— Я убью его, — сказал он вслух.
Дик прижался лбом к холодному железу гудящей стиралки — и на запотевшем стекле окошечка вывел знак «синоби». Терпение. Где-то он слышал, что по-настоящему решительному убийце не помешает никакая охрана — если он обладает достаточным запасом терпения и умения. А, да — он слышал это от Шаны. Один из основных принципов синоби — не бывает неприступных крепостей, неуязвимых систем обороны и безупречной охраны. В системах безопасности всегда есть дырка. Всегда.
— Останови меня, — снова вслух сказал он. — Давай, останови, если хочешь. Ты же устроил все так, что одним все, а другим ничего. Ты…
Это было невероятно трудно сказать. Все равно что плюнуть в лицо коммандеру Сагаре, отцу Ариме или капитану Хару.
— …ты предал меня. Теперь делай что хочешь — я сам по себе.
«Никто не бывает сам по себе» — ответил голос внутренней сволочи. — «Кто не с Ним — тот со мной».
— Нет, сука. Я сам по себе, но я и не твой. Я ничей. Пока жив хотя бы…
— Эй, ты с кем там? — Шана просунулась в дверь. — Боги мои, что ты возишься? Надевай рубашку, поднимайся… Или тебе опять плохо?
— Нет, я в порядке.
— Тогда пошли. А вот это, — она заметила знак на стекле стиральной машины — совсем лишнее. Незачем людей пугать.
Проскользнув в душевую, она стерла рукавом знак на стекле.
— Идем.
— Шана, — он удержал ее за руку. — Шана… поцелуй меня.
— Что, прямо сейчас?
— Да.
Шана, прищурившись, посмотрела ему в лицо.
— Может, и дать тебе прямо сейчас?
— Если хочешь.
— Ладно, — Шана усмехнулась и прижалась губам к его губам.
Ее поцелуй обещал все то же самое. «Нравлюсь ли я ей, или это задание — какая разница? У нее замечательная грудь, и ей все равно, убийца я или нет…»
— Это тебе от меня лично, — прошептала Шана, прерывая поцелуй. Сделала шаг назад. — А это — просто от женщины, которую ты попытался использовать для мести другой юбке!
Конец фразы Дику расслышать было трудно, потому что от сильной пощечины звенело в голове. Девица на занятиях по рукопашному бою явно времени зря не теряла.
— За что?! — заорал на нее Дик. — Могла бы просто сказать «нет»!
— А за то, что ты на навеге все время воротил от меня нос из-за того, что я синоби! Что, как получил отлуп от своей шнайдерки — так и синоби сделалась хороша, да? Свинья ты, вот!
— А что так уж сильно изменилось после навеги, где ты на меня вешалась? Почему я вдруг сейчас стал свиньей, а?
— Потому что ты по-прежнему мне не веришь! Ты все еще думаешь, что я на задании — но теперь тебе это уже без разницы, тебе все равно, с кем, и ты… ты ничем не лучше тех, кто ходил ко мне в «Горячее поле».
— А с чего это я должен быть лучше? Это же, по-вашему, нормально — не любить женщину и спать с ней, не брать на себя никаких обязательств — и спать, просто потому что хочется с кем-то переспать! Почему я должен быть лучше?!
— А зачем тебе тогда я?! Найди себе гемку из обслуги больницы! Да тебе любая из них даст, ты же Апос…
Конец ее фразы оборвался пощечиной, не менее сильной, чем она отвесила Дику. Отшатнувшись, Шана молча смотрела на юношу, а тот — на свою правую руку, так, словно не мог решить, куда ее теперь девать.
— Я… извини, я… — он запнулся. — Сам не знаю, как это вышло…
— Ну хоть флорда при тебе не было, и то хлеб, — Шана потерла щеку.
Флорд-то на самом деле был, Дик с ним не расставался никогда, но в самом деле, не такой же он дурак, чтобы…
— Ты меня первая ударила.
Шана посмотрела на него и вдруг засмеялась.
— А хороши мы с тобой! Посмотри на себя! Нет, ты только посмотри!
Она подтащила юношу к зеркалу, протерла запотевшее стекло. Несколько секунд они смотрели на себя — оба взъерошенные, мокрые, с красными пятнами на лицах. Дик попытался унять судороги диафрагмы, которые заменяли ему смех — не получилось.
— Надо… приложить… холод… — давясь, сказал он.
— Или врезать… друг другу… еще по разу. Для симметрии, — сквозь смех предложила она.
— Нет, спасибо…. У меня до сих пор… в ухе звон.
Они одновременно протянули руки к крану, их пальцы встретились, и Дик тут же отдернул ладонь. Шана покачала головой.
— Смешной ты все-таки.
Она открыла кран, и несколько минут оба умывались холодной водой. За спиной у них открылась дверь, пожилая тэка привезла на тележке еще несколько тюков белья, развязала их и невозмутимо принялась сортировать — простыни отдельно, наволочки отдельно, пижамы отдельно, халаты врачей отдельно. Карманы пижам и халатов она тщательно просматривала, чтобы в машину не попали посторонние предметы, когда что-то находила — складывала в специальный синий ящичек. Интересно, подумал Дик, если бы она застала нас в позе «достань огонек с того берега речки», что бы она сделала? Ушла за дверь, осмелилась бы заметить, что здесь неподходящее место или спокойно начала сортировать белье? Наверное, последнее… Ну вот, можно уже и не умываться — рожа равномерно красная.
