица.
— Вы. Подойдите.
Женщина встает, одергивает брюки и подходит к краю толпы. Выжидающе глядит на Юрайю.
— Вы врач? — спрашивает он.
— Да, точно, — отвечает она.
— Тогда помогите ей! — мрачно говорит он. — Ей плохо.
Женщина-врач подходит к Линн и просит лихачей опустить носилки. Они повинуются, и она садится рядом на корточки.
— Милая, пожалуйста, убери руки с раны, — говорит она.
— Не могу, больно, — стонет Линн.
— Я понимаю, — отвечает женщина. — Но я не смогу осмотреть рану, если ты мне не позволишь.
Юрайя тоже становится на колени и осторожно убирает руки Линн с живота. Женщина аккуратно поднимает с девушки рубашку. Пулевая рана, простая круглая дырка, красный кружок на коже, вокруг — темный кровоподтек. Но он слишком темный.
Женщина сжимает губы, и я понимаю, что Линн при смерти.
— Вылечите ее! — стонет Юрайя. — Сделайте это!
— Напротив, — тихо отвечает она. — Именно потому, что вы подожгли больничный этаж, я не смогу.
— Есть другие больницы! — кричит он. — Вы возьмете все необходимое оттуда и спасете Линн!
— У нее слишком тяжелое состояние, — спокойно произносит врач. — Если бы вы не жгли все на своем пути, я бы попыталась, но в нынешней ситуации мои усилия ни к чему.
— Заткнись, ты! — воет Юрайя, наставляя пистолет ей в грудь. — Я вашу больницу не жег! Она мой друг, и я… просто