Впрочем, кое-что все-таки изменилось: свита Мрака перестала относиться ко мне настороженно. Они переговаривались, спорили, иногда обменивались шутками. А может, я просто перестала ждать от них подвоха. Из моих тюремщиков они незаметно превратились в моих защитников. Как только я осознала, что мне не желают зла, стало значительно легче.
Шатер я по-прежнему делила с Кейном, но того, что случилось в первую ночь, больше не повторялось. Он располагался у противоположной стены, иногда расспрашивал о моей семье, о северных землях Нифрейи, о замке Норг. Будь это приказы, он не услышал бы от меня ни слова, но в вопросах Кейна я уловила искренний интерес, поэтому если сразу после того, как мы покинули Манн, отвечала односложно, то с каждым днем в мои рассказы вплетались все новые детали. С каждой историей я будто переносилась на родину и понимала, насколько соскучилась.
Особенно по родным.
Я рассказывала о своем детстве, о теплых отношениях с братьями и о том, почему отец отправил меня в замок Норг. Про свою жизнь в столице, про Роуз, про любимый парк и про одиночество.
Опасалась, что Кейн начнет расспрашивать про княгиню и про Древо, но зря: эту тему он обходил стороной. Зато охотно рассказывал о местности, которую мы оставили за спиной. Красная река оказалась самой полноводной рекой по эту сторону Великих гор и впадала в Крийское море. Чем дальше мы уходили на юг, тем труднее было рассмотреть противоположный берег реки. И тем теплее становилось, мы словно ехали навстречу весне. Виды здесь были совсем другие, непохожие на мою родную Нифрейю: деревья ниже, краски ярче. Да что там, сам воздух был другим. Более влажным, наполненным ароматами пока еще незнакомых мне цветов.
От Кейна я узнала, что зима в Артане напоминает северное лето, а летом стоит немыслимая жара, но княжеский дворец построен так, что в его стенах всегда прохладно даже без магии. Совсем скоро мне предстояло не только его увидеть, но и поселиться там.
Он рассказывал обо всем, кроме себя и своей жизни. Я поняла это однажды вечером, когда мы пересекли границу Манна с Артаном и до столицы оставалось три дня пути.
— Вы родились в Артане? — спросила я, поправляя разложенные в беспорядке шкуры.
— Да. — Если Кейн и удивился вопросу, то вида не подал.
— И ваша матушка была из Нифрейи?
Князь внимательно посмотрел на меня, но все-таки кивнул.
— Разве такое возможно?
— Как бы еще я выучил нифрейский?
— Я имею в виду, что Нифрейя — закрытая страна, ее могут покидать только те, кто…
— …принадлежит к княжескому роду и их сопровождающие.
Я тут же вспомнила о Зои и ее свите. Маннцы путешествовали с нами, но вели себя очень замкнуто и обособленно. Видела, как Кейн пару раз совсем недолго беседовал с невестой на берегу реки, но ночью неизменно возвращался в свой шатер. Ко мне. Как к этому относится княжна, я не знала, поговорить нам с Зои не довелось.
— Все равно не понимаю. У княгини не осталось собственных детей, только племянник… Единственная дочь погибла.
— Погибла, — холодно подтвердил Логхард. — Она умерла в Артане.
Тишина повисла такая, что слышно было потрескивание дров в костре. Я не мигая смотрела на Кейна, а он смотрел будто сквозь меня, глубокая складка залегла между бровей, губы сжаты. Он казался далеким и погруженным в собственные мысли.
Я была рада передышке, потому что в голове не укладывалось то, о чем мне поведал артанец. Конечно, я уже знала, что мать Кейна из Нифрейи, но не связывала это со старой историей, которая случилась задолго до моего рождения и которую знал каждый нифрейец.
Нифрейя всегда была закрытой страной, но раньше мы вовсю торговали с другими странами и собирались заключить союз с Раудией. Залогом такого союза должен был стать брак раудийского князя с княжной Анной, дочерью ее светлости. В назначенное время княжна со свитой и отрядом магов отправилась к жениху, но раудийцы оказались предателями. Им нужен был не союз, а приданое Анны — огромный запас магии разума.
Анну и всю ее свиту вероломно убили, магию — забрали. Об этом нифрейцы узнали, когда раудийская армия подошла к Вратам Ортоса, чтобы пойти войной на нашу страну. Раудийскому князю было мало княжны и дружбы с Нифрейей, он хотел заполучить Древо. Говорят, что его армия прошла несколько рубежей Врат, прежде чем навсегда сгинуть в лабиринте. Никто и никогда не подходил к Нифрейе так близко.
Никто, кроме Кейна Логхарда.
Я столько раз слышала эту историю: сначала в детстве от отца, затем от придворных в замке Норг. Но совсем не помню, чтобы кто-то упоминал Артан. Об артанской армии и ее правителе заговорили гораздо позже, после того, как к власти пришел Логхард. Мог кто-то из свиты княжны выжить? Некоторые фрейлины получили место подле княгини не только благодаря знатному происхождению, а потому, что обладали различными магическими талантами. Например, моей матери подчинялись магия земли и магия разума. Среди нифрейского дворянства вообще было много тех, кто умел читать чужие мысли или закрывать от других магов свои. Конечно, их сила не шла ни в какое сравнение с родом Фэранса, и уж тем более рядом не стояла с могуществом Кейна. Его матерью вполне могла быть какая-нибудь фрейлина из свиты княжны Анны, но…
Кого я обманываю? Дар артанского князя настолько силен, что он может быть только внуком княгини.
