Филон обдумывает мои слова.
— В словах этой жрицы есть смысл. Хорошо, можете пойти со мной.
Креостус кричит нам вслед:
— Ничего им не обещай, Филон! Ты должен в первую очередь думать о своем народе! Помни это!
Филон приводит нас в огромную хижину и наполняет кубок красной жидкостью. Нам он ничего не предлагает, что вызывает во мне чуточку больше доверия к этому странному существу. Потому что если бы мы здесь что-нибудь съели или выпили, мы были бы вынуждены остаться в сферах, как Пиппа. Филон пьет красную жидкость.
— Я согласен, что магию необходимо сдерживать. На свободе она слишком сильна. Некоторым никогда не приходилось сталкиваться с ее полной мощью, и у них головы идут кругом. Им хочется все большего и большего. А от этого возникает волнение. И я боюсь, что они впутаются в союз с дурными существами, а это приведет к нашему порабощению. Это угроза нашему существованию.
— Так значит, ты поможешь нам найти Храм? — спрашиваю я.
— А что я получу взамен, если помогу вам?
Поскольку я молчу, Филон усмехается.
— Я так и думал. Орден не заинтересован в том, чтобы делиться силой со сферами.
— Горгона говорила, что когда-то ты был союзником Ордена.
— Да, — соглашается Филон. — Когда-то.
Необычное существо кружит по комнате с элегантной кошачьей грацией.
— Кентавры были их посланниками; я был мастером-оружейником. Но после мятежа колдуньи Ордена отобрали у нас магию, как и у всех остальных, хотя мы были все так же преданны им. Вот какой была их благодарность.
Я не знаю, что тут можно сказать.
— Может быть, у них просто не было другого выхода?
Существо смотрит на меня в упор так долго, что я неловко отвожу взгляд.
— Да не собирается он помогать нам, Джемма! — говорит Фелисити. — Давай сами попытаемся.
Филон снова наполняет свой кубок.
— Я не могу сказать тебе, как найти Храм, потому что, по правде говоря, и сам не знаю, где он. Но я могу тебе кое-что предложить. Идем со мной.
Мы снова выходим в туманный день. Креостус останавливает своего великолепного вождя и тихо говорит ему что-то на непонятном нам языке. Но я слышу гнев, звучащий в его голосе, вижу настороженность в его взгляде каждый раз, когда он смотрит в нашу сторону. Филон останавливает его коротким: «Nyim!»
— Ты не должен им доверять, Филон! — зло бросает кентавр. — Их обещания — как колдовской свет: со временем он угасает.
Филон приводит нас в другую хижину, с низким потолком. Стены в ней сплошь увешаны блестящим оружием, но некоторые предметы мне незнакомы. С крюков свисают свернутые кольцами серебряные веревки. И еще здесь множество украшенных драгоценными камнями кубков и зеркал в искусно вырезанных рамах; они стоят вплотную друг к другу.
— Пока магия на свободе, мы пользуемся ею, чтобы вернуть то, что было в прежние времена. Если мы не знаем, к чему все это приведет, мы должны быть готовы к любому повороту событий. Ты тоже не знаешь, что ждет тебя впереди, и потому можешь выбрать любое оружие для своего путешествия.
— Все это — оружие? — недоуменно спрашиваю я.
— Если использовать должные чары, что угодно может превратиться в оружие, жрица.
Но здесь слишком много всего. Я не знаю, на что обратить внимание в первую очередь.
— Ох! — вскрикивает вдруг Фелисити.
Она увидела отличный лук и колчан стрел с серебряными наконечниками.
— Похоже, выбор сделан, — говорит Филон, подавая Фелисити лук.
Стрелы изготовлены очень искусно, но мне кажется особенно примечательным, что, кроме странных клейм на серебряных наконечниках, они украшены еще и числами, линиями и символами, вырезанными на древках. Я совершенно не понимаю их смысла.
— Что все это значит? — спрашивает Фелисити.
— Это язык древних.
— Магические стрелы? — интересуется Энн, рассматривая серебряные наконечники.
Фелисити поднимает лук и закрывает один глаз, целясь в воображаемую мишень.
— Это просто стрелы, Энн. Они будут действовать точно так же, как любые другие.
— Возможно, — кивает Филон. — Если у тебя хватит храбрости прицелиться и выстрелить.
Фелисити сердится. И поворачивает лук в сторону Филона.
— Фелисити! — шиплю я. — Что ты делаешь?
— Храбрости у меня достаточно, — огрызается Фелисити.
— Не пропадет ли она в тот момент, когда это будет важнее всего? — холодно интересуется Филон.
— Храбрости у меня достаточно! — повторяет Фелисити.
— Конечно, это так, — успокаивающим тоном произносит Пиппа.
Филон с любопытством смотрит на них.
— Поживем — увидим.
И обращается ко мне:
— Жрица, так значит, эти стрелы — оружие, которое ты выбираешь?
— Да, — киваю я. — Думаю, это так.
— Нам пора, пожалуй, — говорит Фелисити. — Спасибо за лук.
Филон величественно склоняет голову.
— Всегда рад помочь. Но это не просто подарок. Это особый знак, говорящий о долге, который придется вернуть.
У меня такое чувство, словно я проваливаюсь в глубокую нору, и чем энергичнее я пытаюсь выбраться на поверхность, тем глубже ухожу под землю.
