Он обошел девушку и вышел на улицу, но Ариэль догнала его там.
— Я хорошо к тебе относилась! — прокричала она ему в спину. — Несмотря на все, что говорил мне сеу Вальне! А теперь жалею об этом!
— Мы оба рыдаем от огорчения! — крикнула через плечо Шана, и, свернув за угол, продолжила уже нормальным голосом: — Знаешь, есть разные виды идиотизма, но вот этот меня особенно радует. Вы еле знаете друг друга, и все ваше знакомство состоит из того, что она сначала чуть не убила тебя, а потом извинилась так, будто всего лишь наступила тебе на ногу. И после этого она воображает, что ты кинешься исполнять ее просьбу, чтобы вернуть ее драгоценное расположение! Пффф!
— Я думаю о другом, — Дик заметил на углу автокассу и достал денежную карточку. — Как Вальне сумел ее обратить? Когда я слушал его рассуждения о вере, мне казалось, что он ангела может отвратить от Бога. А тут раз — и обратил.
— О, пощади меня! — Шана, стеная от смеха, прислонилась к козырьку над автокассой. — Ты что, до сих пор такой наивный? Она влюблена в старого пердуна!
— Быть не может, — от неожиданности Дик чуть не выронил деньги, которые автомат выдавал порциями по десять купюр. — То есть… я знаю, что любовь бывает странной, но… Вальне! Он же ей не в отцы, а в дедушки годится!
— О, боги. Ран, ей всю жизнь не хватало отцовской любви. Именно отцовской. Поэтому на парней помоложе она и смотреть не станет. Ей нужен человек, похожий на папулю. Пусть даже такой же скот, лишь бы любил ее… Что это с тобой?
— Что-то меня тошнит, — Дик не мог рассказать Шане, как Ариэль приходила в медотсек «Фаэтона» провериться на беременность. О, Боже… С собственной дочерью. Быть не может.
— Пошли отсюда, — он выдернул из щели выдачи последние деньги и зашагал прочь.
— Эй-эй! А карточка? — крикнула Шана.
— Черт с ней, она пуста!
Но Шана все-таки задержалась, чтобы достать карточку.
— Знаешь, — сказала она, — я поняла, отчего тебя так понесло. Очень даже может быть. С него бы сталось. Но это не повод разбрасываться карточками. Кстати, ты уверен, что это разумно — бегать тут с полными карманами наличных?
— Мне велено убираться из города. Если бы не эта бестолочь, я бы сказал тебе сразу. Я думал зависнуть тут, на Острове, денек-другой… Теперь уже не получится. Вечером в «Факеле» увижу Тора, он поможет мне с машиной… у тебя случайно нет водительской лицензии?
— Случайно — нет, — голос Шаны сочился щелочью. — Я ее заработала, а не получила случайно.
— Значит, ты и поведешь, — Дик остановился перед дверью большого департо. — Ну, вперед за покупками. Я не хочу там, куда мы едем, появляться с пустыми руками.
— Там, куда мы едем? Это где? И что ты собрался покупать, что тебе нужна целая гравитележка?
— Увидишь.
Глава 18Проблемы майора Шэна
— Я просил тебя больше не приходить.
— Вы не объяснили, почему.
— Потому что из-за тебя они в опасности!
Морлок запрокинул башку и расхохотался.
Майор Гиллерт Шэн сжал кулаки.
Зверь зарычал. А может, тоже засмеялся на свой, котопесий, лад? Ирония ситуации и в самом деле такова, что впору кос засмеяться, не то что морлоку. Они же созданы для того, чтоб подвергаться опасности. Причина и смысл их существования — убивать и умирать на поле боя.
— Ладно, твоя правда, это смешно. Тогда перестань подвергать меня опасности.
— Вы не объяснили, почему я должен подчиниться.
— Эй, я офицер. Нигде не зазвенело?
— Простите, майор. Я в отставке.
Еще один оксюморон: морлок в отставке.
— А ведь я мог бы просто пристрелить тебя.
— Стреляйте. Или сдайте властям, я не стану сопротивляться.
Шэн выдохнул. Это зашло слишком далеко. Ну почему я, черт возьми? Почему это случилось со мной, а не с другим офицером, который охотно пристрелил бы этого недоделанного мученика?
— Ты знаешь, что я не могу, урод, и пользуешься. У тебя совесть есть?
Морлок оскалился.
— Вам виднее, хозяин. Разве я не морлок, боевая скотина без следов «совести» или там «благородства», каким и должен быть? Или человек с душой и умом и совестью, не хуже вас?
— Ты больше не втянешь меня в диспут.
— Почему? Боитесь проиграть животному?
— Просто не желаю тратить времени на пустую болтовню. Ты портишь моих солдат, и я хочу, чтобы ты это прекратил.
— Но почему вы просите вместо того, чтоб стрелять?
Потому что я, на свою беду, любопытный опоссум, подумал Шэн. Я хотел увидеть морлока — проповедника. Думал, что это будет забавно. И это так славно подходило к моим убеждениям, мать его. Это доказывало, что мы, аболиционисты, правы правотой высшей пробы, сиречь правдой факта: морлок выжил во враждебном окружении, действует по свободной воле и в полном согласии со своими, добровольно избранными, обязательствами и убеждениями.
Не так забавно оно оказалось, когда Шэн выяснил, что проповедь Раэмона Порше имеет над молодняком больше власти, чем что-либо еще.
