— Ну… — первый приступ паники прошел, стало легче. — Он доводит сейчас трехмерную модель… Я ему, в общем, больше не нужен.
— Зря вы так думаете. Он перфекционист. Пока он не ощутит, что ничего уже больше не может сделать со статуей — он будет продолжать работу, а значит — и мучить свою модель. Если модель не убежит как можно скорее. Ринальдо Огата, — синоби протянул руку. — Мы ведь раньше встречались однажды, в лавке торговца антиквариатом. Вы были там с его дочерью. Вы вместе работаете, верно?
— Да, — согласился Дик. Руку он синоби пожимать не стал, но тот каким-то образом сумел увлечь его на одну из боковых дорожек, к накрытому столу.
— Очаровательная девушка, — сказал Ринальдо Огата. — Жаль, что ей пришлось зарабатывать таким ремеслом.
— Каким «таким»? — Дик обрадовался поводу выплеснуть раздражение и чуть не брякнул «оно же у вас считается ничем не хуже прочих», но успел переформулировать: — Чем оно хуже других?
— Вам лучше знать, — Огата подцепил с блюдца тонкую деревянную спицу, унизанную какими-то розовыми ломтиками. — Филе «снежного краба», рекомендую. Ах, да вы, кажется, были экологом до того, как… переменили род занятий. Так что вам это не в новинку. Попробуйте-ка лучше ли-чи.
Дик последовал его совету и нашел этот странный фрукт — или ягоду? Или вообще цветок? — превосходным.
— Все-то вы знаете, — сказал он, проглотив ароматную сочную мякоть.
— Работа такая. А впрочем, сейчас я в отпуске.
— У вас бывают отпуска?
— Ну почему никто не верит, что синоби может просто поехать отдохнуть, встретить Сэцубун там, где его умеют праздновать по-настоящему, поплескаться в горячих источниках? Д а и какой шпионаж может быть в кругу семьи?
— Это… — Дик угостился еще одним ли-чи, — смотря какая семья.
Он посмотрел через плечо Огаты в ту сторону, где Баккарин разговаривала о чем-то с госпожой Джеммой. Точнее, госпожа Джемма что-то говорила, а Баккарин внимала, опустив голову, в позе униженной покорности.
— Тоже верно, — согласился Рин. — Кстати, как вам наша семья?
— Да что я могу знать? — Дик прицелился спицей и наколол на нее клубничку. — Я же просто хакобия. Подай-принеси.
— Вам поверят так же, как вы поверили мне, что я в отпуске.
— Мне-то что.
— Подумайте, чем это может для вас обернуться.
— Меня вышибут отсюда? Тогда я, пока здесь, вдарю вон по той зеленой штуке. Как она называется?
— Киви, — снова улыбнулся Огата-средний. — И вас отсюда не вышибут. Вас, скорее всего, просто убьют. Как последнего любовника Баккарин.
— Значит, надо вдарить и по ли-чи, — рассудил Дик, прихватывая сразу три палочки.
— А говорите, что обычный хакобия. Обычный хакобия был бы, самое меньшее, удивлен таким поворотом. Или вас так часто пытаются убить?
— Ли-чи я ем реже, — подумав, сказал Дик.
Он не мог придумать, как отделаться от этого чересчур (хотя для его профессии, наверное, в самый раз) сообразительного типа, а тут еще в опасной близости замаячила грузная фигура полковника Ольгерта, и Дик предпочел не трогаться с места, а передвинуться так, чтобы Рин Огата заслонял его от полковника.
— Вы не ответили на мой вопрос: как вам наша семья?
— В жизни бы не подумал, что это может называться семьей, — Дик посмотрел в другую сторону и увидел, что Баккарин прощается с сыном у входа в зал.
— Весенним девицам запрещено входить во дворец, — прокомментировал Рин. — Традиция.
— Дайте я угадаю. Чтобы гости не перепутали настоящих дам с… э-э-э… приглашенными?
Рин коротко засмеялся.
— Нехарактерный ход мысли, и неверный. Здесь ярмарка, сеу Огаи. Выставка. Большинство мужчин, на которых она рассчитана, пришли со своими женами — таков этикет дворцового приема в Сэцубун. При женах сговариваться и торговаться на будущее неловко.
— А женам запрещено выходить в сад?
— Ну что вы. Посмотрите, дам довольно много. Но большинству из них хватает такта под тем или иным предлогом вернуться на время во дворец, предоставив мужу свободу маневра.
— А если дама не захочет оставить мужа?
— В этом дамы, конечно, вольны — но такое поведение не встретит понимания в свете. Ревность — удел людей, терзаемых комплексом неполноценности.
— Тех, кто просто любит своих мужей и жен тут, наверное, считают полными выродками, — Дик не сумел вовремя подавить раздражение.
— Забавно, — приподнял брови Огата. — Я думал, человек, в любленный в чужую жену, проявит понимание.
«Чтоб мне подавиться этой красной штукой, если ты и в самом деле думал, что я влюблен в Баккарин…» — подумал Дик, и тут же понял, что он действительно немножко влюблен в Баккарин. Он замер, не успев донести до рта палочку с ароматной алой пирамидкой, на срезах отливающей янтарем.
— Это смола дерева кихайя, — великодушно пояснил Огата, отобрал палочку и воткнул ее обратно в панцирь выложенной из дынных долек черепахи. — Служит только для украшения стола и аромата. И хватит пожирать глазами Баккарин, если намерены хотя бы попытаться перестать создавать ей проблемы.
— А это я создаю ей проблемы? — вскинул голову Дик.
— Да. И вам это сейчас объяснят.
