При мысли о лейтенанте Блае все существо молодого человека наполнялось тоскливой злобой и болью. Войти наутро, как всегда, в капитанскую каюту с рапортом, выслушивать приказания и внушения, строить почтительные мины… нет, отныне все это стало невозможным. Ужасное, режущее, как удар хлыста, слово «трус» произнесено и осталось без ответа. Теперь надо либо пустить себе пулю в лоб, либо… бежать с корабля без оглядки.
Сам наполовину не веря реальной осуществимости своих намерений, Кристиен стал мысленно обсуждать план бегства. В конце концов убежать с «Баунти» не так уж трудно. В пятидесяти морских милях от того пункта, где теперь находится корабль, лежит остров Тофуа. Добраться до него в шлюпке по абсолютно спокойному морю дело нехитрое. А дальше… дальше пусть решает судьба. Лучше попасть в качестве изысканного блюда на стол к людоедам, нежели терпеть и впредь власть злого тирана; лучше стать дезертиром и изгнанником, чем безропотно переносить оскорбления.
Мысль о немедленном дезертирстве, словно навязчивая идея, все прочнее укреплялась в сознании Кристиена и постепенно подчинила его волю. К концу вахты колебания его почти прекратились. Он решил, что пришла пора действовать. Главная трудность заключалась в том, что он никак не мог спустить шлюпку на воду без посторонней помощи. Но у руля стоял матрос Джон Миллуорд, который всегда с большим уважением относился к молодому офицеру. Быть может, этот человек, повидимому, твердый и честный, согласится оказать последнюю услугу своему начальнику, быть может, он спустит шлюпку в море… Кристиен уже хотел обратиться к рулевому, когда на палубу неожиданно вышел Джон Адамс.
Психологический момент, которого уже давно поджидал Джон Адамс, замысливший избавить самого себя и своих товарищей от тяжелой морской службы, теперь наступил. Джон Адамс знал, что возмутить рядовых матросов ему будет нетрудно. Но как вести корабль без офицеров, умеющих ориентироваться по карте и определять широту места при помощи секстана и других инструментов? Одним из самых важных параграфов неписаного, но тем более строго соблюдавшегося дополнения к официальному кодексу морских законов, было правило, согласно которому специальные познания, необходимые для навигации в открытом море, должны были оставаться исключительной монополией представителей господствующих классов. Если бы не это правило, кровавые мятежи в далеких морях происходили бы, вероятно, гораздо чаще. Но матросов постоянно сдерживало сознание того, что при отсутствии офицеров они окажутся совершенно беспомощными перед лицом неведомого океана.
Итак, чтобы восстание оказалось успешным, надо иметь на своей стороне хотя бы одного из высших офицеров. Джон Адамс пристально и зорко следил за развитием душевной драмы, которую переживал Флетчер Кристиен. Этой ночью Адамс испытывал то, что и до него и после столько раз чувствовали другие родственные ему по духу мятежники, знаменитые и безвестные: теперь или никогда!
Кристиен с изумлением смотрел на поднимавшегося по трапу матроса.
— Чего ради вы так рано встали?
— Я не мог спать: я все время думал о вас, сэр, и мне захотелось поговорить с вами до окончания вашей вахты.
Голос Адамса звучал участливо и вкрадчиво.
— Переговорить со мной? Пожалуйста. Что вы хотите мне сказать!
— Со. вчерашнего вечера я в непрерывном страхе, сэр: вы так ужасно расстроились. Я и подумал, как бы вы не сделали чего-нибудь такого, о чем после сами будете горько жалеть.
— Вы слышали, как командир оскорбил меня, — с живостью прервал Кристиен. — Неужели вы думаете, что джентльмен может безропотно снести такую обиду? В первую минуту я готов был убить его.
— Как хорошо, что вы не сделали этого, сэр.
— Но я не в силах дольше оставаться под его начальством. Я не могу встречаться с ним, видеть его лицо, слышать его голос. Для меня это хуже смерти. Как раз перед вашим приходом я собирался спустить в море шлюпку, чтобы попробовать в ней добраться до острова Тофуа.
— Где вас в один прекрасный день схватят и повесят как дезертира.
— Все равно! Будь, что будет! Я твердо решил покинуть «Баунти». Я больше не могу и не хочу здесь оставаться.
Адамс молчал. Казалось, он сосредоточенно размышлял о чем-то. Потом голос его понизился до еле слышного шопота:
— У нас, быть может, есть другой, несравненно лучший исход.
— Какой?
— Завладеть кораблем.
— «Баунти»?
— Да, сэр. Я думаю, это будет не так трудно сделать. Вы прекрасно знаете, что у нас на корабле все, за исключением офицеров и еще нескольких человек, подлизывающихся к начальству, ненавидят командира. Известно вам также, что большинство матросов только и думает о том, как бы снова вернуться на Таити. Наши ребята вас любят и верят вам. Если бы вы согласились принять командование кораблем с тем, чтобы доставить нас обратно на Таити, мы все с радостью признали бы вас своим начальником.
— Но ведь тогда придется убить Блая и всех его сторонников.
— Весьма возможно. Но нам легко захватить их врасплох во время сна и перевязать поодиночке, прежде чем они успеют опомниться.
— А потом?
