— Мисс Хокинс? Что значит ваш…
Сиделка умолкает, когда Нелл оборачивается к нам, держа в маленьких руках птицу. Зеленые и красные перья в ее ладонях — как водопад цвета. Но вот с головой птицы что-то не так. Она висит под невозможным углом к хрупкому тельцу… Нелл Хокинс свернула шею Кассандре.
— Ох, Нелл! — восклицает сиделка. — Что же вы наделали?
За нашими спинами собирается толпа больных, они напирают, желая рассмотреть происходящее. Миссис Соммерс подходит то к одному, то к другому и громко шепчет:
— Она злая! Злая! Они так и говорили, что она злая! Они так и говорили!
— Нельзя никого запирать в клетку, — безжизненным голосом произносит Нелл Хокинс.
Сиделка, вне себя от ужаса, повторяет:
— Что же вы наделали?!
— Я ее освободила.
Похоже, Нелл наконец замечает меня. Она улыбается так жалобно, что мое сердце готово разорваться.
— Она идет за мной, леди Надежда. А потом она придет и за тобой.
Два крепких санитара входят в гостиную со смирительной рубашкой для Нелл. Они осторожно подходят к девушке и быстро пеленают ее, как младенца. А она и не сопротивляется. Похоже, она вообще ничего не осознает.
И только когда ее проводят мимо меня, Нелл выкрикивает:
— Они собьют тебя с дороги ложными обещаниями! Не сворачивай с истинного пути!
ГЛАВА 40
На следующий день любопытство преодолевает гнев Фелисити. Они с Энн являются ко мне с ответным визитом. Наши лондонские каникулы подходят к концу. Скоро придется возвращаться в школу Спенс. Том тепло приветствует Энн, и та сразу оживляется. За две недели, проведенные в Лондоне, Энн стала более уверенной в себе, как будто поверила наконец, что достойна счастья, и я очень боюсь, что все это плохо кончится.
Фелисити тащит меня в гостиную.
— Мы никогда больше не должны говорить о том, что произошло на балу! Но это в любом случае не то, что ты думаешь. Мой отец — добрый и любящий человек, и он настоящий джентльмен. Он никогда и никому не причинит вреда!
— А как насчет Полли?
— А что насчет Полли? — переспрашивает Фелисити, внезапно глядя мне прямо в глаза. Ох, каким ледяным бывает ее взгляд! — Ей повезло, что мы взяли ее в дом. У нее будет все, чего ей захочется, — лучшие гувернантки, школы, наряды, со временем — выезды в свет. Это куда лучше, чем сиротствовать у каких-то совсем дальних родственников.
Значит, цена ее дружбы — мое молчание.
— Так что же, договорились? — резко спрашивает Фелисити.
К нам присоединяется Энн.
— Я что-то пропустила?
Фелисити ждет моего ответа.
— Нет, — говорю я, обращаясь к Энн.
Напряженные плечи Фелисити расслабляются.
— Похоже, нам не грозит скука на каникулах. Джемма знает, как найти Храм!
— Да, мне кажется, я его видела.
— Ну и чего мы тогда ждем? — говорит Энн. — Вперед!
Сад выглядит почти неузнаваемым. Он зарос сорняками — толстыми, сухими, высокими. В колючей траве, прямо на виду, лежит полусгнивший трупик какого-то небольшого зверька, кролика или дикобраза… Над ним вьются мухи. Они громко, пугающе жужжат.
— Ты уверена, что мы попали именно в сад? — спрашивает Энн, оглядываясь по сторонам.
— Да, — отвечаю я. — Смотрите, вон серебряная арка.
Арка слегка потускнела, но это она.
Фелисити находит камень, под которым Пиппа спрятала ее вооружение, и перекидывает ремень колчана со стрелами через плечо.
— А Пиппа где?
Из зарослей кустов выходит прекрасное животное. Оно представляет собой нечто среднее между ланью и пони, у него длинная шелковистая грива и пятнистая шкура лилового оттенка.
— Привет, — говорю я.
Существо делает осторожный шаг в нашу сторону и замирает, принюхиваясь. Потом всхрапывает, как будто уловив в воздухе что-то тревожное. И вдруг бросается бежать, а из кустов кто-то выскакивает с громким воинственным криком.
— Прячьтесь! — кричу я, толкая подруг в густые заросли сорняков.
Прекрасное животное падает на землю, отчаянно крича. До нас доносится тошнотворный хруст костей, а потом наступает тишина.
— Что это такое, кто на него напал? — шепотом спрашивает Энн.
— Не знаю, — отвечаю я.
Фелисити берет лук на изготовку, и мы крадемся следом за ней к краю зарослей. Кто-то согнулся над животным, тело прекрасного существа разодрано сбоку…
Фелисити вскидывает лук.
— Эй, ты! Замри!
Хищник оглядывается. Это Пиппа… ее лицо залито кровью убитого животного. И я могу поклясться, что на мгновение ее глаза стали голубовато-белыми и звериная жажда исказила такое милое лицо…
— Пиппа? — растерянно произносит Фелисити, опуская лук. — Что ты делаешь?
Пиппа встает. Ее платье истрепано, волосы в полном беспорядке.
— Мне пришлось это сделать. Он собирался напасть на вас.
— Нет, не собирался, — возражаю я.
— Да! — бешено кричит Пиппа. — Ты не знаешь этих тварей!
Она шагает ко мне, и я инстинктивно отступаю. Пиппа срывает одуванчик и протягивает его Фелисити.
