Блай все еще стоял привязанный к мачте. Бешенство душило его. Не обращая внимания на угрозы, он на чем свет стоит ругал карауливших его матросов. Один из них, по имени Мартин, при виде непреклонности своего командира стал колебаться. Многолетняя привычка к дисциплине и повиновению готова была взять верх. Наклонившись к уху Блая, он прошептал несколько ободряющих слов и поднес к его пересохшим губам сочный апельсин. Эта снисходительность не укрылась от глаз команды. Раздались крики, что Мартина тоже надо скинуть в шлюпку вместе с остальными. Но Кристиен воспротивился этому. Мартин был ему нужен как один из лучших, наиболее опытных матросов.
Оружейник, два младших плотника и один матрос выразили желание разделить судьбу командира, но им не разрешили. Воспользовавшись суматохой, вызванной пререканиями и поспешной посадкой, ревизор Самюэль с ловкостью кошки вскарабкался на палубу и прошмыгнул в каюту Блая, чтобы захватить судовой журнал, карты, компас и хронометр. Матросы заметили его исчезновение и бросились на поиски. Они застали его в каюте командира, схватили, отняли все, кроме судового журнала, и заставили снова вернуться в шлюпку. Однако Самюэлю удалось спрятать под курткой одну карту и компас.
Все время, пока шла посадка в шлюпку, матросы толпились у борта, с некоторым сомнением следя за происходящим. Они смутно понимали, что делают большую неосторожность, отпуская на волю своего командира и его приближенных.
— Будь я проклят, если Блай не выйдет сухим из воды и не доберется до Англии, — вскричал один из них. А другой, видя старшего плотника, тащившего ящик с инструментами, заметил:
— Бьюсь о заклад, что не пройдет и месяца, как он построит себе новое судно.
Но с каждым следующим пассажиром баркас все глубже оседал в воду. Было бы настоящим чудом, если бы ему удалось избежать гибели при первой буре. Джон Адамс с философским спокойствием повторял это своим товарищам. Тем временем Флетчер Кристиен, скрестив руки на груди, мрачно расхаживал взад и вперед по палубе.
Моряки, которым предстояло разделить участь Блая, попросили дать им несколько ружей, но получили решительный отказ. Лишь по настоянию Кристиена матросы сбросили им четыре палаша.
Теперь все вольные и невольные спутники командира находились в баркасе. На «Баунти» остался только Блай. Каптенармус официально доложил об этом новому начальнику. Тогда Кристиен подошел к мачте, перерезал веревку, связывавшую пленника, и обратился к своему бывшему командиру со следующими словами:
— Лейтенант Блай, ваши офицеры и экипаж находятся в шлюпке. Вы должны последовать за ними. При малейшей попытке к сопротивлению вас немедленно убьют.
Блай ответил ворчливо:
— Так-то вы платите мне за мои благодеяния.
Кристиен повторил:
— Ваши друзья ждут вас в шлюпке. Вам ничего не остается, как присоединиться к ним. Предлагаю вам исполнить мое требование под страхом смерти.
И вот связанному, полуголому, изрядно помятому лейтенанту Блаю пришлось покинуть корабль, на котором он еще так недавно пользовался бесконтрольной властью. Не выпуская веревки, которой были связаны руки бывшего командира, матросы подвели его к борту и скорее швырнули, чем спустили в шлюпку. Кристиен в последний момент велел сбросить в нее ящик солонины, немного белья и несколько матросских курток. Затем по его приказу баркас привязали к корме корабля канатом длиной примерно в пятьдесят метров.
Ветер слегка посвежел. На «Баунти» поставили все паруса, и корабль двинулся по покрывшемуся мелкой рябью океану. Шлюпка следовала на буксире.
Матросы столпились на корме, шумно обмениваясь замечаниями по поводу всего происходившего. Некоторые со смехом желали Блаю счастливого пути. Флетчер Кристиен с Джоном Адамсом и оставшимися на «Баунти» мичманами удалился на нос. Кристиен закрыл глаза руками. Его охватил припадок душевной слабости и растерянности. Молодые мичманы тихо всхлипывали. Только Адамс нисколько не был взволнован и невозмутимо глядел на покрывшееся белыми барашками море. Он добился своей цели. Он знал, что отныне он будет жить и умрет свободным.
Стало уже совсем светло. Всходило солнце. Небо окрасилось в золотые, розовые и алые тона. Находившиеся в баркасе девятнадцать человек хранили угрюмое молчание. Адамс обратился к Кристиену:
— Надо кончать, — сказал он.
Одним взмахом топора канат был перерублен. Последняя связь между мятежным кораблем и шлюпкой с изгнанниками оборвалась. Ветер заметно крепчал, и «Баунти» пошел быстрее. С его кормы до ушей спутников Блая донесся последний крик:
— Таити! Да здравствует Таити! Ура!
Шлюпка, длиной в семь метров и шириной около двух, с девятнадцатью людьми в ней, покачивалась на волнах.
Тут Блай снова вступил в обязанности командира. Твердым и, казалось, совершенно спокойным голосом он приказал своим людям взяться за весла.