— Потом, если вам так угодно, мы можем не марать рук их кровью. Мы просто посадим их в шлюпку, и пусть они плывут по океану, куда понесет ветер.
Адамс зловеще усмехнулся и добавил:
— А шлюпка у нас ветхая, ненадежная…
Кристиен прошептал:
— Это ужасно…
— Конечно! Но разве не ужаснее то жалкое прозябание среди дикарей, на которое вы готовы обречь себя?
— А если нам не удастся одержать верх?
— В этом случае, сэр, нас обязательно повесят. Но я думаю, что мы одолеем. Обождите меня здесь. Я уже как-то советовался с некоторыми из ребят. Я поговорю с ними еще раз, и, если они попрежнему согласны, мы примемся за дело всерьез.
Он спустился обратно в кубрик, а Кристиен дрожащими руками вынул пистолет из кобуры и осмотрел затравку. В случае неудачи восстания он собирался прострелить себе череп.
Дело совершилось быстрее и легче, нежели могли надеяться главные инициаторы мятежа. При первых проблесках короткого тропического рассвета Кристиен, каптенармус Черчиль, младший канонир Миллс и матрос Баркет вошли в каюту капитана. Кристиен был вооружен кортиком, остальные ружьями и тесаками. Еще три человека стояли на всякий случай в коридоре у дверей каюты. Блай крепко спал. Прежде чем он успел проснуться, его схватили и веревкой стянули руки за спиной. В то же время Адамс и несколько других матросов с ружьями и абордажными топорами вломились к другим офицерам; пригрозив им смертью, они заперли их в каютах и у дверей приставили часовых. Вооруженный переворот на борту судна не встретил ни малейшего сопротивления и не стоил ни одной капли крови, даже крови ненавистного Блая.
Завладев кораблем, мятежники выволокли командира на палубу и привязали к бизань-мачте. Возле с обнаженным палашом стал матрос Кинталь, столько раз поротый плетьми по приказанию Блая. Двое других матросов навели на лейтенанта заряженные ружья, с громкими ругательствами приказывая ему не шевелиться.
Флетчер Кристиен вызвал боцмана, старшего плотника и корабельного ревизора Самюэля на палубу и приказал им спустить в море шлюпку.
Это распоряжение было встречено хором негодующих протестов со стороны рядовых матросов. Они нисколько не были расположены щадить человека, который сам никогда не щадил их.
По их мнению, шлюпка могла пригодиться им самим, а злодея лейтенанта со всей сворой его приспешников следовало бросить за борт на съедение акулам. Тогда по крайней мере они никому не расскажут о случившемся на «Баунти». Но Кристиен твердо стоял на своем и заявил, что в случае неповиновения не возьмет на себя командование кораблем.
Джон Адамс понимал, что теперь не время заводить споры с только что выбранным командиром. Он весьма дипломатично вмешался и сумел успокоить разъяренных матросов.
Великодушие Кристиена представлялось ему не особенно благоразумным, но он убедил товарищей, что командир и офицеры, предоставленные прихоти волн в утлой шлюпке, почти не имеют шансов благополучно добраться до твердой земли. Этот довод возымел желаемое действие. Заскрипели блоки, и шлюпка закачалась на воде у корабельного борта. То был старый катер с проеденным червями днищем, плохо державшийся на воде, вмещавший самое большее 8—10 человек.
В это время запертый в своей каюте штурман потребовал, чтобы его вывели на палубу. Он уже знал, что во главе восстания был Кристиен и, увидев его стоящим рядом со связанным Блаем, попытался урезонить своего помощника.
Подумайте, Кристиен, что вы делаете, образумьтесь.
— Молчите, сэр, — резко ответил Кристиен. — Последние недели я был, как в аду. Капитан Блай сам виноват в случившемся.
Убедившись, что всякая попытка добиться умиротворения бесполезна, штурман попросил, чтобы прогнивший катер был заменен более прочной и вместительной шлюпкой. Боцман и плотник присоединились к этой просьбе. Противоречивые чувства боролись в груди молодого предводителя восставших моряков; кастовая солидарность, жалость по отношению к недавним товарищам, нежелание заведомо обречь их на неизбежную гибель подсказали ему, наконец, чреватое опасностью решение. По его распоряжению был спущен баркас.
Первыми ссадили в него двух мичманов — Хейуорда и Халлета, очень нелюбимых командой, и ревизора Самюэля. За ними последовали штурман и другие старшие офицеры. Трем остальным мичманам — Хэйвуду, Юнгу и Стюарту — предложили самим решать свою участь. Растерявшиеся юноши не знали, как им быть. Связать свою судьбу с командиром означало почти верную смерть. Остаться на «Баунти», присоединиться к мятежникам? А если их когда-нибудь разыщут, что тогда? Военный суд и, возможно, тоже смерть, позорная, жалкая?
Пока они колебались, баркас продолжал наполняться. Один за другим в него были спущены ученый ботаник Нельсон, врач, канонир, боцман, плотник, парусный мастер и несколько матросов, известных в качестве наушников и любимцев начальства. Всего набралось восемнадцать человек. Им было разрешено взять с собой куски парусины, веревки, бочонок пресной воды емкостью в сто двадцать восемь литров, семьдесят килограммов сухарей, немного рому и вина, несколько пустых бочек.