— А мы поплывем опять по реке? Мне так нравится на воде. Энн, я знаю одно место, где магия невероятно сильна. Мы можем сделать тебя такой прекрасной, что все твои тайные желания осуществятся!
— Мне хотелось бы стать красивой, — кивает Энн. — Но, конечно, после того, как мы найдем Храм.
— Энн! — предостерегающе произношу я.
Вообще-то мне не следовало этого делать. Просто само слетело с языка.
Пиппа переводит взгляд с Энн на Фелисити, потом на меня.
— Так вы уже знаете, где он?
— Джемма видела его в ви…
— Нет, — перебиваю я Фелисити. — Пока что не знаем.
Глаза Пиппы наполняются слезами.
— Вы знаете, где он! И вы не хотите, чтобы я пошла с вами!
Она совершенно права. Я боюсь Пиппу, точнее, боюсь того существа, в которое она превратилась.
— С чего ты взяла? Конечно, мы хотим, чтобы ты пошла с нами, ведь так? — Фелисити смотрит на меня.
Пиппа срывает другой одуванчик и превращает его в месиво. И обжигает меня взглядом.
— Нет, она не хочет! Я ей не нравлюсь! И никогда не нравилась!
— Это неправда, — возражаю я.
— Правда! Ты всегда мне завидовала! Ты завидовала моей дружбе с Фелисити! И ты завидовала тому, как тот индийский красавец, Картик, смотрел на меня, как будто желал меня! Ты меня ненавидела за это! И не трудись отрицать, у тебя все на лице написано!
Она пронзила меня насквозь этой правдой и отлично это знает.
— Не говори глупостей, — бормочу я.
Мне трудно дышать.
Пиппа смотрит на меня глазами раненого олененка.
— Ну да, конечно, о таком не следует говорить вслух…
— Ты… ты сама решила съесть здешние ягоды, — наконец выпаливаю я. — Ты сама решила остаться!
— Ты меня бросила здесь, умирать в реке!
— Я не могла сражаться с убийцей, посланным Цирцеей, с той темной тварью! Но я вернулась за тобой.
— Разберись в том, чего ты на самом деле желаешь, Джемма! Хотя в глубине сердца ты знаешь ответ. Ты оставила меня здесь с той тварью. И если бы не я, ты бы так и не узнала…
Она умолкает.
— Она бы не узнала чего? — спрашивает Энн.
— Никогда бы не узнала, что они ее ищут! Это я предупредила тебя, Джемма, предупредила во сне!
— Но ты ведь говорила, что ничего не знала об этом! — горестно восклицает Фелисити. — Ты лгала! Ты лгала мне!
— Фелисити, пожалуйста, не сердись! — просит Пиппа.
— А почему ты не предупредила меня раньше? — спрашиваю я.
Пиппа складывает руки на груди.
— А зачем мне рисковать собой и рассказывать тебе обо всем, если ты не хочешь ничего мне пообещать?
Ее логика представляет собой искусно сплетенную паутину, и я в нее попадаюсь.
— Впрочем, неважно, — продолжает Пиппа, поворачиваясь к нам спиной. — Если мне нельзя доверять, так можете поискать Храм без меня. Только потом не прибегайте ко мне за помощью!
— Пиппа! Не уходи! — кричит ей вслед Фелисити.
Я никогда прежде не видела, чтобы Фелисити умоляла кого-то о чем бы то ни было. А Пиппа впервые не откликается на ее зов. Она уходит все дальше и дальше и наконец пропадает из поля нашего зрения.
— Может, надо ее догнать? — неуверенно спрашивает Энн.
— Нет, — отрезает Фелисити. — Если ей нравится вести себя как капризное дитя, так и пусть. Я за ней бегать не стану.
Она крепко сжимает в руке лук.
— Идемте.
Амулет показывает направление, и мы углубляемся в лес, идем мимо чащи, где ждали нас несчастные леди с фабрики, погибшие в огне. Мы следуем указаниям Ока Полумесяца, шагаем по длинной извилистой тропинке, пока не добираемся до двери, что ведет к Пещере Вздохов.
— Почему мы снова здесь оказались? — спрашивает Фелисити.
Я растеряна.
— Не знаю. Похоже, я запуталась в направлениях…
Внезапно Энн замирает на месте, в ее глазах вспыхивает сильный испуг.
— Джемма…
Я оборачиваюсь — и вижу их, плывущих вдоль тропы.
Фелисити тянется к стрелам, но я останавливаю ее руку.
— Все в порядке, — говорю я. — Это те самые девушки в белом.
— Храм уже близко, — шепчут они жужжащими голосами. — Иди за нами…
Они движутся очень быстро. И мы спешим изо всех сил, чтобы не потерять их из виду. Окружающая тропу зелень, похожая на зелень джунглей, сменяется холмистой равниной, время от времени под нашими ногами — горячие пятна песка… Когда мы добираемся до третьего холма, я уже не вижу девушек в белом. Они исчезли.
— Где они? — спрашивает Фелисити.
Она сняла колчан, чтобы растереть затекшее плечо.
— Я не знаю, их не видно, — говорю я, пытаясь отдышаться.
Энн садится на камень.
— Я устала. Как будто мы уже несколько дней идем!
— Может, мы увидим что-нибудь, если поднимемся на холм, — предполагает Фелисити. — Они ведь сказали, что Храм близко. Идем, Энн!
Энн неохотно поднимается, мы карабкаемся по склону холма.
— Вы что-нибудь слышите? — спрашиваю я.
Мы все прислушиваемся; где-то недалеко раздается как будто негромкий плач.