Джон Адамс — представительный красивый мужчина — казался старше своих пятидесяти пяти лет. С понятным волнением он приветствовал первых английских морских офицеров, увиденных по прошествии двадцати пяти лет, и предложил им войти. Все уселись на табуретах вокруг простого некрашеного стола, и некоторое время царило молчание. Наконец, с некоторым трудом подбирая слова, Джон Адамс заговорил:
— Я плохо знаю английские законы. Может быть, адмиралтейство все еще считает меня преступником. Но я хотел бы, чтобы вы прежде всего выслушали, как все произошло, и как сложилась наша жизнь на этом острове. А потом решайте сами, что со мной делать. Капитан Стейнс попросил Адамса приступить к рассказу. Несколько мгновений тот как бы собирался с мыслями, затем медленно начал.
В течение двух лет наша колония жила вполне мирно. Поля приносили великолепные урожаи, дикие свиньи водились в большом количестве; кроме кокосовых пальм и хлебных деревьев, мы обнаружили еще много полезных растений, в том числе сахарный тростник, дикий табак и чай. К концу второго года, однако, спокойствие было нарушено. Причиной послужило следующее обстоятельство.
Молодая Рарахити была женой таитянина Опаху и одновременно матроса Вильямса. Подобные отношения являлись у нас обычными и не вызывали никаких неурядиц.
Однажды утром Рарахити отправилась на поиски птичьих яиц; карабкаясь по крутым скалам, она оступилась и сорвалась в глубокую пропасть, где и осталась навсегда.
Опаху искренне горевал о своей погибшей жене. Вильямс же не слишком скорбел: с некоторых пор он охладел к Рарахити, так как ему приглянулась Мани-маст, жена таитянина Меналеа и Кинталя. Меналеа, с трудом мирившийся с необходимостью делить свою жену с Кинталем, окончательно возмутился при мысли о новом любовнике.
После смерти Рарахити Вильямс потребовал, чтобы Манимаст стала его женой, угрожая в случае неисполнения его желания покинуть остров на оставшейся у нас шлюпке. Вильямс был мастером на все руки и приносил большую пользу нашей колонии. Терять его мы не хотели и волей-неволей должны были пойти навстречу его требованиям. Оскорбленный Меналеа ждал только случая отомстить.
Время от времени происходили и другие столкновения — опять-таки из-за женщин. Несмотря на все уговоры Флетчера Кристиена и мои, наши товарищи переходили от одной любовницы к другой, а с правами мужей вовсе не желали считаться. Каждым таким случаем Меналеа пользовался для того, чтобы разжечь в своих соплеменниках ненависть к белым.
Что касается таитянок, то они своих собственных чувств и желаний совершенно не проявляли. Они одинаково умели ладить и с мужьями, и с любовниками. Исключение представлял Юнг, к которому все женщины чувствовали расположение за его доброту и мягкость.
Возмущение среди таитян постепенно росло. Этому сильно способствовали своей грубостью и бесцеремонностью Мак-Кой и Кинталь. У недовольных появился вождь в лице Охоо, ловкого, развитого парня, сына одного из влиятельных ареоев. Пользуясь своим авторитетом и красноречием, Охоо организовал заговор. Так как мы ничего не подозревали и вели себя совершенно беспечно, таитяне решили ночью ворваться в наши хижины, часть из нас убить, а остальных заставить построить большую лодку, на которой они смогли бы вернуться на Таити.
Все было рассчитано, и день нападения назначен. План дикарей несомненно удался бы, если бы они не имели глупости посвятить в него жен.
Вечером, накануне назначенного дня, Манимаст, боявшаяся за жизнь Кинталя, тайком вышла из хижины, в которой помещались все таитяне, и прокралась к нашим домам. Переходя от одной двери к другой, она напевала на мотив одной из песен своей родины следующие слова:
Зачем черные точат свои топоры?
Они делают это, чтобы убить белых.
Все мы вскочили с постелей, на которые уже успели улечься, и собрались в доме Кристиена. Тот распорядился, чтобы мы вооружились, но сами ничего не предпринимали. Ночь прошла спокойно.
На рассвете Кристиен с ружьем в руках вышел из дому, как бы направляясь на охоту за дикими свиньями.
По дороге он встретил Охоо с заступом на плече, шедшего работать на ямсовое поле. Кристиен остановил его и произнес.
