Картик пристально смотрит на меня.
— Но если она не перешла на другую сторону, она поддастся злу.
— Она говорит, что ей это не грозит.
— Ты не должна ей доверять. Она может уже быть зараженной злом.
— Но в ней нет ничего подозрительного, странного, — возражаю я. — Она все так же…
Я чуть не сказала: «Она все так же прекрасна».
— Она что?
— Она все та же Пиппа, — тихо говорю я. — И она знает о сферах больше, чем мы. И может помочь нам. Это куда полезнее, чем все твои советы.
Если я задела гордость Картика, он ничем этого не показывает. Он шагает взад-вперед по комнате, так близко, что я ощущаю его запах, пряную смесь дыма, корицы, ветра, чего-то запретного… Я сильнее стягиваю халат на груди.
— Хорошо, — говорит он наконец, потирая подбородок. — Продолжай, но осторожно. Хотя мне все это не нравится. Ракшана особенно предостерегают…
— Ракшана там не бывали, откуда им знать, чему и кому можно доверять или нельзя?
Предупреждение Пиппы вдруг кажется мне обоснованным.
— Я ничего не знаю о твоем братстве. Почему я должна доверять ему? Почему я должна доверять тебе? Тем более что ты прокрался в мою спальню и спрятался за ширмой. Ты преследуешь меня. Ты постоянно пытаешься мне приказывать, требуешь, чтобы я закрыла свой ум перед видениями. А потом требуешь противоположного — чтобы я открыла ум и помогла твоим Ракшана найти Храм! Связала бы магию!
— Я рассказал тебе все, что знаю сам, — говорит Картик.
— Вот только знаешь ты не слишком много, — огрызаюсь я.
— Я знаю, что мой брат был членом Ракшана. Я знаю, что он умер, пытаясь защитить твою мать, а она умерла, пытаясь защитить тебя.
Вот оно. Вот что нас объединяет — ужасная печаль. Картик будто ударил меня под ложечку, я не могу дышать.
— Не надо! — предостерегаю я его.
— Не надо что?
— Не надо уходить от темы. Мне кажется, я тоже могу кое-что приказать. Ты хочешь, чтобы я нашла Храм. А я хочу кое-чего от тебя.
— Ты меня шантажируешь? — спрашивает Картик.
— Называй это как хочешь. Но я больше ничего тебе не скажу, пока ты не ответишь на мои вопросы.
Я сажусь на кровать Энн. Картик садится на мою, напротив меня. Так мы и сидим некоторое время, словно пара псов, готовых броситься друг на друга при малейшей провокации.
— Спрашивай, — говорит наконец Картик.
— Спрошу, когда буду готова, — говорю я.
— Ладно, не спрашивай.
Он встает, собираясь уйти.
— Расскажи мне о братстве Ракшана, — выпаливаю я.
Картик вздыхает и начинает говорить, уставившись в потолок:
— Братство Ракшана существует ровно столько же, сколько и Орден. Оно возникло на Востоке, но со временем в него вошли и люди из других краев. Карл Великий был Ракшана, и очень многие рыцари ордена тамплиеров. Мы были стражами сфер и их границ, мы поклялись защищать Орден. Эмблема Ракшана — меч и череп.
Картик выпаливает все это залпом, как хорошо заученный урок по истории, будто желая заработать похвалу учителя.
— Полезная эмблема, — раздраженно бросаю я.
— Поучительная! — поправляет меня Картик, подняв указательный палец.
Я не обращаю внимания на его насмешку.
— Но ты-то сам как стал Ракшана?
Он пожимает плечами.
— Я всегда с ними был.
— Не всегда, это уж точно. У тебя должны ведь быть отец и мать.
— Да. Но я никогда их не знал по-настоящему. Я с ними расстался, когда мне было шесть лет.
— Ох, — потрясенно выдыхаю я. Мне и в голову не приходило, что Картик мог так рано лишиться материнской заботы. — Мне очень жаль.
Он отводит глаза, не желая встречаться со мной взглядом.
— Тут не о чем сожалеть. Я ведь должен был тренироваться для службы братству, как до меня начал тренироваться мой брат Амар. Это было большой честью для нашей семьи. Меня забрали в школу братства, и я начал изучать математику, языки, оружие, разные способы ведения боя и защиты. И крикет. — Он улыбается. — Я неплохо играю в крикет.
— А еще что?
— Меня учили, как выжить в лесу. Как идти по следу. Как правильно воровать. Учили всему, что помогает выстоять. Никто ведь не знает, в какой день придется залезть в чей-нибудь карман ради того, чтобы купить дневное пропитание, или как отвлечь преследователей в нужный момент.
Я думаю о своей матушке, перешедшей на другую сторону и обретшей покой, и о том, как глубоко я ощущаю ее потерю.
— Неужели ты не скучаешь по родным?
Когда Картик откликается, его голос звучит едва слышно.
— Поначалу я искал свою мать на каждой улице, на всех рынках, постоянно надеялся, что могу где-то ее увидеть. Но у меня хотя бы был Амар.
— Как это ужасно… И ты не мог отказаться…
— Это моя судьба. Я принял ее. Ракшана были очень добры ко мне. Меня учили, чтобы я мог войти в верхушку братства. А что ждало меня в Индии? Чем бы я там занимался? Пас коров? Умирал от голода? Жил бы в тени англичан, вынужденный улыбаться, подавая им еду или чистя их лошадей?
