несмотря на протесты остальных, пожелал развести для себя отдельный костер; огонь перебросился на находившуюся вблизи сухую траву и начал быстро распространяться. Эта преступная неосторожность могла причинить нам большие неприятности, выдав наше местопребывание туземцам; если бы они напали на нас, мы неминуемо погибли бы, так как не имели никакого оружия и были страшно ослаблены. В сильном беспокойстве я ждал только прилива, чтобы снова пуститься в путь.
Проведя довольно тревожную ночь, мы с первыми проблесками зари уселись в шлюпку и двинулись в путь на северо-запад.
Среда 3. В восемь часов вечера мы снова оказались в открытом море. Несмотря на всю тяжесть нашего положения, на полную неизвестность того, что нас ожидало впереди, мои спутники, вопреки всем ожиданиям, находились в бодром настроении. Они держали себя так, как будто совершали путешествие к острову Тимор на надежном, снабженном всем необходимом судне. Я же со своей стороны всячески старался вселить в них надежду, что не позже чем через восемь-десять дней, мы достигнем населенных белыми мест, где сможем получить какую-либо помощь.
У берегов Новой Голландии мы провели шесть дней. В течение этого времени нам неоднократно удавалось находить устриц и других годных в пищу морских животных, а также пресную воду. Неменьшую пользу нам принесло и то, что мы смогли как следует отоспаться и отдохнуть.
Пятница 5. Вечером несколько олушей приблизились к нашей шлюпке и стали кружиться над ней. Я поймал одну из них рукой, распределил кровь между тремя людьми, сильней всего нуждавшихся в подкреплении, а птицу решил сохранить для завтрашнего обеда. На ужин я роздал по одной двенадцатой галлона воды, некоторым — испытывавшим в ней наибольшую нужду — по одной шестой галлона. Нас все время заливало волнами, и в течение этой ночи мы сильно страдали от холода.
Суббота 6. Утром я заметил, что часть каракатиц, захваченных нами с собой и подвешенных мною к мачте, была украдена; все решительно отрицали свою причастность к этому неблаговидному поступку.
Мы видели птицу, называемую бакланом, и несколько водяных змей длиной приблизительно в два или три фута.
К завтраку я роздал обычную порцию сухарей и воды, к обеду — такую же, с добавлением пойманной накануне птицы.
Днем я снова проверил наш запас сухарей и подсчитал, что при прежней норме в одну двадцатьпятую фунта на каждую трапезу и при трех трапезах в день имевшегося у нас количества хватит на девятнадцать дней. Поэтому, имея все основания предполагать, что конец нашим испытаниям близок, я решился распределить к ужину порцию сухарей, чтобы исполнить обещание, данное мною при отмене этой трапезы.
Воскресенье 7. Эту ночь мы провели самым жалким образом — насквозь промокшие, мы дрожали от холода; утром все горько жаловались на тяжесть нашего положения. Море было довольно бурным, и волны беспрестанно разбивались о нашу шлюпку.
К завтраку я мог раздать только по обычной порции сухарей и воды; зато к обеду каждый в дополнение получил по одной унции мяса каракатиц, чем и был исчерпан весь их запас.
В полдень я распорядился повернуть к западу-северо-западу, чтобы нашу шлюпку не так качало.
В течение всего дня море было очень бурным, и нас все время обдавало волнами. Я начал замечать, что Ледуорд, наш врач, и Лебог, старый, но превосходный моряк, с каждым мгновением слабели. Единственное, что я мог для них сделать, это дать каждому по одной или по две чайных ложечки вина, которое я бережно хранил для таких случаев.
Понедельник 8. 8-го ветер переменился и дул в юго-восточном направлении; погода значительно улучшилась; мы видели несколько бакланов.
В четыре часа дня поймали небольшую золотую макрель. Я роздал каждому почти по две унции мяса, считая в том числе внутренности, а остаток спрятал на завтрашний обед.
К вечеру ветер значительно покрепчал и в течение всей ночи дул с большой силой; в результате в шлюпку набралось много воды, и мы ужасно страдали от холода и сырости.
Вторник 9. С наступлением дня я, как и всегда после тяжелых ночей, услышал бесконечные жалобы и стоны и не мог не признать, что для них имелось достаточно оснований. Я дал немного вина врачу и Лебогу и подбодрил их, заверив, что через несколько дней мы достигнем Тимора.
Олуши, бакланы, фрегаты и различные тропические птицы во множестве летали вокруг нас. Я роздал обычную порцию сухарей и воды, а в полдень разделил к обеду остатки золотой макрели — приблизительно по одной унции на каждого.
После обеда я почувствовал себя плохо, так как на мою долю достался очень жирный кусок желудка макрели. После захода солнца я роздал на ужин сухари и воду.
Четверг 11. Ночь все провели очень плохо, и наутро я обнаружил резкое ухудшение в состоянии здоровья большей части моих спутников, что меня очень обеспокоило. Крайняя слабость, распухшие ноги, худые, изможденные лица, сонливость, апатия — таковы были печальные симптомы, предвещавшие их близкий конец. Боцман довольно наивно заметил, что, по его мнению, у меня вид еще хуже, чем у всех остальных. Простота, с которой он мне высказал свое мнение, позабавила меня, и я ответил ему более приятным комплиментом.