К ним подходили Нуарэ и Ройе.
— Извините, я чужой здесь, — сказал Дик. — Вырос на навеге, в приличное общество попал впервые. Если бы вы меня просветили, был бы очень благодарен.
— Ну-ка-ну-ка, что у нас тут? — Нуарэ, улыбаясь, взял со стола клубничку. — Ринальдо, ты не представишь молодого человека?
— Да неужели ты, с твоей-то квалификацией, еще не выяснил, как его зовут?
— Простая формальность.
— Огаи Ран, хакобия из дома «Горячее поле». Мишель Нуарэ, начальник службы безопасности клана Сога.
— Очень… интересно, — улыбнулся Нуарэ, окидывая Дика взглядом.
— Почему? Вы раньше не проявляли интереса к скульптуре.
— Но я проявлял интерес к прекрасной Баккарин, — улыбнулся Огате Нуарэ. — И продолжаю проявлять. Поэтому мне интересен ее очередной… избранник.
— Вы придаете этому слишком много значения, — как можно более будничным тоном сказал Ройе.
— Вовсе нет. Баккарин — незаурядная женщина, и мы с тобой убедились в этом на собственном опыте, Макс, — теперь улыбка Нуарэ была адресована прямо Дику. — Видите ли, молодой человек, мы, удостоенные в свое время близости с Баккарин, образуем нечто вроде клуба — неофициального, не очень маленького, но довольно избранного. Баккарин не спит с кем попало. Поэтому меня неизменно интересуют новые, скажем так, члены этого клуба. Мне было бы неприятно оказаться на одной доске с какой-нибудь смазливой посредственностью. Так что я горю желанием узнать, чем вы могли ее привлечь.
Дик почувствовал, как в лицо бросается кровь. Он не знал, что ответить.
— Господа, господа, — Баккарин подошла к ним, очаровательной улыбкой прикрывая беспокойство. — Что это вы так насели на моего хакобия?
— Исключительно мое неуемное любопытство, очаровательница. Я пытаюсь понять, чем тебя так приворожил этот юноша. Мальчик, который занимал его место в прошлом году, по меньшей мере, отлично танцевал. Этот… прости меня, Баккарин, но он ниже всякой критики. Он даже не красив.
— Неужели за то время, что мы не виделись, вы стали ценителем мужской красоты? — похлопала ресницами Баккарин.
— Что ты. Я всегда был поклонником женских прелестей. Особенно твоих. Да и твоего исполнительского искусства тоже. Не перестаю вспоминать тот день, когда ты играла мне на свирели.
По тому, как все переглянулись, Дик понял, что сказана какая-то гадость. А через секунду сообразил, какая.
Он уже вдохнул, чтобы сказать Нуарэ все, что сумел придумать, но Баккарин успела раньше.
— Старые змеи поднимают голову только если им поиграть, — улыбнулась она. — Видно, ваш змей нечасто танцует, коль скоро вы не можете забыть мою игру до сих пор.
— Не только я, но и половина здесь присутствующих, — оскалился Нуарэ. — Особенно Макс. Вы вдвоем устроили впечатляющее представление.
— Полно, Мишель, — покачала головой Баккарин. — Господину Огате вовсе не обязательно знать, что вы с возрастом все чаще предпочитаете роль созерцателя.
— Ты стареешь гораздо быстрее, простолюдинка, — Нуарэ потерял-таки самообладание на миг. — И чем старше ты делаешься — тем твои любовники по возрасту ближе к твоему сыну. Этот, кажется, даже младше. Стыд, Баккарин. Ты забыла стыд, вот что я хотел тебе сказать.
— Если вы его не забыли, — прорвало наконец Дика, — то лишь потому, что у вас его никогда и не было.
— Когда мне понадобится мнение шлюхи, — склонился к нему Нуарэ, — я так и скажу.
— Это касается и тех шлюх, которым вы служите? Или их мнение вы цените?
Нуарэ секунды полторы стоял как жена Лота — но мгновенно взял себя в руки и повернулся к Ройе.
— Макс, ты меня разочаровал. Прием старый как мир и дешевый — ты вызовешься секундантом, а поскольку вызов прозвучит от меня — твой бесталанный брат выводится из-под вендетты … Но неужели тебе не жаль этого сопляка? У него ведь нет и четверти шанса против меня.
— А ты собираешься его вызвать — или струсишь? — усмехнулся Ройе.
— Я хочу обойтись без посредников. Давай драться с тобой.
— Прекратите немедленно все! — крикнула Баккарин.
— А ну, разговаривайте со мной! — одновременно с ней крикнул Дик, и, поскольку он дернул Нуарэ за рукав, его обращение возымело больший эффект.
— О чем с тобой разговаривать, щенок? — Нуарэ оттолкнул его. — Ты — фоска, да еще и битая к тому же. Ученики моего ученика меня не интересуют.
— Поэтому вы меня дразнили и оскорбляли Баккарин? Вы думали, что я ничего вам не сделаю, да? Что вы можете спокойно трепать тут языком? Пойдите поболтайте им в кошелке госпожи Джеммы, если не хотите отвечать за свои слова. А среди мужчин вам придется за ним последить, или ответить. — Дик схватил со стола бокал и плеснул Нуарэ в лицо. — Помойте свой грязный рот. А уж вызовете ли вы меня после этого — сами решайте.
— Хорошо, — Нуарэ вытер лицо салфеткой. — В ночь Сэцубуна драться нельзя, но этим утром я к твоим услугам. Чтобы ты никуда не делся до утра, я думаю устроить тебя в нашей гостинице.