— Я не хотела тебя расстраивать…
— Ты меня и не расстроила, — говорит Картик. — Не думаю, что ты вообще понимаешь, какая это великая честь — быть избранным в братство. Вскоре я буду готов перейти на последний уровень подготовки.
— А потом что?
— Не знаю, — отвечает Картик с милой улыбкой. — На последней ступени приносят клятву преданности на всю жизнь. Потом ученику показывают вечные мистерии. О них никто не говорит. Но сначала необходимо исполнить задание, чтобы доказать свою ценность для братства.
— И какое задание дали тебе?
Улыбка Картика гаснет.
— Отыскать Храм.
— Значит, твоя судьба связана с моей.
— Да, — мягко соглашается он. — Похоже на то.
Он смотрит на меня так странно, что я снова очень остро осознаю, насколько компрометируют меня мой вид и вся ситуация… я же в халате, наедине с мужчиной!
— Тебе пора уходить.
— Да, пора, — соглашается Картик, вставая. — Могу я задать вопрос?
— Да, — отвечаю я.
— Ты часто разговариваешь с зеркалом? Все молодые леди так делают?
— Нет… конечно, нет! — Я заливаюсь такой яркой краской, какой никогда не видела ни на чьих щеках. — Я просто репетировала роль. Для пьесы. Я… я буду выступать с хором.
— Должно быть, это будет очень интересное представление, — говорит Картик, покачивая головой.
— Послушай, мне завтра предстоит очень долгая дорога, так что позволь пожелать тебе доброй ночи, — говорю я официальным тоном.
Мне страстно хочется, чтобы Картик поскорее исчез и я смогла бы в одиночестве пережить свое смущение. Картик перекидывает крепкие ноги через подоконник и тянется к веревке, спрятанной в густом плюще, ползущем по стене школьного здания.
— Ох… а как мне с тобой связаться, если я вдруг найду Храм?
— Ракшана позаботились об этом и нашли для меня работу в Лондоне на время рождественских каникул. Так что я буду поблизости.
С этими словами Картик окончательно исчезает за окном, скользнув по веревке вниз. Я вижу, как он сливается с ночной тьмой, и мне хочется, чтобы он вернулся. Я едва успеваю закрыть окно и запереть его на задвижку, как в дверь кто-то стучится. Это мисс Мак-Клити.
— Мне показалось, я слышала чьи-то голоса, — говорит она, окидывая спальню внимательным взглядом.
— Я… я читала вслух, — говорю я, хватая журнал Энн, лежащий на кровати.
— Да, вижу, — произносит мисс Мак-Клити со своим странным акцентом.
Она подает мне стакан:
— Вы говорили, что не можете заснуть, вот я и принесла вам горячего молока.
— О… спасибо, — благодарю я и беру стакан. Ненавижу горячее молоко.
— Мне кажется, что наше с вами знакомство началось не слишком удачно.
— Мне очень жаль, мисс Мак-Клити… та история со стрелой… правда, мне очень жаль. И я совсем не подслушивала вас там, под дверью. Я…
— Будет, будет! Все уже забыто. Вы делите эту комнату с мисс Брэдшоу?
— Да, — киваю я.
— Она и мисс Уортингтон — ваши лучшие подруги?
— Да.
Вообще-то они мои единственные подруги.
— Они обе, безусловно, чудесные молодые леди, но и вполовину не такие интересные, как вы, осмелюсь сказать, мисс Дойл.
Я ошеломлена.
— Я?.. Я совсем не такая уж интересная.
— Ну что вы! — говорит мисс Мак-Клити, подходя ближе ко мне. — Как же, мы с миссис Найтуинг как раз сегодня вечером говорили о вас и согласились в том, что в вас есть нечто совершенно особенное.
Я стою перед ней в криво застегнутом халате…
— Вы слишком добры ко мне, я уверена. На самом деле у мисс Брэдшоу — изумительный голос, а мисс Уортингтон невероятно умна.
— Подумать только, как вы преданы своим подругам, мисс Дойл! Сразу бросаетесь на их защиту. Это весьма похвальная черта.
Она старается сделать мне комплимент, но я чувствую себя очень неловко, как будто меня изучают под микроскопом.
— Какое у вас необычное украшение.
Слишком уж бесцеремонно она касается пальцем полумесяца.
— Откуда оно у вас?
— Оно принадлежало моей матери, — отвечаю я.
Мисс Мак-Клити пристально смотрит на меня.
— Должно быть, ей нелегко было расстаться с такой драгоценной вещицей.
— Она умерла. Ожерелье — мое наследство.
— Оно имеет какое-то значение? — спрашивает мисс Мак-Клити.
— Нет, — лгу я. — Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
Мисс Мак-Клити опять глядит на меня, пока я не отвожу взгляд.
— Какой она была, ваша матушка?
Я заставляю себя зевнуть.
— Простите, но я, кажется, чересчур устала…
Мисс Мак-Клити как будто разочарована.
— Пейте молоко, пока не остыло. Оно поможет вам заснуть. Отдых очень важен в вашем возрасте.
— Да, спасибо, — бормочу я, держа стакан.
— Ну же! Пейте!
Деваться некуда. Я заставляю себя сделать несколько глотков белой, как мел, жидкости. У нее странный сладкий привкус.
— Мята, — сообщает мисс Мак-Клити, как будто прочитав мои мысли. — Она содействует хорошему сну. Я отнесу стакан Бригид. Похоже, я ей не слишком нравлюсь?