— Разве они стали непокорными? Ленивыми? Трусливыми? Как я повредил их дисциплине или храбрости? Я учу их, что нужно подчиняться командирам, думать и отвечать за свои дела. Потому что они — люди дома Рива, что бы дом Рива себе ни думал. Почему вы просите меня прекратить?
В сумерках двух солнц его глаза сияли расплавленным золотом. Он возвышался над Шаном, почти вдвое превосходя его ростом. Есть два типа морлочьих туртанов: гиганты, которые способны поддерживать один с морлоками темп, и коротышки, ездящие на морлоках верхом. Шан был второго типа. Ветер почти сбивал его с ног, а морлок стоял твердо, как приваренный к стальному мосту.
— Ты учишь их не только этому. Ты несешь им определенную сверхценническую идеологию, которую запрещено распространять на Картаго.
— Я крысиной какашки не дам за то, что запрещено и что разрешено на Картаго. Я от рождения перед вашим законом даже не преступник, а сломанная вещь, а для такой вещи не писан никакой закон, кроме права каждого избавиться от нее. Я учу молодняк прощать вам то, что вы делаете из них вещи. Однажды вы скажете спасибо за то, что они вас не разорвали на части.
— А с чего бы им не разорвать меня на части? У вашего злоучения нет проблем с тем, чтобы разбивать младенцев о камень, зачем же щадить мою жизнь?
Морлок двинулся вперед всей своей махиной и остановился вплотную к Шэну. Почти прикоснулся. Маленькому офицеру стоило волевого усилия не отшатнуться и продолжать смотреть в золотые глаза существа, сгорбившегося в позиции угрозы. Тот, кто отвел глаза первым — проиграл, он «собака снизу», поэтому Шэн остался неподвижен.
— Вы и впрямь думаете, что это я учу их убивать без мысли и жалости? — рыкнул морлок. Вообще говоря, он просто сказал это, просто голоса морлоков спроектированы впечатляюще низкими.
Неверный ход, молча согласился Шэн. Проблема с морлоками и аморальностью христианской религии видна лишь тому, кого учили морали, сочувствию и так далее. Ближайшее к морали понятие для морлоков — послушание. Поэтому проповедники христианства бьют цель в лет: послушание они прекрасно понимают. Если любой человек для тебя превыше критики, кольми паче Бог.
Ну, отведет этот морлок глаза первым или нет? Всю жизнь его учили склоняться перед людьми, такая позиция и такой взгляд были непростительны, если направлены не на врага дома Рива. Молодняк суровейшим образом избивали, если детеныши случайно принимали такую позу по отношению к людям, а мысль о том, чтобы принять ее намеренно, даже не допускалась. Но офицеров готовили к таким противостояниям, их учили, что ни при каких обстоятельствах человек не может быть для морлока «собакой снизу». Любой другой туртан застрелил бы Порше на месте за одну только попытку смотреть в глаза.
— Так ты им не рассказываешь о Содоме и Гоморре, Иисусе Навине, Аморейцах и прочей боговдохновенной резне?
Морлок выпрямился во весь рост. Хороший трюк, чтобы прервать поединок в «гляделки» и при этом сохранить лицо обоих участников.
— Я морлок, а не дурак. Когда я впервые услышал проповедь, я даже понять не мог, что не так с Содомом и Гоморрой, не говоря уж об Иисусе наивном. Но сейчас я знаю, чему по-настоящему нужно учить.
Теперь настала очередь Шэна смеяться. Ну, он хотя бы не теолог. Но и не дурак, да. Шэн на собственной шкуре это познал, когда попытался дискутировать с Порше при младших. У этого парня прекрасно работала интуиция, а из логических ловушек он выскальзывал с простотой и Жанны д’Арк. У него был хороший учитель. Неужели тот подросток, которого гемы почитают святым?
— У меня мало времени, чтоб научить их любви, — продолжал морлок. — И так много вокруг людей, которые учат их ненависти. Если они переживут ваше воспитание и войну, пусть ломают головы над Писанием и этим, как его, теодицеем. Сколько угодно. Завтра будет завтра.
Шан скрипнул зубами. Да, если они переживут войну, если они все переживут эту войну — определенно делать юными морлокам будет нечего, кроме как ломать голову над «теодицеем». Неужели он не понимает, что следующее поколение обращенных гемов просто проглотит всю доктрину, не жуя? Ладно, не это важно…
— В одном ты прав: есть и другие. Они уже подозревают, что ты не фантазия молодняка, что ты существуешь. Много ли времени у них займет схватить и убить тебя?
Морлок пожал плечами.
— Вы творили нас не для долгой и счастливой жизни. Но я благодарен вам за ваше беспоойство.
— Да пошел ты со своей благодарностью! Просто не приходи больше, сделай такую милость! Ты не сломанный инструмент, ты пушка, сорвавшаяся с цепей: разрушаешь все вокруг, не замечая, что делаешь!
— Неправда ваша, сеу. Я точно знаю, что я разрушаю, — морлок развернулся и пошагал прочь через мост. В считанные секунды ветер, дождь и сумерки укрыли его.
Шэн проклял его, себя и весь мир.
Общее затруднение разрешил лорд Гус.
— В старые времена, когда человечество еще не вышло в космос и только осваивало океаны своей родной планеты, корабли вооружались баллистическими орудиями. Эти орудия стреляли каменными или металлическими снарядами, которые выбрасывались из ствола силой взрыва от горючей смеси. Поэтому у них была очень сильная отдача, много сильней, чем у нынешних электромагнитных орудий. Такая отдача нескольких десятков орудий сразу разрушила бы корпус корабля — ведь корабли тогда делались из де