Безумец! Он играл со мной, как виртуоз с драгоценной скрипкой, извлекая из моей души мелодию, о существовании которой я и не подозревала. Каждое движение было отточено, каждое касание — выверено, словно он веками практиковался в искусстве обольщения. Он превратился в художника, мое тело стало его холстом, на котором он создавал своё творение. Шедевр, который никто не увидит. Вершина мастерства, доступная мне одной.
И в тот миг, когда я чувствовала себя на пределе возможностей, когда казалось, что ещё немного — и я разлечусь на множество мелких частиц, он отстранился.
— Можно? — шепнул, поцеловав внутреннюю поверхность бедра. — Я пьян тобой, моя Гвилисс… Так нестерпимо мне, моя королева. Если бы ты только позволила… Мне хочется чувствовать твоё наслаждение всем своим существом.
Он запинался. Запыхаясь, подбирал слова.
Всё это время, пусть его ласки и были откровенными, я висела на тонком волоске от греха. В полушаге от настоящей близости. Уже порочна, но ещё не до конца…
Сейчас он умолял о соитии. И пусть я буду навеки проклята, если мое желание не было таким же сильным.
— Иди ко мне, — потянула его за волосы. Почувствовала вкус собственной эссенции на его губах и языке, когда мы слова слились в поцелуе.
Его член упирался мне в бедро. Моя ладонь скользнула по всей его восхитительной длине, и рукой я направила его в себя. Последние сомнения исчезли. Нить, удерживающая от падения в пучину греха — оборвалась. Эолис замер, давая мне время привыкнуть к его присутствию, в ответ я обхватила ногами его талию, притягивая ближе, желая ощутить целиком.
Он откликнулся на мой безмолвный призыв.
Задвигал бёдрами сначала медленно и аккуратно, а затем — настойчивее и резче. Каждый вздох, каждый стон, каждое касание становились молитвой, вознесенной запретной любви.
— Ты — мой грех, Эолис, мой сладчайший грех, — прошептала я, и он в ответ прикусил мочку моего уха, оставляя на коже огненный след.
— Мне нравится, как ты зовёшь меня, — проговорил дроу, углубляя толчки. — Твой.
Эолис был не просто любовником. Он был моим соблазном, моей погибелью, моей упоительной тюрьмой, из которой я не стремилась сбежать. Я провела ладонями ему по спине, ощущая бугристые шрамы под кончиками пальцев.
Обожаю!
Всё, что есть в нём — обожаю. Глаза, губы, экзотический цвет кожи, длинные волосы, выбритые виски, кольца серёжек в ушах, по несколько штук в каждом. Его тело, его шрамы, его прошлое — всё моё. Целиком и полностью.
Двигаясь навстречу, стремясь оттолкнуться как можно сильнее и быстрее, я громко стонала эльфу прямо в рот. И вот оно — долгожданное освобождение. Взрыв, разнесший меня на мириады частиц, каждая из которых сияла неземным светом. Я кричала, извивалась в его объятиях, чувствуя, как все мое существо наполняется экстазом.
Эолис не выдержал.
Резко вышел из меня и, сделав несколько движений кулаком, излился мне на живот.
О, да, разумеется. Даже сейчас, даже со мной он всё держал под контролем. Возможно, он был так же влюблён в меня, как я в него, но своё дело он несомненно любил больше. Эолис не был бы собой, если бы не думал наперёд о возможных рисках…
Лёгкое разочарование утонуло в очередном поцелуе. Его семя стекало с моего живота, капая на мягкие шкуры.
Я дышала часто и сбивчиво.
Он приподнялся на локте, смахнул прилипшие пряди волос. Фиалковые глаза, теперь уже без страстного пламени, смотрели на меня с нежностью и какой-то робкой надеждой.
— Твой, — повторил он. — Богиня Полнолуния смеётся надо мной, если я — Я! — добровольно стал твоим наложником. О, как я счастлив, моя Гвилисс, что ты взяла меня в свой гарем.
Дроу опустился рядом, обнимая меня так крепко, словно боялся, что я исчезну. Уткнувшись лицом ему в плечо, я вдыхала его запах — смесь мускуса, пота и секса. Запах, который стал для меня самым желанным и родным.
Запах Эолиса. Моего Эолиса.
Глава 27
Эолис
— Гвилисс, — шепнул дроу возлюбленной, потёршись носом о её висок. Затем сделал глубокий вдох, наслаждаясь одуряющем запахом, и ещё раз повторил: — Гвилисс…
Царственное имя. Такое, что касается языка расплавленным золотом, обжигая своей красотой. Истинно королевское, но совершенно нетипичное для светлых.
Эльфийка вывернулась из его объятий и, стыдливо потянувшись за простынёй, засобиралась в душ. Её живот блестел от семени, но Эолис был готов слизать с этого восхитительного живота всё что угодно, лишь бы её тонкий стан так и оставался в его руках.
О своих извращённых мыслях говорить, однако, поостерёгся.
— Подожди, — эльф коснулся хрупкого запястья. — Позволь мне искупать тебя, моя королева. Не бросай меня здесь одного.
— Нет, мой сладкий грех. — Она наклонилась к его лицу, оставив на губах утешительный поцелуй. — Ты хочешь выплеснуть на меня всю свою нежность, но, прошу, немного прибереги. Я же из Ливенора! Если получу ещё хоть толику твоих головокружительных ласк, я просто потеряю сознание.
