— Разве это плохо?
— Нет. Это был вредный взгляд, он мешал. Плохо другое: Керет дал толчок к этой перемене под влиянием порыва, очертя голову — а для таких вещей нужно выбирать момент. Рано или поздно Керету пришлось бы снять маску, но шанс выбрать для этого наилучший момент уже безнадежно упущен.
— Маски! Завязки! Маразм, маразм, идиотизм! — Бет сделала вид, что бьется головой о высокую спинку стула: они как раз чаевничали вдвоем после ужина.
— О, нет. Возможно, тебе это и кажется бессмысленным, но способ, что называется, проверен временем. Ты знаешь о древнем государстве под названием Эллада?
— Пф! А кто не знает-то?
— Девяносто девять из ста. А о войнах Эллады с Персией ты читала?
— Может, ты и не в курсе, — кокетливо сказала Бет, — но в Империи лучшим сериалом позапрошлого года был признан «Александр». У нас вся школа дурела от Хаанса Мора, он главную роль играл.
— Прекрасно. Так вот, на протяжении веков с разными вариациями у человечества было два взгляда на природу власти: один можно назвать эллинским, другой — персидским. У эллинов власть была, так сказать, на виду. Неважно, о царях мы говорим, о народных вождях во времена демократий или о тиранах, которые приходили, когда демократия разлагалась — механизм принятия решений был довольно прозрачен. Даже самовластные тираны не могли изолировать себя от народа настолько, чтобы их не было видно и слышно людям, а им — людей. В Персии была другая установка — власть дело теневое, тайное. Правитель редко показывался перед людьми, как принимаются решения — мало кто знал. Это создавало ощущение могущества, потому что неизвестное всегда кажется людям больше известного. Вот к этим двум моделям, в общем, и сводятся все способы управления людьми во все времена. А теперь скажи, какая модель до войны была в Вавилоне?
— Персидская.
— А почему?
Бет пожала плечами.
— Отцы Анзудской революции не собирались ее вводить, — Рихард встал и зашагал по комнате. — Но с ходом времени к Анзуду присоединялись все новые и новые миры, настолько разные, что трудно было объединить их хоть на чем-то. А под боком росла Империя. Ее миры обладали широкой автономией, но их объединяла общая вера. Что же могло объединить нас? Пойми, фигура императора-солнца, Тейярре — это нечто больше, чем человек, просто облеченный властью, как я или любой из глав Домов. Эллинский способ управления хорош для маленьких сообществ с высокой связностью. Таких, как дом Рива. Но чтобы эти дома объединились — нужен уже иной способ управления. Власть, которая стоит выше обычного человеческого авторитета. Которая представляет собой тайну. В Европе говорили — короля играет свита. Отец Керета был ничтожеством, но перед ним склонялись такие люди как Бон или Фарран, и за пределами Зиккурата никто не знал, что он ничтожество. Да это и не имело значения: сам правитель может быть каким угодно, главное, чтобы вокруг него был толковые люди.
— Керет — не ничтожество, — сказала Бет. — И ты не хотел воспитать его ничтожеством, правда?
— Конечно, нет. Но — давай начистоту: Керет… не Александр. Он не тот человек, который способен в двадцать командовать седыми ветеранами…
— Он — не ты, — уточнила Бет.
— Не я, — кивнул Рихард. — И вот сейчас он выскочил перед толпой и показал, что он просто мальчик из плоти и крови, довольно хорошенький… и все.
— Он и раньше знали, что он хорошенький мальчик из плоти и крови. В Инфосети полно снимков.
— Это другое. Они не видели его лицом к лицу. Нам повезло, он показал себя с лучшей стороны. Но недостаток эллинской системы власти состоит как раз в том, что если ты облечен этой властью — ты должен все время показывать себя с лучшей стороны. Ты не можешь позволить себе слабости. Если мы окончательно перейдем к нему — выдержит ли Керет существование в таком режиме? Сможет ли он быть публичной фигурой?
— Не знаю, — Бет опустила голову.
— Вот именно.
— Я… поняла тебя. Извини.
— Ничего страшного. Я ведь не против того, чтобы мальчик стал на крыло. Я просто хочу, чтоб вы с ним отдавали себе отчет в том, чем рискуете.
Вот именно из-за этих непредвиденных семейных сложностей Бет и чувствовала себя напряженно в компании Ли. Девушке казалось, что если еще и синоби заговорит об этом — она просто разрыдается.
Но Ли об этом не заговорила.
— Сегодня, — сказала она, разглаживая бумагу, — мы поговорим о милосердии. Это, конечно, неточный эквивалент вашего понятия «милосердие» но наиболее близкий к нему. Записывается знаками «бай» и «ай». Посмотрите, ключ к знак «баи» похож на крест. И верхний элемент тоже похож на крест, из-за которого встает солнце. Только на эту перекладину как будто птичка присела. А нижний элемент — «пульс». Легко запомнить, крест, крест, восходящее солнце, птичка, пульс. Нет-нет, солнце нужно рисовать первым… Этот знак имеет много значений — выставлять, демонстрировать, достигать, высший чин, благородство… Этот знак входит, например в слова «музей» и «доктор наук». Я бы в данном случае выбрала значение «почтенный». А второй знак, «аи», вам, кажется, знаком?