Во рту пересохло, и закружилась голова. Передо мной сидел прямой наследник нифрейского трона! Мой князь. Тот, кому я обязана служить даже ценой своей жизни. Тот, кому по праву принадлежит Древо.
Это открытие морской волной сбило меня с ног и утащило под воду целиком. Почему мысль о таком не пришла мне в голову в самом начале? Я ведь знала, что Кейн — маг разума. Сильнейший маг разума!
Хотя почему я должна была так подумать?
Обычно дар мага соответствует магии ближайшего источника, расположенного на землях, где он родился. Так, среди маннцев много каменных магов, среди артанцев — огненных. Но бывает и такое, что природа шутит и дарит иную силу. Или не дарит вовсе, как случилось со мной. Кейн вполне мог просто родиться со склонностью управлять чужим сознанием, а не унаследовать ее. Я приняла это на веру и не задумывалась, что может быть иначе.
Просто не задумывалась.
Но если Кейн наследник, то я должна ему обо всем рассказать. Про то, кто я такая. Про княгиню. Про Древо.
«Никому не рассказывай об этом. Никому не доверяй свои мысли», — зазвучал в памяти напряженный голос ее светлости. При воспоминании о той по-настоящему страшной ночи сердце защемило от боли. Перед глазами снова возник занесенный княгиней кинжал и смертоносный удар, навсегда оборвавший ее жизнь. А затем Мрак, переворачивающий тело ее светлости носком сапога и приказывающий сжечь высохшее Древо.
«Тварь».
Так он сказал. Ярость, сверкнувшую в его голосе и во взгляде, ярость, вспыхнувшую в моей душе, я вряд ли когда-нибудь забуду. Даже сейчас меня передернуло, пусть с тех пор произошло много всего.
Как можно так обращаться со своей бабушкой, пусть даже покойной? Зачем идти войной на родину собственной матери? Почему нельзя просто договориться? Зачем завоевывать свой народ и грабить богатства, которые принадлежат тебе по праву? Не разрушать Врата Ортоса, как злейший враг, а войти в замок Норг светлейшим князем.
Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Это все просто не укладывалось в моей голове.
Княгиня приказала передать частицу Древа князю Броку, как единственному наследнику. Доверила источник мне, чтобы Мрак не мог прочитать мои мысли. Значит, ей наверняка было известно о его даре. Но знали ли Кейн и ее светлость о том, кем приходятся друг другу?
— Кем она была? — спросила едва слышно.
Кейн будто очнулся от забытья, потому что сначала посмотрел на меня непонимающе. А после мгновенно закрылся привычной ледяной броней.
— Наложницей моего отца, — ответил коротко.
— Кем она была до того, как стала наложницей?
Наши взгляды встретились. Мое сердце гулко билось в груди, отсчитывая мгновения ожидания. По тому, как Логхард сощурился, я поняла, что он колеблется, и ждала ответа.
— Уже поздно, фрейлина. Ложись спать.
Я едва не застонала от разочарования, к которому примешалась горчинка обиды. Демонстративно отвернулась от него к пологу шатра. Значит, ему спрашивать обо всем можно, а мне нельзя? Чтобы я что-нибудь еще ему рассказала! Ведь совсем недавно говорил о доверии, а сам…
— Когда-нибудь я тебе расскажу, — прервал мои размышления артанец. — Не сегодня.
В его голосе я уловила столько скрытой боли, что мне стало стыдно. После ночи «слепого» наказания я в первую очередь всегда прислушивалась к артанцу. Кейн умело прятал свои чувства, по лицу невозможно было понять, о чем он думает. Но голос его выдавал — возможно, из-за привычки приказывать мысленно. И если верить тому, что я чувствовала сейчас… выходило, что свою мать Кейн любил.
— Хорошо, — тихо ответила я на этот раз совсем другим тоном.
Засыпая, я думала о том, что узнала. Он любил мать и ненавидел страну, в которой она родилась. Не говоря уже об испепеляющей, страшной ненависти к княгине. Он ненавидел ее еще до того, как пошел на Нифрейю войной, хотя ни разу с ней не встречался. Ненавидел меня просто потому, что я была нифрейкой.
Оставалось понять почему.
19
Столица Артана называлась Артан-Пра, что означало Огненный город. Мы преодолели главные ворота на закате, и одного взгляда хватило, чтобы понять, почему она так называется. Стены городской крепости, дома, улицы были рыжевато-красного, словно пламя, цвета. Дело было не в отсвете стремящегося упасть за горизонт солнца, а в глине, из которой все это построили, и пыли под ногами. Зато мне наконец-то стало понятно, почему национальный цвет артанцев — красный.
В отличие от горного Грода маннцев Артан-Пра располагался на равнине. Все дома здесь были одноэтажными, поэтому город строился не ввысь, а вширь и, возможно, поэтому казался невероятно огромным. Огромным настолько, что, пока мы достигли стен княжеского дворца, на улице уже главенствовала ночь, такая темная и теплая, что даже не хотелось набросить на плечи накидку.