Дроу застонал нарочито театрально. Откинулся на шкуры и, смирившись, наблюдал, как она скользнула за шторку душевой. Наградой ему был роскошный вид узкой спины, острых лапаток, стройных длинных ног и двух полушарий молочных ягодиц.
Вода зашумела, следом послышался вскрик, милое ворчание — «бррр, ты снова не натопил печь!» — плеск и судорожные движения спешно омывавшейся любимой. Эолис прикрыл глаза, пытаясь удержать в памяти каждый изгиб её тела, каждую родинку, каждый взмах ресниц. Он не верил в произошедшее. Ему — только представьте! — позволили прикоснуться к совершенству, к божественному полотну, созданному самой природой. И теперь, когда момент соприкосновения миновал, оставалось лишь трепетное воспоминание об их страстной интерлюдии.
Она вышла быстро. Выпорхнула, закутанная в полотенце, и нырнула обратно к нему.
— Холодно, — дрожа, прильнула всем телом.
— Давай я печь расто…
— Не надо, — эльфийка прижалась ещё сильнее и их ноги переплелись. — Ты сам согреешь меня.
Следующую четверть часа они целовались. Долго. Всласть. Отлипнуть от любимой хотя бы на мгновение было вне его, Эолиса, сил.
Она же была такой сладкой. Как нектар из волшебных сказок, настоенный на лепестках роз и диких орхидей. Напиток, которого, как полагал эльф, в мире не существовало. Эолис пригубил совсем немного, едва обмакнул губы, а напился вдребезги.
— Я привёз тебе подарок, — дроу взял любимую за подбородок и мягко повернул к стопке книг, покоящихся на сундуке. — Читай, раз нравится. Но помни, если вдруг тебя заинтересуют какие-то аспекты любовных игр, о которых там написано… знай, я всегда к твоим услугам.
Гвилисс потянулась к верхней книжице, бегло пролистала и принялась рассматривать обложку.
— Все авторы — женщины? Вольмондки?
— Полагаю, что так. Мужское население в большинстве своём безграмотно. Я знал только одного эльфа, который писал под женским именем с разрешения своей жены. Она выдавала его работы за свои, но была доброй женщиной и возвращала ему гонорар.
— А здесь, — эльфийка указала на стопку, — есть его книги? Хотя бы одна.
Кряхтя, Эолис потянулся к сундуку, принялся перебирать одну за другой, пока не наткнулся на самую ветхую и потрёпанную. Ту, которую его товарищ Юан, прочил отправить в растопку.
— Вот она, — вручил Гвилисс. — Ильванна Эльг’Каресс. Только осторожно, у него… кхм… экстравагантный вкус. Возможно, этим он и покорил свою супругу.
— А где он сейчас? — заинтересовавшись, эльфийка принялась листать пожелтевшие страницы. — Он жив?
— Уехал с женой в Лахос в годы Первой Мужской Революции. — пока любимая рассматривала литературу, Эолис продолжал касаться губами и носом её шеи. — Больше я о нём не слышал. Если и продолжает сочинять, то уже далеко за морем.
Внезапно, Гвилисс отложила книгу и впилась взглядом в дроу. В её глазах плескалось нечто, похожее на игривый огонь, на предвкушение неизведанного.
— Это так странно, — заявила она. — Ты принёс мне целый ворох непристойной литературы и так спокоен! Словно, это не книги с подробным описанием близости, а невинные детские сказки. Знаешь, в Ливеноре я бы не смогла открыто читать их. Мне привычнее видеть литературу, как поучительные дебри. Дебри, которые иногда захватывают внимание и располагают к раздумьям, но чаще заставляют продираться через них, царапая руки и сбивая ноги в кровь.
Эолис усмехнулся. Его взгляд стал змеиным, скользящим по её лицу, как по спелому персику.
— Ливенор, — промурлыкал он, словно перекатывая во рту горькую ягоду. — После твоих рассказов я представляю его цветущим садом, огороженным колючей проволокой морали. Он красив, вне всяких сомнений, но твоя душа там задыхалась.
Дроу перехватил её руку, притянул к себе, возвращая в объятия.
— А непристойность… — он коснулся её губ, задерживаясь на мгновение, дразня. — Скажи, моя королева, должны ли «поучительные дебри» философствовать? Ты скажешь «непременно должны», но тогда я задам другой вопрос — могут ли они рассуждать о занятиях любовью? Об отношениях мужчины и женщины. Вы, ливенорцы, смеётесь над нашими книгами, а сами ни бельмеса не смыслите. Твой посол, — тут в тоне командира прозвучали нотки ревности, — считает нас дикарями, а на мой взгляд — дикарь он сам. Много ли он дарил тебе наслаждения, моя Гвилисс, если ты дрожала в сладкой истоме от невинного касания языка?
На свой вопрос эльф вообще-то не ждал ответа. И даже не хотел его знать, поскольку мог заблуждаться относительно собственных доводов.
Но Гвилисс ответила:
— Вообще не дарил.
Тишина повисла в воздухе, наэлектризованная признанием. Эолис замер, в его глазах вспыхнула искра триумфа, смешанная с болезненным сочувствием. Ему льстило явное превосходно над соперником, но в реальность услышанного дроу поверить никак не мог.
— Предрекая твоё недоумение, — эльфийка провела рукой ему по волосам, очертила пальцами скулы. — Скажу, что всё «доделывала» сама. Тайком, когда он исчезал в ванной.