— Все, пошли отсюда, — Шана вновь потащила его за рукав к двери. — Если к обходу нас не окажется на месте, Ройе меня сожрет.
— Чего ты его так боишься? Он же добрый мужик, мухи не обидит.
— Мухи, может, и не обидит — но я-то не муха, а он такой здоровый!
Они поднялись на четвертый этаж и скользнули в седьмую палату.
— Уф! — Шана упала в кресло. — Хлопотный был денек.
— Да, — согласился Дик, растягиваясь на кровати. Душа по-прежнему болела, но это уже было похоже не на пытку, а на состояние после пытки.
— Знаешь, мы с ней поцеловались в первый раз тоже в душевой, возле стиралки. На «Паломнике».
— На-цу-ка-сии! — протянула Шана.
Это слово, подумал, Дик, записывается иероглифом «грудь». На астролат переводится как «ностальгия» то есть — «возвращение боли»… Туда, в грудь…
— Она выходила со мной в межпространство. Ты же в курсе, что она пилот, да? Так вот, она ходила со мной вторым номером, ведомым. Знаешь, сколько смелости для этого нужно? Она очень смелая, Шана. И она… там, в межпространстве, человек… настоящий. Ничего нельзя скрыть. И если человек там прекрасен, это значит, что он… в общем, тогда-то я и влюбился в нее. По-настоящему.
Шана молча теребила промокший рукав. Потом спросила:
— Это правда, что идти парой в межпространстве — лучше всякого секса?
— У меня не так много опыта, — Дик покусал губы. Так уж сложилась его судьба, что целых два человека делили с ним и межпространство, и постель. Пусть даже половина этого опыта была кошмаром — он не переставал быть опытом. Возлюбленная и в межпространстве оставалась возлюбленной. Насильник — насильником.
— Ощущения совсем другие, — сказал он наконец, — не знаю даже, можно ли сравнивать.
— Жаль, я не пилот.
— Да, — вздохнул Дик, который искренне жалел всех, кто не обладал пилотским даром.
Жизнь Дику спасла вредная привычка. Ройе не запретил ему курить совсем, велел только ограничиться двумя сигаретами в день. Дик выкуривал половину сигареты утром, вторую половину — после обеда, перед сном задувал целую — и ему хватало до утра.
Стоя на подоконнике, юноша курил в форточку, когда услышал шаги на лестнице. Дик всегда прислушивался к шагам в коридоре, когда курил — в отличие от Пауля Ройе, заведующая отделением не одобряла курения совсем, и вечно норовила подловить Дика на горячем. Так что он вслушивался — и услышал, как по коридору идут несколько человек, судя по звуку — взрослых мужчин.
Дик не мог себе представить благовидной цели, с которой взрослые мужчины могли бы красться во втором часу третьей смены по больничному коридору. Он быстро высунул руку в форточку и загасил окурок о стену снаружи, задернул занавеску и стал ждать, пока откроется дверь.
Флорд был у него в руках, Дик не расставался с оружием. Он понимал, что это переросло из привычки в манию, но ничего не мог с собой поделать: без оружия чувствовал себя совершенно беззащитным. И разве привычка эта не спасала его и раньше? Ну да, псих. Зато живой.
На двери, сделанной из полупрозрачного пластика, четко обозначились два силуэта. Дик видел их в просвет между занавесью и откосом: сутулые гориллоподобные фигуры. Боевые морлоки класса «Аякс».
Дверь приоткрылась. Дик мельком пожалел, что не сформировал из одеяла и матраса подобие лежащей фигуры. Морлок бросил только взгляд на его пустую постель, и шепнул товарищу на морлочьем диалекте чиби:
— Нет здесь. Только что был. Табак.
— Здесь, — возразил другой. — Прячется.
Дик поморщился с досады. Слишком умный для «аякса», сержант, наверное.
Умный «аякс» бесшумно открыл дверь и вошел в палату. Господи, подумал Дик, только бы и второй вошел. Только бы не остался загораживать двери… Лучше всего было бы, конечно, если бы первый поверил второму и просто ушел искать Дика где-нибудь в другом месте, но что уж теперь…
В комнате было три места, где можно спрятаться: одежный шкаф, туалетная кабинка и оконная ниша, в которой он как раз и стоял. Дик успел порадоваться, что выбрал окно и форточку, а не унитаз и вентиляцию. Как выбираться из туалетной кабинки, в которую ломится морлок, он представления не имел.
Оба морлока достали оружие, и по силуэту Дик определил, что это пуккху. Силовой импульс выбрасывал из ствола пучок клейких нитей биомодификата, опутывающих и обездвиживающих цель. Чем больше жертва сопротивлялась, тем сильней сеть пуккху сжимала «хватку», образуя почти сплошной тугой кокон. Пуккху невозможно было снять, только смыть.
Значит, приказ брать живым.
Дик усмехнувшись, приготовился к удару и к прыжку. Ему не хотелось лишний раз убивать морлоков и превращать эту милую комнатку в кровавую баню, так что морлока, почти вплотную подошедшего к окну, он ударил по глазам плашмя, прямо сквозь занавеску, затем одним движением срезал ткань и в прыжке поймал на этот импровизированный плащ весь заряд пуккху. Приземлился он на кровать-каталку, и ее тут же понесло в сторону двери. Дик снова прыгнул, резким усилием надавив на быльце — и поднявшаяся дыбом кровать приняла второй заряд пуккху. Кроме того, она повалилась на преследователей, загородив двери и выигрывая ему несколько секунд.