— Мы? — повторяю я, когда наконец голос возвращается ко мне.
За ее спиной из густой зелени выходят еще с дюжину или около того молодых девушек; все они обожжены, и все они мертвы.
— Это все те, кто не сумел спастись. Одних убил огонь; другие выпрыгнули из окон и разбились, — спокойно поясняет первая девушка.
— И давно вы здесь? — спрашиваю я.
— Не могу точно сказать, — отвечает она. — Кажется, целую вечность.
— Когда случился пожар? — спрашивает Пиппа.
— Третьего декабря тысяча восемьсот девяносто пятого года, мисс. Я еще помню, что в тот день дул очень сильный ветер.
Девушки провели здесь около двух недель, гораздо меньше времени, чем Пиппа.
— А я вас видела прежде, мисс, — говорит девушка с шалью, кивая Пиппе. — Вас и вашего джентльмена.
Пиппа разевает рот.
— Да я тебя никогда в жизни не встречала! Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь!
— Простите, мисс, если я что-то не так сказала. Я не хотела вас обидеть, правда!
Я совершенно не понимаю, из-за чего Пиппа так взорвалась. Что такого особенного было в словах девушки?
Девушка осторожно тянет меня за рукав, и я с трудом сдерживаю крик, когда вижу ее руку, касающуюся меня.
— Здесь рай или ад, мисс?
— Ни то ни другое, — отвечаю я, делая шаг назад. — А как тебя зовут?
— Мэй. Мэй Саттер.
— Мэй, — шепотом повторяю я. — А среди вас кто-нибудь ведет себя странно?
Мэй Саттер задумывается.
— Бесси Тиммонс, — говорит она наконец, показывая на другую обожженную девушку со сломанной рукой. — Но, по правде говоря, мисс, она всегда была немножко странной. А сейчас она постоянно заговаривает со всеми, твердит, что мы должны пойти с ней в какое-то место, которое она называет Зимними Землями, что там нам обязательно помогут.
— Слушай меня внимательно, Мэй. Вы ни в коем случае не должны отправляться в Зимние Земли. Вскоре все будет так, как должно быть, и вы с подругами перейдете реку и уйдете на другую сторону, в другую жизнь.
Мэй смотрит на меня с испугом.
— И как там будет?
— Я… я точно не знаю, — говорю я, не в силах как-то утешить девушку. — Но пока вы здесь, вы не должны доверять никому, кого здесь встретите. Ты меня понимаешь?
Девушка бросает на меня сердитый взгляд.
— Но тогда почему я должна вам верить, мисс?
Мэй возвращается к своим подругам, и я слышу, как она говорит:
— Они нам помочь не могут. Придется самим справляться.
— Все эти духи ждут перехода… — тихо произносит Фелисити.
— Или разложения, — напоминает Энн.
— Вы этого знать не можете, — говорит Пиппа.
Мы все умолкаем.
— Ладно, идемте дальше, — говорю наконец я. — Может быть, Храм совсем рядом.
— Я не хочу идти дальше, — возражает Пиппа. — Я не хочу увидеть еще какие-нибудь ужасы. Я вернусь в сад. Вы со мной?
Я смотрю на сплошные зеленые заросли перед нами. Тропинка уходит в плотную стену листьев. Но сквозь них я вижу едва заметную вспышку, белое свечение…
На тропинку выходит Бесси Тиммонс. Взгляд у нее тяжелый.
— Если вы не можете нам помочь, почему бы вам не убраться отсюда? Уходите… убирайтесь! Или еще что-нибудь.
Она не объясняет, что может означать «еще что-нибудь». Кое-кто из девушек встает рядом с ней, загородив нам дорогу. Они не хотят, чтобы мы здесь находились. Нет смысла схватываться с ними, во всяком случае, прямо сейчас.
— Пойдемте, — говорю я. — Вернемся обратно.
Мы снова идем по узкой тропинке. Бесси Тиммонс кричит нам вслед:
— И нечего тут гордиться! Мы скоро тоже станем такими, как вы! Мои друзья придут за нами! Они нас вылечат! Они сделают нас королевами! А вас превратят в простую пыль!
Мы возвращаемся в сад молча. Мы устали, перемазались зеленью, хмуримся… в особенности Пиппа.
— А нельзя ли нам теперь немножко отдохнуть и повеселиться? — ворчливо спрашивает она, когда мы добираемся до того места, где стояли руны. — Искать этот ваш Храм — так скучно и утомительно!
— Я знаю отличное местечко, где можно поиграть, моя леди.
Из-за деревьев появляется рыцарь, пугая нас всех. В одной руке он держит какой-то узел. Мы нервно вздыхаем, когда он падает на одно колено.
— Я вас испугал? — спрашивает он, склоняя голову набок, отчего его пышные золотые кудри самым очаровательным образом падают ему на лицо.
Пиппа одаряет его мрачным взглядом.
— Тебя сюда не звали!
— Виноват, — говорит рыцарь. Но никаких признаков виноватости в его голосе не слышно. — Как я должен заплатить за свою ошибку, моя леди? Что прикажешь сделать?
Он прикладывает к горлу кинжал.
— Требуешь моей крови, моя леди?
Пиппа держится до странности спокойно и холодно.
— Если тебе того хочется.
— Но каково твое желание, моя леди?
Пиппа отворачивается, длинные локоны рассыпаются по ее плечам и спине.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
— Очень хорошо, моя леди, — соглашается рыцарь. — Но я оставлю кое-какой подарок для тебя.
Он бросает узел на землю и уходит в лесные заросли.
