Судя по картинке, передаваемой терминалом, Исия в настоящий момент вел карт на большой скорости. Поэтому вместо долгих объяснений он просто качнул «глазок» — и в кадр на несколько секунд попал полулежащий на заднем сиденье Данг. «Вернее, то, что от него осталось», — ужаснулась Рокс.
— Он попал под шахтный бот? — спросила она, изображая хладнокровие.
— Он попал под своих разлюбезных хикоси из Корабельного Города, — осклабился Исия.
Рокс не стала спрашивать, почему полицейский везет Данга к ней, а не в городскую больницу или полицейский госпиталь. Услужливый автосекретарь уже запустил поиск по ключевым словам, и шептал ей в левое ухо содержание новостной ленты: в Корабельном Городе идет большая драка между космоходами и планетниками, уже десятки пострадавших отправлены в больницы. Данг может просто не дожить до своей очереди на врачебный осмотр.
— Готовлю боты, — сказала она. — Когда будете?
— Уже вижу ворота вашего замка, — сообщил Исия.
— Идентификация транспорта, — приказала Рокс автосекретарю.
— Полицейский карт модели «усаги», бортовой номер 7895.
— Впустить, — и, прервав связь, Рокс помчалась к лифтам.
Когда она с ботом «Майках» спустилась в медицинский отсек, Данга уже успели раздеть, уложить на стол и просветить сканером. Один медицинский бот — стандартный, имперского производства — уже сидел у него на животе растопырившись, как сверкающий паук. Шприц-хоботок с тихим жужжанием поднимался и опускался, впрыскивая обезболивающие, противошоковые, кровеостанавливающие. «Жальце» вонзилось под диафрагму, откачивая кровь из брюшной полости.
Лицо Данга распухло, правый глаз не открывался, левый был наскоро заклеен пластырем.
— Выскочил от удара, — пояснил Исия.
— Ему нужна полостная операция, — сказала Рокс, глянув на сканер. — Я не смогу ее сделать…
— С вашими ботами у него больше шансов до нее дожить. Быстрее, Рокс. Я должен вернуться, это мой район, эти беспорядки на мне.
— Кто это сделал с ним? — спросила Рокс, распечатывая бота, уже в спину уходящему Исии.
— Его семья! — бросил тот на ходу.
Дикая драка в Корабельном городе началась из-за того, что Данг решил проведать свою семью, то есть даже не всю семью, а именно мачеху Ван-Юнь, которая недавно родила. Он потратился на подарок, даже на живые цветы — недешевое удовольствие, но Данг жил в казармах и питался за казенный счет, так что у него образовались свободные деньги. Хорошенько почистил форму — единственный свой выходной костюм в настоящий момент — и, упав на хвост двоим приятелям-патрульным, ехавшим в Корабельный город картом, поднялся в ту секцию под силовым куполом, которую привык считать хоть каким-то, но домом.
Патрульные высадили его перед откинутой аппарелью «Фэнхуана», он вошел в шлюзовой отсек корабля — и там его встретили мать и Ван-Юнь, у обеих синяки на лицах.
Оказалось, Данг Ла, отец Данга, в очередной раз вернулся домой после безуспешных поисков работы в Лагаше — а работу он там искал преимущественно по барам. Утешения от молодой жены, недавно родившей, получить не мог, утешение от старой было приправлено нареканиями на бесталанность и пьянство, так что обеим женам вскоре стало попадать.
Данг, узнав об этом, просто взбесился. А поскольку он был приверженцем учения Ван Янмина о «единстве мысли и действия», причем понимал это учение так, что когда возникает порыв к некоему действию — то нужно поддаваться ему, не тратя времени на раздумья — реакция последовала немедленно. Он выволок отца, изрядно ослабевшего от пьянок, на аппарель, чтобы не беспокоить мать и мачеху неприятным зрелищем, и принялся его бить и возить мордой в песке, по ходу экзекуции разъясняя, что если он еще раз увидит следы побоев на матери или Ван-Юнь, то ближайшую неделю отец проведет в «обезьяннике» участка.
Может быть, эта экзекуция и возымела бы какое-то благотворное воздействие на Данг Ла, если бы ее удалось довести до конца — но десяток безработных хикоси, увидев, как полицейский — а значит, по определению, планетник — волтузит их собрата, бросился на помощь. Данг оказался в меньшинстве, и бить принялись уже его.
Патрульный карт, высадив Данга, не успел отъехать далеко, да и боевые морлоки, что патрулировали сектор пешими, тоже скоро подоспели к месту действия. Данга удалось вытащить из-под ног разъяренных «корабельщиков» и укрыть в карте. Но убраться из Корабельного города патрульные не смогли — кто-то повредил ходовую часть. Услышав, что планетники и морлоки бьют хикоси, народ повалил со всех концов Корабельного Города, вооруженный кто чем. Полиция вызвала подкрепление. Двое боевых морлоков погибли, карт изуродовали до неузнаваемости и почти добрались до запершихся внутри полицейских и Данга, когда прибыло подкрепление на тяжелом глайдере для наземных операций, и погнало толпу направленными СВЧ-ударами. Случилась давка, в которой затоптали несколько человек, хикоси разбежались по кораблям, подняли аппарели, задраили люки и включили защиту — а на некоторых кораблях ведь было вооружение средней тяжести, причем кое у кого оставался и боезапас.
