— Уверена, вы ошибаетесь, — говорю я, потому что того требует вежливость.
— Она так на меня смотрит, словно я сам дьявол во плоти. Вам я не кажусь дьяволом, мисс Дойл?
— Нет, — хрипло бормочу я. — Конечно, нет.
— Я рада, что мы в итоге решили подружиться. Крепкого вам сна, мисс Дойл. И не нужно больше читать на ночь.
Тело становится горячим и тяжелым. Неужели все дело в молоке? Или в мяте? Или мисс Мак-Клити отравила меня? «Не выдумывай глупостей, Джемма!»
Я распахиваю окна, впуская в спальню ледяной воздух. Нельзя засыпать. Я широкими шагами марширую по комнате. Наклоняюсь, доставая руками до пальцев ног. Наконец я сажусь на кровать, напевая рождественский гимн. Но это не помогает. Песня умолкает, и я проваливаюсь в сумеречную дремоту.
У меня в руке светится полумесяц. Рука превращается в цветок лотоса, лежащий на тропинке. Сквозь трещины в земле пробиваются виноградные лозы, но их крошечные почки, раскрывшись, превращаются в величественные розы. Я вижу собственное лицо, смотрящее на меня, — это отражение в стене воды. Я просовываю руку сквозь эту стену, а потом и вся проваливаюсь.
Я падаю и падаю, меня поглощает черный плащ сна без сновидений.
Я не знаю, в котором часу меня что-то будит. Я прислушиваюсь, но ничего не слышу. От молока на языке как будто остался легкий налет. Он словно заполняет весь рот. Мне не хочется вставать, но я должна спуститься и выпить воды.
С тяжелым вздохом я отбрасываю одеяло и зажигаю свечу; прикрывая ее ладонью от сквозняка, иду по темному коридору, который, похоже, растянулся на целую милю. На всем этаже осталась только я одна, и никого больше. Эта мысль заставляет меня ускорить шаг.
У самой лестницы пламя свечи вздрагивает и гаснет. Нет! Надо вернуться в спальню и снова зажечь огонек. Но у меня внезапно сильно кружится голова. Колени подгибаются, я хватаюсь за перила, чтобы не упасть. В темноте я слышу тихий скребущий звук, как будто кто-то сильно нажимает мелом на доску.
Я не одна. Рядом кто-то есть.
Я с трудом шепчу:
— Эй, кто это? Бригид? Это ты?
Скребущий звук приближается. Свеча в моей руке вдруг оживает и рождает в коридоре шар света. И я вижу их там, на границе освещенного и темного пространств. Они не совсем реальны и все же более плотные, чем в том видении, которое явилось мне в снегу. Три девушки, с головы до ног в белом. Острые носки их ботинок задевают деревянный пол с ужасным звуком, девушки подплывают все ближе и ближе… Их губы шевелятся, они что-то говорят. Но я их не слышу. Глаза девушек печальны, под ними я вижу большие темные круги.
«Только не кричи, Джемма. Это всего лишь видение. Оно не причинит тебе вреда. Или может?..»
Девушки уже так близко, что я невольно отворачиваюсь и закрываю глаза. От страха и хлынувшего в мои ноздри запаха меня вот-вот вырвет. Чем это пахнет? Морем и чем-то еще. Разложением. Гнилью.
И снова повторяется тот же звук, как будто тысячи насекомых шелестят крылышками. Девушки говорят, но так тихо, что я не сразу осознаю смысл их слов… но когда я его осознаю, меня до костей пробирает холодом.
— Помоги нам…
Я не хочу открывать глаза, но открываю. Они очень близко, эти мерцающие светлые призраки. Одна девушка протягивает ко мне руку.
«Пожалуйста! Пожалуйста, не надо ко мне прикасаться… я закричу! Я закричу! Я за…»
Ее рука — словно кусок льда на моем плече, но закричать мне не удается, потому что все тело застывает. В голове проносятся образы. Три девушки взлетают на вершину обрывистого утеса. Под ними плещутся морские волны, выбрасывая к ногам клочья пены. Облака темнеют. Шторм. Приближается шторм. Погоди-ка, девушек четыре… Четвертая немного отстала. Кто-то окликает их. Приближается какая-то женщина. На ней зеленый плащ.
Сладкий, тягучий голос девушки вползает в мои уши:
— Смотри…
Женщина берет четвертую девушку за руку. А потом из моря вздымается что-то ужасное. Небо темнеет. Девушки кричат.
Мы снова в ярко освещенном, как будто раскаленном шаре света. Девушки блекнут, отступая в темноту коридора.
— Она лжет… — шепчут девушки. — Не верь ей…
А потом они исчезают. И боль отпускает меня. Я стою на коленях на твердом холодном полу, одна. Свеча вдруг громко шипит, выплевывая яркую искру.
На этом все кончается. Я вскакиваю и сломя голову несусь по коридору, как перепуганная мышь, и не останавливаюсь до тех пор, пока не оказываюсь в своей спальне и не запираю дверь — хотя от кого я ее запираю, я сказать не могу. Я зажигаю все лампы в комнате. Когда вокруг становится светло, я чувствую себя немножко лучше. Что это было за видение? Почему видения стали намного сильнее, ярче? Может быть, дело в том, что я освободила магию сфер? Не она ли каким-то образом сделала видения более рельефными, отчетливыми? Я ведь действительно чувствовала руку девушки на своем плече…
«Остановись, Джемма! Прекрати пугать себя!»
