Мятежник Хомофара — страница 40 из 55

Он развернулся и двинулся поперек колодца. Миг — и Харт пропал из виду.

«…ты перестал замечать мелочи».

Вадим посмотрел по сторонам.

Ничего примечательного.

Мимо просвистел одиночный ледяной камешек.

— Слушай! — послышалось рядом. Из пустоты выглядывала голова Харта. — Это, конечно, тебя не зарядит на веки вечные, но добраться до станции сил хватит.

И он опять исчез.


Вадим попытался исследовать стенки, но ничего не было видно. Материал плотный, кое-где выступы. Словно старая канализационная труба.

Все — и сам колодец, и его карманы — состояло из информации, которую подсознание облекало в форму. Пусторосли, проплывающие мимо и кое-где висящие на выступе колодца, тоже представляли собой информационные цепи. Вадим пытался выжать из них хоть немного силы, но не смог.

Прошло полторы тысячи секунд, и Вадим понял, что, вероятно он ослеп, раз не видит того, о чем говорил Харт. Теперь ему постоянно приходилось давать себе команду контролировать чувства.

Несколько раз он намеревался повернуть обратно к покинутому персолипу. Затем, чтобы убить его.

Хватит ли ему сил долететь обратно? Он отдалился от того места ненамного…

Вадим вспомнил чувство, когда начинаешь восполнять недостаток силы.

Что-то потянуло назад, вначале медленно, потом чуть быстрее…

Плавно развернулся лицом в направлении движения. Может, это и имел в виду Харт? Может, нет ничего плохого? Все призрачно.

«Я наполнен мыслями, — говорил персолип, — чувствую то же, что и ты».

Стоп!

Инерция несла его ещё немного, но, в конце концов, он остановился.

— Я останусь здесь… — прошептал он, и мысленное звучание разнеслось по колодцу.

Прости меня, брат… Скоро эти мысли долетят до тебя, и ты их уловишь. Ты узнаешь о моей слабости. Я чуть было не нарушил слово… Нет, я нарушил его. Ведь я не вернусь к тебе и не расскажу, что случилось дальше.

Ты хотел, чтобы мы с тобой совершили подвиг, но, прости, ничего не выйдет.

Потому что не нужны такие герои, которые едят братьев…

Которые едят подобных себе, а потом молчат об этом всю оставшуюся жизнь.


Вадим опять развернулся и завис на месте. Может, если он не будет делать никаких движений и растрата сил прекратится, он сможет прожить долго? Может, бесконечно долго? Ведь Балмар говорил: все, кто достиг Пустыни, становятся бессмертными.

Ну а как же выскочки-дезертиры? Бесчисленное количество их пропало безвести.

Нет, он особенный. Крапс называл его самородком.

А Кробиорус возражал: нет, обычный хомун.

Что, если он все же бессмертен? Значит, так и зависнет здесь до тех пор, пока не появится следующий кашатер.

А может, война скоро всему положит конец?

Война, которую он не сумел предупредить, потому что оказался слабее всех хомунов и не смог пожертвовать ради целой вселенной одним-единственным грибом.

Мимо просвистел ледяной камешек. Ухо обожгла боль.

Как же, зависнет он здесь на веки вечные. Надо было хоть до пустого кармана добраться. Через несколько дней камешки растерзают его на части, превратят в болтающееся в пустом пространстве решето…

И пускай…

Если бы ничего с ним не произошло, он ничего не знал ни о Кантарате, ни о Трифаре, ни о Доэ.

Комок подкатил к горлу.

Доэ.

Еще один камешек. На этот раз пробило голень.

Хорошо, что не на веки вечные. Иначе это был бы настоящий Инфар, которого он так и не увидел. А что, если он умрет здесь, а окажется там, недалеко от Доэ?

Еще камешек. На этот раз мимо.

— Стреляйте! — крикнул он в пустоту. Ослабевшие пальцы вцепились в доспехи на груди и рванули, пытаясь обнажить грудь. Слишком прочные.

Он взялся крепче, рванул сильнее. Нет, не идет.

Расин вспомнил, сколько сил вложил в создание лат, как сразу почувствовал некоторый упадок сил, ведь он думал сделать их сверхплотными.

С трудом он оторвал нагрудные латы, при этом не без удивления отмечая слабое тепло, исходившее от них. И ещё какой-то в себе акулий аппетит, словно поблизости разрывали кровавую тушу. Изголодавшиеся пальцы впились в эти теплые латы, начали втягивать в себя… их силу. Ведь это была чистая сила! Харт!

Вадим живо стал все с себя скидывать, стараясь не выпустить из рук одеяние, чтобы его не унесло к периферии. Он стащил и обувь и, оставшись совершенно голым, свернул все в один большой ком.

Получившийся тюк по размерам превосходил персолипа.

Вадим знал, что делать дальше. Уплотнив тюк руками, он прижал его к груди.

Объединиться с пищей — значит уничтожить расстояние, разделяющее нас.

По ключицам побежало тепло, передалось плечам. Следующая волна — и он уже начинает восстанавливать размеры тела.

Тепло расходится по конечностям, заполняет полые сосуды, поврежденные ткани активно регенерируют, обрывки кожи втягиваются, раны заполняются красноватыми грануляциями и тут же покрываются здоровой кожей.