«Баунти» уходил все дальше и дальше. Вскоре на горизонте видны были только его паруса. Потом и они исчезли. Шлюпка осталась одна среди враждебного океана.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ДНЕВНИК ЛЕЙТЕНАНТА БЛАЯ
1789 г. Апрель. Вторник 28. Я решил прежде всего направиться к Тофуа, чтобы сделать запас пресной воды и плодов хлебного дерева, а затем пуститься в путь к острову Тонгатабу; там я надеялся убедить короля Пулаху снабдить меня материалами, необходимыми для приведения в порядок нашей шлюпки, а также таким количеством продовольствия и воды, которое дало бы нам возможность достигнуть Ост-Индии.
К нашему счастью, в этот день погода с полудня и приблизительно до четырех часов была очень тихая. За этот промежуток времени нам удалось с помощью весел настолько продвинуться в открытое море, что при поднявшемся легком восточном ветре мы смогли поставить парус. И все же лишь после наступления ночи мы достигли Тофуа. Его берег оказался настолько крутым и скалистым, что я вынужден был отказаться от намерения немедленно высадиться здесь, и нам пришлось ночь провести в море с подветренной стороны острова. Сделав все необходимые распоряжения, я роздал каждому из моих спутников по одной трети галлона[6] грога, после чего все расположились на отдых, поскольку это возможно было в нашем печальном положении.
Среда 29. Наутро, как только занялась заря, мы поплыли вдоль берега в поисках удобного для высадки места; только к десяти часам нам удалось обнаружить небольшую бухту в северо-западной части острова. Здесь на расстоянии двадцати саженей от береговых утесов я бросил якорь и отправил на землю Самюэля с несколькими людьми; они вскарабкались на вершину утеса и направились в глубь острова на поиски какого-либо продовольствия.
К полудню Самюэль вернулся с несколькими галлонами воды, найденной им в углублениях скал. По дороге он не встретил ни одного источника, который мог бы нас снабдить достаточным количеством; он сообщил мне, что кое-где заметил следы туземцев.
Так как нельзя было предвидеть, как долго продлятся наши испытания, я дал каждому на обед лишь по одному сухарю и по стакану вина.
День был ясный, но с востока-юго-востока дул такой сильный ветер, что я не рискнул выйти в море. Эта задержка вынуждала нас во что бы то ни стало постараться раздобыть какую-нибудь пищу, ибо я стремился по возможности не трогать наших продовольственных запасов. Поэтому я приказал поднять якорь и итти на веслах вдоль берега в надежде отыскать на нем какие-нибудь плодовые деревья.
Мы заметили несколько кокосовых пальм, но они росли на высоких утесах, а волны, с силой разбивавшиеся о них, делали высадку опасной. Все же некоторым из наших людей удалось с большим трудом вскарабкаться на утесы и собрать десятка два кокосовых орехов. Я дал каждому по одному ореху, а затем мы вернулись к прежнему месту стоянки и расположились на ночь в шлюпке.
Четверг 30. С наступлением дня я попытался выйти в море, но дурная погода и противный ветер довольно скоро заставили нас вернуться назад в бухту. Я роздал каждому по одному сухарю и по ложке рому. В сопровождении Нельсона, Самюэля и еще нескольких человек я высадился на берег. Держась за лианы, намеренно прикрепленные здесь туземцами, мы взобрались на вершину утеса и вступили на остров.
Мы обнаружили несколько заброшенных хижин и банановую плантацию, имевшую также запущенный вид; на ней были найдены только три небольшие кисти бананов. Пройдя несколько дальше, мы наткнулись на весьма глубокую лощину, спускавшуюся по склону горы, вершина которой представляла собой кратер вулкана. Я решил, что по этой лощине в дождливое время года должны стекать большие потоки, и надеялся найти некоторое количество воды в углублениях скал; но после долгих, отпивших целое утро поисков нам удалось собрать лишь около двадцати пяти галлонов.
Мы приблизились на расстояние примерно двух миль к подножью вулкана, почти беспрерывно извергавшего огонь. Окружавшая местность была вся покрыта лавой и имела самый унылый вид. Наполнив скорлупы наших кокосовых орехов найденной водой, мы вернулись утомленные к шлюпке.
Около полудня я роздал команде приблизительно по одной унции[7] солонины, по два банана и по полстакана вина.
В глубине бухты, в прибрежных скалах находилась пещера шириной саженей в пятьдесят. Так как добраться до нас из внутренней части острова можно было лишь спустившись по лианам, о которых я упоминал выше, то бояться внезапного нападения не приходилось, и я решил эту ночь провести с частью моих людей на суше. Благодаря этому оставшиеся в шлюпке получили возможность удобней расположиться для сна. Я велел сварить по одному банану на каждого; эта скромная порция с добавлением одной двенадцатой галлона грога составила наш ужин. Я установил порядок ночных дежурств в моей партии, а затем мы улеглись спать в пещере.
Май. Пятница 1. На рассвете несколько человек снова отправились на поиски какой-либо пищи. Им пришлось сильно страдать от жажды, пока они не встретили группу туземцев, состоявшую из двух мужчин, женщины и ребенка. Оба мужчины последовали за ними к бухте и принесли нам два кокосовых ореха, наполненных водой. Я приложил все старания, чтобы завязать с ними дружеские отношения, и предложил им снова притти и принести нам плодов хлебного дерева, бананов и воды. Вскоре подошло еще несколько туземцев; к полудню вокруг нас собралось около тридцати дикарей, притащивших с собой дл