Так семейная ссора переросла в городской бунт с объявлением военного положения по Корабельному городу и прилегающим секторам.
На Шнайдера это известие свалилось как раз во время заседания Совета Кланов по делу Северина Огаты.
Бет ждала заседания с нетерпением: в зависимости от исхода дела к ней в свиту попал или не попал бы юный Анибале Огата, который сам по себе, вообще говоря, не очень ее интересовал — но был все-таки лучше, чем Элинор с ее высокомерием, а главное, самое главное — видел Дика и говорил с ним!
Бет видела его из своей ложи — немного сутулый, очень высокий юноша, светлей и выше сидящего рядом отца, с двумя белым прядями в черных кудрях. Он следил за своим лицом, но не за руками — и было видно, как он волнуется.
Северин Огата сидел, слегка развалясь и вытянув ноги. Бет слышала, что у него протезы — и что он мог бы заказать клона или хотя бы протезы повыше классом, но не стал… Она видела статую Бона, сработанную Огатой. Она догадывалась, сколько в этом человеке горечи.
— …И кроме того, — проговорил Северин Огата, заканчивая речь, — я должен объявить об окончании вендетты с кланом Сэйта и принести извинения за клан Сога. Как выяснилось, к убийству моего отца Сэйта непричастны.
— Не прошло и семнадцати лет, — подала голос супруга главы клана Сэйта.
— Я прошу вашего прощения, — Огата подобрал ноги, поднялся и низко, так что стал виден белый герб на его спине, поклонился женщине. — Нет смысла лить кровь и нет уже людей, видевших в этом смысл. Мы страдаем без доступа в порт, ваши навеги прозябают без доступа в южные воды. Прошу и умоляю вас: покончим с ненужной враждой.
— Имя клана Сэйта было запятнано, — не шелохнувшись, ответила леди Сэйта. — Оно должно быть очищено. Я хочу знать подлинного виновника.
— Мой отец, — отчетливо сказал Огата в наступившей тишине, — погиб от руки убийц, нанятых Люсьеном Дормье по приказу моей матери.
— Клевета! — госпожа Альберта в гневе походила на валькирию при исполнении, и гладко уложенные волосы сияли как золотой шлем. — Джемма мертва и никто не может опровергнуть ваши слова, господин Огата, но не думайте…
— Мои слова есть кому подтвердить, — перебил ее Северин.
— И кто же подтвердит их? — вскинула подбородок сеу Альберта.
— Люсьен Дормье.
— Но… Дормье мертв! — Бет видела, как в броне бабушкиной непоколебимости пробивает брешь недоумение. — Убит в поединке…
— Так оно и есть. Дормье мертв. Госпожа цукино-сёгун, господа представители, тайсёгун… позвольте доставить сюда труп для допроса?
Под тихий шелест шепотков двое морлоков в гербовых хаори клана Сога доставили гравикресло, в котором кособочился грузный человек. Его черные волосы, прорезанные двумя белыми прядями, прилипли ко лбу. Руки безвольно свисали с подлокотников. Ног не было. Когда кресло по сигналу пульта опустилось на пол, увечие этого несчастного почему-то еще сильней бросилось в глаза.
Этот человек дышал, смотрел по сторонам, кровь текла по его сосудам — но Бет сразу поняла, что имел в виду Северин, когда сказал, что он мертв. Она перевела взгляд на Огату, потом на его сына. Молодой Огата, сидевший до сих пор безучастно, теперь был напряжен и полон внутренней дрожи, как кос перед прыжком.
— Люсьен вызвал на поединок Максима Ройе, и кончился этот поединок вполне предсказуемо, — пояснил Огата, обращаясь воде бы к леди Сэйта, но так, чтобы слышали все. — Дормье остался без обеих ног. Когда аппаратура дуэльной площадки зафиксировала смерть от потери крови, а врач подтвердил отсутствие жизнедеятельности, Дормье реанимировали. Так что из списков живых он вычеркнут. Поймите меня, дамы и господа, я должен был довезти этого свидетеля до Пещер Диса в целости и сохранности. Лучший способ для этого был — заставить всех поверить в его смерть. Как вы желаете провести допрос? Под шлемом или…?
— Шлем, — сказала леди Сэйта.
— Шлем, — отчеканила бабушка Альберта.
Человек в кресле, безвольный и, казалось ничего не слышащий, вдруг встрепенулся и тихо, хрипло простонал:
— Нет…!
Бет закусила намотанную на палец прядь волос. Она провела под шлемом некоторое время и прекрасно помнила ощущение полной, невообразимой беспомощности, от которого страдало все ее существо. Оно осознавалось только когда шлем снимали — но как же болезненно! Что бы ни совершил этот человек — она не могла не сострадать ему.
Но госпоже Сэйта и бабушке сострадание было чуждо. Морлок защелкнул обруч не лбу калеки, и ужас, промелькнувший во взгляде несчастного, сменился тупым безразличием.
«Неужели у меня были такие стеклянные глаза?» — Бет заметила, что грызет свои волосы и ей стало неловко, хотя в ложе, кроме Андреа, никого не было.
— Назовите свое имя, — сказала бабушка Альберта.
— Люсьен Дормье, — неживым голосом сказал калека. Ответил он с задержкой, словно ему пришлось вспоминать свое имя.