— Мне казалось, ты говорила, что прогнала его, — говорит Фелисити.
— Да, — кивает Пиппа. — Думала, что прогнала.
— А что он тебе принес? — спрашивает Энн.
Она развязывает узел — и с коротким криком падает в траву.
— Что там? — вскрикиваем мы с Фелисити, бросаясь вперед.
В складках ткани лежит козья голова, покрытая мухами и засохшей кровью.
— Какой ужас! — выдыхает Энн, прижимая ладонь ко рту.
— Если этот парень еще раз сюда вернется, я найду, что ему сказать, — бормочет Фелисити, и ее щеки гневно розовеют.
Подарок совершенно омерзителен, и я пытаюсь понять, почему рыцарь, некогда мечтавший о благосклонности Пиппы и взывавший к ней, — рыцарь, созданный магией собственного воображения Пиппы, — мог стать настолько жестоким. Пиппа пристально смотрит на голову козы. Она прижимает руку к животу, и сначала мне кажется, что ее тошнит или что она собирается закричать. Но потом она едва заметно облизывает губы — и в ее глазах я вижу страстное желание.
Пиппа замечает, что я наблюдаю за ней.
— Я потом похороню ее как положено, — говорит она и берет меня под руку.
— Да, это было бы неплохо, — соглашаюсь я.
— Приходите завтра! — кричит Пиппа, когда мы удаляемся. — Попробуем пройти по другой тропинке! Я уверена, завтра мы его найдем!
Затейливые часы с кукушкой, стоящие на каминной полке в комнате Фелисити, отсчитывают время. Кажется, будто мы пробыли в сферах долго, но по лондонскому времени прошло менее секунды. Я продолжаю беспокойно размышлять о дневных событиях — о мисс Мак-Клити перед входом в Бедлам, об анаграмме, о Мэй Саттер и ее подругах… И о Пиппе. Да, в особенности о Пиппе.
— Займемся чем-нибудь повеселее? — спрашивает Фелисити и направляется к парадной двери, а мы тянемся следом за ней.
Шеймс, дворецкий, подходит к ней почти одновременно с нами.
— Мисс Уортингтон? Что-то случилось?
Фелисити зажмуривает глаза и протягивает вперед руку:
— Ты меня здесь не видел, Шеймс! Мы все сидим в гостиной и пьем чай.
Не говоря ни слова, дворецкий покачивает головой, как будто не понимая, почему это входная дверь оказалась распахнутой. Он закрывает ее за нами, и мы свободны.
Лондонский туман скрыл звезды. Они слабо поблескивают тут и там, но не в силах пробить своими лучами слезливое небо.
— И что мы теперь будем делать? — спрашивает Энн.
Фелисити широко улыбается:
— А что угодно!
Плавать над Лондоном в холодный вечер, пользуясь магической силой, — это что-то совершенно невероятное. Тут и там из клубов выходят джентльмены, к ним подъезжают экипажи. Мы видим мальчишек-беспризорников, бедных грязных детей, которые обшаривают дно Темзы у берегов в поисках монетки, но им редко везет. Нам стоит лишь опуститься чуть ниже, и мы можем коснуться крыш театров Вест-Энда или погладить кончиками пальцев огромные готические шпили здания Парламента — что мы и делаем. Энн садится на крышу рядом с величественными часами — Биг-Беном.
— Посмотрите-ка, — смеется она, — я сижу в Парламенте!
— Мы все можем! Мы даже можем пробраться в Букингемский дворец и надеть драгоценности короны! — говорит Фелисити, на цыпочках перепрыгивая с одного шпиля на другой.
— Но т-ты ведь не ста-танешь этого делать? — ужасается Энн.
— Конечно, не станет, — решительно произношу я.
Свобода веселит и пьянит. Мы лениво плывем над рекой, присаживаемся отдохнуть на мосту Ватерлоо. Под нами проплывают лодки, их фонари проявляются в тумане — и снова исчезают. Как это ни странно, я еще и слышу мысли — мысли старого джентльмена в лодке, точно так же, как слышала мысли женщины в Хаймаркете, и джентльменов в цилиндрах, ехавших в нарядных собственных экипажах через Гайд-парк, когда мы пролетали над ним. Мысли звучат тихо, как будто я подслушиваю чей-то разговор в соседней комнате, но тем не менее я знаю, что чувствуют все эти люди.
Старик в лодке набивает карманы камнями, и я знаю, зачем он это делает.
— Мы должны остановить того мужчину в лодке, — говорю я.
— Остановить в каком смысле? — спрашивает Энн, переворачиваясь в воздухе.
— Ты разве его не слышишь?
— Нет, — отвечает Энн.
Фелисити тоже качает головой и ложится в воздухе на спину, как пловец.
— Он хочет покончить с собой.
— А ты откуда знаешь? — спрашивает Фелисити.
— Я слышу его мысли, — отвечаю я.
Они сомневаются, но следуют за мной вниз, в густой туман. Старик тихо напевает балладу о девушке в чепчике, утерянной навсегда; он засовывает в карманы еще несколько камней и передвигается к самому борту покачивающейся лодки.
— Ты права! — говорит Энн.
— Кто там? — вскрикивает старик.
— У меня есть идея, — шепчу я подругам. — Давайте за мной!
Мы выскакиваем из тумана, и старик едва не падает на спину, увидев трех девушек, повисших в воздухе перед ним.
— Вы не должны совершать столь отчаянный поступок, — говорю я вибрирующим голосом, надеясь, что это прозвучит как-то по-неземному.