— Любовь, — кивнула Бет.
— Любовь, — повторила синоби, направляя ее руку. — Получается «почтенная любовь». По-нихонски читается «хакуаи». Кто бы мне объяснил, почему «баи» в их прочтении — «хаку»? Это сочетание, «хакуаи», входит в слово «хакуаисюги».
Красивым уставным почерком, отрывая кисть от бумаги после каждой черты, Ли дописала еще два значка.
— Эти знаки тоже должны быть вам знакомы, — сказала она.
— «Король», — Бет показала на первый. — «Долг».
— Скорее, «Принцип». Ну а поскольку у нас по правилам грамматики вэньяня предыдущий знак выступает определением к последующему, то получается нечто вроде «господствующего принципа». Правда ведь, «господствующий принцип» звучит лучше, чем сухой «изм?»
— Несравненно, — согласилась Бет. — А как все это вместе будет по-нашему?
— Альтруизм, — сообщила Ли. — «Господствующий принцип почтенной любви» — это альтруизм.
— Я не рискну назвать себя альтруисткой.
— И хвала Вечному Небу, — пожала плечами синоби. — Но не забывайте и о значении «демонстрировать». Нужно время от времени демонстрировать любовь. Скажем, делать благотворительные поездки.
— Куда?
— Я бы предложила в детский хирургический центр Киннан на Сэйрю. Это, с одной стороны, одна из лучших клиник планеты — с ней может поспорить разве что армейский госпиталь под Лагашем да клиника Лура здесь, в Пещерах. С другой стороны, у них неприятности, к которым стоило бы привлечь августейшее внимание.
— Какие?
— Клиника принадлежит клану Кимера. В свое время Кимера оборудовали ее по последнему слову галактической техники. Теперь они за это расплачиваются — в клинике постоянно не хватает запчастей, ботов и кадров. Даже гем-обслуги не хватает, все дзё либо слишком пожилые, либо слишком юные. Правда, совсем недавно пришло нежданное облегчение — к ним записался волонтером Пауль Ройе, и привез заодно целый чемодан хирургических ботов…
Пауль Ройе, где-то я совсем недавно слышала это имя, — подумала Бет. Ну вот буквально два дня назад…
Стоп. Пауль Ройе!
Ее рука дернулась, у «птички на перекладине креста» образовался жирный волнистый хвост.
— Ну что вы! Осторожнее.
Бет закусила губы. Не буду спрашивать, не буду, не буду не буду…
— Ройе правда, согласился не просто так, — продолжала Ли. — А в обмен на то, что в клинику положат какого-то юного эколога с эндокардитом. Повезло молодому человеку, обычно экологам совершенно не светит попасть в такую шикарную лечебницу и оперироваться у самого Пауля Ройе…
— Насколько все серьезно? — спросила Бет.
— Если я все правильно понимаю, Ройе сделает эту операцию даже с завязанными глазами. Но я веду уроки каллиграфии не с ним, а с вами.
— Значит, во мне видите проблему.
— В чувствах, которые он к вам испытывает… несмотря ни на что, — старуха вздохнула. — Каюсь, я попыталась решить проблему, как говорится, мечом и секирой… не вздрагивайте, не в буквальном смысле — а, так сказать, прямолинейно. Подложила я ему девицу, проще говоря. Ну, девушка хорошая, умная, вовремя отследила проблемы с сердцем и поняла, что если он на ней умрет, это будет крайне скверно. Но даже если бы у них вышло, я бы к цели ни на шаг не приблизилась: мальчик бы мучился, презирал себя, а любил все равно вас. Лишняя нервотрепка и никакого толку. А мне нужно, чтобы он был свободен. Телом и душой. Понимаете меня?
— Кажется, понимаю. Вы хотите, чтобы я его… ну, как бы это сказать… бортанула.
— Прекрасно! — Ли сжала руки. — Поймите, это лучший выход. Рихард не успокоится на его счет, пока вы не замужем за Керетом. А Моро миссию провалил. Сейчас мысли Рихарда заняты другим, но вы уже поняли, что он никогда ни о чем не забывает. Он вернется из рейда — и потребует к ответу Моро, да и меня заодно. А я не смогу бесконечно кормить его завтрашними обедами. Мне нужно предоставить ему убедительные доказательства того, что наш мальчик или мертв, или прочно связан с другой женщиной.
— Насколько прочно?
— Ну, по меньшей мере христианской брачной клятвой, — выгнула брови Ли.
— Он уже связан такой клятвой. Со мной. Если он расторгнет эту — что ему помешает изменить той?
— Ну, я тут порылась в ваших канонических кодексах, и нашла замечательную причину считать вашу клятву недействительной с момента ее принесения. Насколько я помню, ваши браки действительны только тогда, когда обе стороны, подчеркиваю, обе намерены исполнять брачные обязательства до конца дней.
— И что?
— Да то, что оба вы искренне считали, что конец его дней наступит завтра. Если вы скажете, что больше его не любите, если будете достаточно убедительны — он сможет отказаться от своей клятвы, не переступив через совесть.
— Н-не поняла.
— Возьмите грех на себя. Скажите, что дали клятву, не имея реально намерения вступать в брак.
— То есть, я должна помочь вам его сломать? — голос Бет дрогнул.