Через несколько минут он был совершенно восстановлен. В руках оставалась горстка бесформенного месива, но он заставил себя использовать и ее.


Вперед!

Глава 28

Вадим мчался к ледяному сердцу Мегафара с предельной скоростью. Быстрее могли нестись только частицы света.

Если бы во вселенной не было толстых пластов вневременного пространства, лететь бы ему ещё многие миллионы лет. Но эти прослойки, которые можно преодолевать в один миг, значительно сокращали время полета.

«Я — Харт», вспоминал Расин. С какой особой интонацией это было сказано! Словно старик исключал себя из всех мыслимых вероятностей пути Вадима. Непостижимый Харт. Он пересек колодец в поперечном направлении. Но там, за стенкой колодца — небытие. Иное Подобие — вот какой эпитет Харта сидел в голове Балмара. Спасибо тебе за помощь, Иное Подобие.

На 1976542 секунде с момента вылета из Кантарата толстое пространственное скопление, сформировавшееся неожиданно на пути, в мгновение ока приблизило Расина почти к самому центру. Начинался конечный участок колодца. Территория уже относилась к сердцу Мегафара. Расин резко сбавил скорость, немного сплющившись от перегрузки. По вычислениям ажны, до места, где он должен был покинуть колодец, оставалось около 5300 секунд.

С тех пор, как он восстановил силы, ему удалось несколько раз удачно увернуться от ледяных камешков.

Никакие знания не сравнятся с опытом. Сколько бы не обучали тебя преодолевать главное зло колодца — ледяные камешки, — пока не увидишь их своими глазами и не поймешь, что это такое, ты перед ними бессилен. Крапс учил, что каждый камешек впереди себя толкает сигнал длиной в десять миллионов диаметров колодца. Если слух тонок, ты уловишь этот сигнал и, сбавив скорость, прижмешься к стенке.

Поначалу все старания уловить сигнал были безуспешны, но ещё за несколько тысяч секунд до подлета к карману персолипа Вадим стал замечать, что перед появлением ледяного камешка слышен слабый хлопок, после которого на мгновение становится тише, чем обычно. Крапс говорил об этой «шумовой яме» или «отрицательной тишине».

Когда Расин понял, что хлопок-спад-тишины и есть тот самый сигнал, он попытался на него реагировать маневром. Но силы тогда были на исходе, а реакция замедлена.

Теперь он без труда успевал увернуться, хотя между появлениями сигнала и камешка проходило не более одной десятой секунды.

Тело пилота лавировало в начавшем петлять колодце.

Накачав себя силой, Вадим немного переборщил с мышцами верхнего плечевого пояса, но теперь уже приходил в норму. Всего две царапины, оставленные камешками, не уродовали, а скорей даже украшали торс.


— Бу-у! — завыло невидимое чудище, но звук тут же унесся далеко назад.

Пилот чуть замедлил скорость, огляделся.

Никаких карманов здесь не было. Откуда же донесся вой?

Персолипы и пусторосли, по рассказам учителей, были единственными обитателями колодца. Правда, до открытого пространства Глубины оставалось уже совсем немного. Сюда могли проникать беззвучные змеи, чернь и ледорубы, о которых говорили учителя. Кто из них мог выть?

О беззвучных змеях он знал, что они не издают звуков, несмотря на их фантастические размеры. Поскольку учителя не употребляли никаких земных метрических единиц, кроме секунд и скорости света, Расину трудно было представить длину этих змей. Крапс сказал: для того, чтобы накормить одну такую змею, понадобится около сотни тузоров. Но вряд ли монстры могли выть. Из названия следовало, что змеи были беззвучны.

Чернь обитала вдали от пересадочных станций и зоны вечных снегов. Сначала надо было достичь конца колодца, выйти наружу, а затем двигаться обратно. Чернь представляла собой беспросветную кору, отделяющую Глубину от некоего Алехара, которую учителя упомянули вскользь.

«Тебе все равно не проникнуть туда, хомо, — сказал Кробиорус. — Туда не долетал ни один хомун. Хотя это место их искушения».

«А вы бывали там, учитель?» — спросил Вадим.

«До того, как заключили контракт, мы были свободны, — ответил Кробиорус. — Чистым вастам в Алехар добраться легко, но им просто нечего там делать».

Если там, за стенкой колодца, беспросветная кора, мог ли пробиться через стенку вой черни?

Еще ледорубы… Эти твари, как говорил Крапс, водятся глубже сигнального уровня, до них он ещё не долетел.


Хлопок-спад-тишины — и Вадим сделал резкий маневр, уходя от ледяного камешка. Видели бы его в эту минуту члены «Кружка Аманды»! Хотя, пожалуй, Глорию и Аманду он попросил бы отвернуться.

Вадим с сомнением покосился на свое мужское достоинство. Любопытно, зачем ему в нематериальном мире этот земной атавизм?

Во время обучения он проводил над собой эксперименты, пытался изменить форму тела. Можно было слегка увеличить рост, вес, исказить до неузнаваемости черты лица, удлинить или укоротить конечности, но человеческие очертания всегда оставались узнаваемыми. Где-то в глубине души существовал стерженек, делавший его хомуном. Может, эта штука и была его проявлением?