Но кто эти девушки и что им нужно от меня? Что они имели в виду, говоря: «Не верь ей»? Мне не становится легче при мысли о том, что в школе почти никого нет, или о том, что завтра я уже буду в Лондоне, со своими родными… кто знает, какие реальные ужасы ждут меня там?
У меня нет ответа ни на один вопрос. И я боюсь заснуть. К тому времени, когда первый луч сует нос в окна спальни, я полностью одета, вещи уложены, и я готова мчаться в Лондон, даже если мне придется самой подхлестывать лошадей.
ГЛАВА 13
Том опоздал, как обычно.
Я прибыла из школы Спенс на вокзал Виктория двенадцатичасовым поездом, как и предполагалось, но моего брата нигде не было видно. Может быть, он попал в ужасающую уличную катастрофу и теперь лежит где-то на мостовой, умирая, из последних сил умоляя какого-нибудь перепуганного свидетеля происшествия поскорее отправиться на железнодорожную станцию и спасти его невиннейшую и добродетельнейшую сестру… Это единственное допустимое объяснение, какое я могу придумать. Вот только, скорее всего, Том застрял в клубе, играет в карты и хохочет со своими приятелями и совершенно забыл обо мне.
— Дорогая, вы уверены, что ваш брат вас встретит? — спрашивает Беатриса.
Беатриса и Милисента — сестры семидесяти с чем-то лет от роду, старые девы. Они сидели рядом со мной в поезде и всю дорогу без умолку болтали о ревматизме и о махровых розах, так что я начала думать, что вот-вот свихнусь. Впрочем, в отличие от брата, они искренне заботились о моем благополучии.
— О да! Совершенно уверена, благодарю вас, — отвечаю я. — Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.
— Ох, дорогая Милисента, я представить не могу, что мы оставим ее здесь одну, а ты?
— Нет, конечно, Беатриса! Она должна пойти с нами. Мы пошлем весточку ее родным.
Замечательное решение. Я готова уже просто убить Тома.
— Вон он! — вскрикиваю я, вглядываясь в даль, где никакого Тома нет и в помине.
— Где? — хором спрашивают престарелые сестры.
— Вон там, я только что его видела! Я, должно быть, не туда смотрела. Очень приятно было с вами познакомиться. Надеюсь, мы еще встретимся, — говорю я, пожимая им руки.
Я решительно направляюсь в сторону — и прячусь за билетной кассой. Когда сестры наконец уходят своей дорогой, я выхожу на платформу и сажусь на скамью.
Куда мог подеваться Том?
Подходит следующий поезд, выбрасывает из своего нутра пассажиров. Они сразу попадают в объятия улыбающихся родственников. Из рук в руки переходят чемоданы, сумки, цветы… Том опаздывает уже на полчаса. Я обязательно скажу об этом отцу.
Какой-то мужчина в черном костюме садится на скамью рядом со мной. Что он должен думать, видя меня, сидящую здесь в одиночестве? Красный шрам пересекает левую сторону его лица, протянувшись от уха до угла рта. Костюм мужчины отлично сшит. Я вдруг замечаю значок на лацкане — и у меня пересыхает во рту, потому что я знаю, что это такое. Это меч и череп братства Ракшана. Что это, случайное совпадение — то, что мужчина сел именно рядом со мной? Или он сделал это с какой-то целью? Мужчина едва заметно улыбается мне. Я молча встаю и иду прочь. Пройдя половину платформы, я оглядываюсь. Мужчина встал со скамьи. Сунув газету под мышку, он идет за мной. Где же Том? Я останавливаюсь около цветочницы, делая вид, что рассматриваю букетики и россыпь бутонов в ее корзинке. Мужчина тоже подходит к продавщице. Он выбирает красную гвоздику и вставляет ее в петлицу, касается края шляпы, благодаря девушку, и опускает монетку в ее руку, не произнеся ни единого слова.
От страха ноги у меня становятся слабыми, как у новорожденного котенка. А что, если мужчина попытается на меня напасть, похитить меня? Что, если с Картиком случилось ужасное? Что, если Пиппа права и этим людям нельзя доверять? Я ощущаю, как мужчина в черном костюме приближается ко мне. Если я закричу, кто услышит меня в этом оглушительном шипении и свисте паровозов? Кто может мне помочь?
Я замечаю молодого человека, который стоит в одиночестве и кого-то ждет.
— Вот ты где! — громко говорю я и стремительно бросаюсь к нему. Он оглядывается, пытаясь понять, к кому я обращаюсь. — Ты опоздал, это уж слишком!
— Я… опоздал? Мне ужасно жаль, но разве мы с вами…
Я наклоняюсь к нему и торопливо шепчу:
— Прошу, помогите мне! Тот человек меня преследует!
Юноша смущен.
— Который человек?
— Вон тот…
Я оборачиваюсь, но мужчина исчез. Никого за моей спиной нет.
— Там был человек в черном костюме. У него еще такой ужасный шрам на левой щеке. Он сел рядом со мной на скамью, а потом пошел за мной к цветочнице…
Я понимаю, что все это звучит слегка безумно.
— Может быть, он просто хотел купить цветок в петлицу? — предполагает молодой человек.
— Но он и сюда за мной шел!
— Да ведь мы с вами стоим рядом с выходом с вокзала.
Юноша показывает на дверь, выводящую на улицу.
— Ох… и в самом деле, — бормочу я. И чувствую себя полной дурой. — Мне ужасно жаль. Я, похоже, шарахаюсь от теней… Меня должен был встретить брат. Но, боюсь, он сильно опоздал.