В полдень я установил, что мы находимся на 9°41′ южной широты. Вместе с тем я был почти уверен, что мы уже миновали меридиан, проходящий через восточную оконечность острова Тимор. Это известие вызвало радость всех моих спутников.
Под вечер мы снова увидели большое количество разных птиц, служивших указанием на близость земли. На закате мы внимательно осмотрели горизонт; в этот вечер мы поймали олушу, которую я решил сохранить на завтрашний обед. Я установил порядок вахт на всю ночь.
Пятница 12. Можно себе представить нашу радость, когда в три часа утра мы увидели остров Тимор. Я приказал держать курс по ветру, и до рассвета мы плыли к северо-северо-востоку. К восходу солнца мы были приблизительно в двух милях от берега.
Я не в силах выразить то радостное чувство, какое мы испытали при виде столь желанной земли.
Я не знал в точности, где именно находится голландское поселение, имевшееся на этом острове; у меня было лишь смутное представление, что оно расположено в его юго-западной части. Поэтому с наступлением дня я повернул к северо-северо-западу, и мы двинулись вдоль берега.
Вид острова был чрезвычайно привлекателен: густые леса все время чередовались с зелеными лугами. В глубине острова виднелись горы, но прибрежная часть была низкая.
Около полудня мы заметили, что берег стал более высоким; несколько мысов выдавалось далеко в море. Страна нам казалась прекрасной; она изобиловала великолепными ландшафтами; местами встречались возделанные участки. Однако за все утро мы увидели лишь несколько маленьких хижин, из чего я заключил, что в этой части острова вовсе не было европейцев.
Море с силой разбивалось о берег, и высадка не представлялась возможной. В полдень мы миновали высоко возвышавшийся над водой скалистый мыс.
К обеду я роздал обычные порции сухарей и воды и, кроме того, разделил между всеми пойманную накануне птицу; врачу и Лебогу я дал в дополнение по небольшому количеству вина.
Весь день мы продолжали плыть вдоль низкого, покрытого лесом берега.
Суббота 13. На горизонте начали скопляться тучи, и поднялся свежий ветер.
Около двух часов пополудни, после того, как нас основательно потрепало, мы заметили обширную бухту с прекрасным входом в нее, имевшим в ширину две или три мили. Я приказал бросить якорь в восточной части бухты у песчаного берега, на котором мы увидели хижину, собаку и несколько домашних животных. По моему распоряжению боцман и канонир немедленно высадились на землю.
Через некоторое время они вернулись в сопровождении пяти туземцев. Боцман и канонир сообщили мне, что в хижинах были обнаружены две семьи индейцев, причем женщины встретили их с редкой даже для Европы вежливостью. От туземцев я узнал, что голландский губернатор живет в месте, называемом Купанг, находящемся не очень далеко отсюда в юго-западной части острова. Я знаками предложил одному из туземцев сесть в нашу шлюпку, чтобы указывать нам дорогу к резиденции губернатора, и дал ему понять, что он получит за это вознаграждение; он охотно согласился и занял место в шлюпке.
Индейцы обладали весьма смуглой кожей; волосы у них были длинные и черные. Одежда состояла из четырехугольного куска ткани, обмотанного наподобие пояса вокруг бедер; за пояс был заткнут большой нож. На голове они носили платок, а к шее подвязывали второй платок с концами, соединенными таким образом, что получалось нечто вроде мешка, служившего им для хранения запаса бетеля, который они все время жевали. Они принесли нам несколько ломтей сушеного мяса черепахи и колосья маиса; последнее блюдо нам весьма понравилось; мясо же черепахи оказалось таким жестким, что его можно было есть только размочив в теплой воде. Если бы мы остались здесь на некоторое время, туземцы наверное снабдили бы нас и другими видами продовольствия; однако из боязни что наш проводник передумает, я решил тотчас же двинуться дальше, и мы подняли парус.
Проводник вел шлюпку вдоль самого берега. До наступления ночи мы шли под парусом, но затем ветер стих, и нам пришлось прибегнуть к веслам. Не без удивления я обнаружил, что мы были еще в состоянии с ними управляться. Около десяти часов вечера я увидел, однако, что мы продвинулись на очень небольшое расстояние, и приказал бросить якорь. Впервые за все время я роздал на ужин по двойной порции сухарей и понемногу вина.
Воскресенье 14. В час пополуночи, после трех часов спокойного сна, мы снялись с якоря и продолжали путь вдоль западного берега.
Услышанные через некоторое время два пушечных выстрела привели нас в восторг. Вскоре затем мы увидели на востоке на краю горизонта несколько судов, стоявших на якоре. Встречный ветер заставил меня попытаться лавировать, но, убедившись, что с каждым галсом нас относило назад, я вынужден был снова прибегнуть к веслам. Мы гребли, держась очень близко от берега. В четыре часа мы бросили якорь, и я роздал всем по порции сухарей и вина. После непродолжительного отдыха мы снова принялись энергично грести. К рассвету мы стали на якорь перед небольшим фортом и горо