— И как именно придется платить?
— Поделиться с нами магией — вот о чем мы просим, если ты первой найдешь Храм. Мы не намерены снова жить во тьме.
— Да, понимаю, — говорю я, тем самым давая обещание, которое то ли смогу выполнить, то ли нет.
Филон провожает нас до опушки леса, где нас ждут странные огоньки, чтобы отвести обратно к кораблю-горгоне.
— Ты должна знать, жрица, что тебя постараются не пустить к Храму. Как ты собираешься защищаться? У тебя есть союзники?
— У нас есть горгона, — говорю я.
Филон медленно кивает:
— Горгона. Последняя из них. Навеки заперта в корабле в наказание за грехи.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.
— Я хочу сказать, что ты очень многого не знаешь, — отвечает Филон. — Двигайся вперед очень осторожно, жрица. Здесь невозможно спрятаться. Твои самые нежные мечты, твои глубоко скрытые желания или самые глубокие страхи могут быть использованы против тебя. Здесь много таких, кто хотел бы помешать выполнить твою задачу.
— Почему ты говоришь мне все это? Ты все-таки сохранил преданность Ордену?
— Это война, — говорит Филон, покачивая головой, и его длинные сиреневые волосы падают на высокие худые скулы. — Я предан победителю.
Огоньки кружатся и мечутся вокруг головы Пиппы. Она игриво отмахивается от них. А мне нужно задать еще один вопрос, прежде чем мы уйдем.
— Но ведь горгона — наша союзница? И она связана чарами, так что всегда должна говорить правду.
— Связана чем? Магией, на которую больше нельзя положиться.
С этими словами высокое тонкое существо разворачивается и уходит, и его плащ из цветков чертополоха тянется за ним хвостом.
Когда мы добираемся до берега реки, там поджидает нас Креостус; он стоит, скрестив руки на груди.
— Вы нашли то, что искали, ведьмы?
Фелисити похлопывает по колчану со стрелами.
— Значит, Филон дал-таки вам особый знак. А что вы дадите нам взамен? Вы даруете нам силу? Или отвергнете нас?
Я ничего ему не отвечаю, просто молча поднимаюсь на борт по крылу-трапу, прислушиваясь, как поскрипывает под ногами корабль. Широкий полупрозрачный парус сразу ловит ветер, и мы отплываем от острова, и вот уже он превращается в крошечную зеленую точку позади. Но ветер доносит до меня крик кентавра:
— Что ты дашь нам взамен, ведьма? Что ты нам дашь?
Мы снова проплываем сквозь золотой занавес и движемся вверх по реке. Когда мы опять добираемся до статуй богинь, вырезанных в утесах, до Пещеры Вздохов, я вижу разноцветные дымки — красные, синие, оранжевые, пурпурные; они поднимаются над высокой скалой, и я почти уверена, что заметила рядом с ними какую-то фигуру. Но порыв ветра уносит дым в сторону — и я не вижу ничего, кроме разорванных разноцветных клочков.
Опускается серебряный туман. Кое-где сквозь него мелькают картины берегов, но рассмотреть что-либо трудно. Энн подбегает к поручням.
— Слышите, вы слышите это? Та чудесная песня опять звучит!
Я прислушиваюсь и в конце концов улавливаю звуки. Песня едва слышна, но она прекрасна. Она как будто проникает в мою кровь и течет вместе с ней, вызывая ощущение тепла и света.
— Смотрите! Там, в воде! — кричит Энн.
Одна за другой из воды поднимаются три безволосые головы. Это женщины, подобных которым я никогда прежде не видела. Их тела покрыты слегка светящейся чешуей, они переливаются розовым, коричневым, персиковым оттенками… Когда женщины поднимают над водой руки, я вижу тонкие перепонки между их длинными пальцами. Вид женщин зачаровывает, и я осознаю, что не в силах оторвать от них взгляд. А от их песни у меня кружится голова. Фелисити и Энн смеются, стоя у поручней и держась как можно ближе к необыкновенным существам. Мы с Пиппой подходим к подругам. Пальцы с перепонками поглаживают бока огромного корабля. Горгона не замедляет хода. Вся масса перепутанных змей яростно шипит.
Энн опускает руку, но не может дотянуться до женщин.
— Ох, как мне хочется до них дотронуться! — говорит она.
— Но почему у нас не получается? — спрашивает Пиппа. — Горгона, ты не могла бы сделать борта пониже, если тебе не трудно?
Горгона не отвечает и не сбавляет скорости.
Женщины так прекрасны… их песня так завораживает…
— Горгона, — говорю я, — опусти борта.
Змеи корчатся, как будто от боли.
— Ты действительно этого хочешь, высокая госпожа?
— Да, я этого хочу.
Огромный корабль замедляет ход, крылья-борта опускаются, корабль немного погружается в воду — и палуба оказывается почти вровень с поверхностью воды. Мы с подругами, подобрав подолы юбок, подбираемся к самому краю и наклоняемся, высматривая необыкновенных певуний.
— Где же они? — спрашивает Энн.
— Не знаю, — растерянно отвечаю я.
Фелисити опустилась на четвереньки, и концы ее длинных волос упали в воду.
— Наверное, они ушли.