— Здравствуй, Охоо. Скажи, почему твои братья хотят убить своих белых друзей?
На лице Охоо не отразилось никакого удивления или смущения.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Сегодня ночью меня посетил дух, который сказал мне, что вы хотите нас убить.
Охоо ничего не ответил.
— Стало быть это правда?
Молодой таитянин, не умевший лгать, продолжал хранить молчание.
Кристиен потерял терпение:
— Скажи своим братьям, чтобы они, если вздумают напасть, не щадили нас, так как мы их не пощадим!
Охоо пожал плечами:
— Кто знает?
Кристиен продолжал, уже взбешенный:
— Мы вас щадить не станем, а убьем, как собак!
Охоо поднял свой заступ.
Кристиен, желая его напугать, приложил ружье к плечу и выстрелил нарочно мимо. Однако Охоо, услышав, как пуля просвистела около его уха, решил, что белый промахнулся, и бросился на него.
Кристиен выстрелил еще раз; раненый Охоо побежал к хижине своих соплеменников.
Таитяне, увидев, что их замысел стал известен, не решились открыто выступить и целый день просидели в своей хижине, запретив женам куда бы то ни было выходить. С наступлением ночи они скрылись в лесу, уведя с собой и женщин.
Мы достаточно хорошо знали их нравы и нисколько не удивились этому исчезновению. Так как плоды хлебного дерева и бананы тогда еще не поспели и не годились в пищу, то мы не сомневались в скором возвращении беглецов.
И действительно, через три дня появилась Манимаст. Она принесла Кристиену головы Охоо и Талалоо, его самого рьяного приверженца.
Как они умерли? Кто их убил? Почему? Никто из нас так и не узнал этого никогда.
На следующий день таитяне вернулись в поселок, и все пошло, повидимому, прежним порядком.
Однако, как впоследствии выяснилось, они ждали только удобного случая, чтобы предпринять попытку мщения.
Внешнее спокойствие продолжалось почти два года. А затем таитяне составили новый план нападения на нас.
Двое из них, Тимоа и Нехоу, украли несколько ружей с патронами и скрылись в лесу; они поддерживали постоянную связь с другими двумя таитянами — Тетаити и Меналеа. В условленный день Тетаити попросил у своего хозяина Вильямса ружье, чтобы поохотиться на диких свиней. Получив его, он встретился с двумя прятавшимися в лесу товарищами и вместе с ними Напал на Вильямса, работавшего на ямсовом поле. После первого же выстрела Вильямс упал, смертельно раненный. Ударами топоров его прикончили.
Мартин в это время работал на плантации, соседней с моей. Он услышал выстрел и, решив, что Кристиен убил дикую свинью, крикнул мне:
— Чудесно! Сегодня вечером у нас будет славный ужин!
Расправившись с Вильямсом, таитяне направились к плантации Кристиена, где работали Миллс, Мак-Кой и Меналеа. Чтобы не возбудить подозрений, убийцы попросили Меналеа сопровождать их и помочь принести дикую свинью, будто бы застреленную ими.
Напасть на двоих белых таитяне не решились и пошли дальше на поиски Кристиена, которого они рассчитывали застать одного.
Кристиен сидел у порога своего домика и чинил какую-то утварь. Тимоа выстрелил, и Кристиен упал в предсмертных мучениях. Его стоны долетели до ушей Мак-Коя, и тот забеспокоился.
— Кто-то, видно, заболел, — произнес он.
— Нет, — ответил ему Миллс, — я узнаю голос Манимаст; она зовет своих детей.
Удача подбодрила таитян; надо было доводить дело до конца и прежде всего разъединить Миллса и Мак-Коя. Двое из них спрятались в хижине Мак-Коя, а Тетаити побежал к нему с сообщением, что в его доме хозяйничают скрывавшиеся в лесу Тимоа и Нехау. Мак-Кой поспешил к себе, желая накрыть воров на месте преступления. Едва он ступил на порог, раздался выстрел, но пуля пролетела мимо.
Мак-Кой помчался обратно к Миллсу, рассказал ему о случившемся и посоветовал, не теряя времени бежать в лес. Однако Миллс, всегда хорошо относившийся к таитянам и пользовавшийся их любовью, не видел оснований бежать и не послушался Мак-Коя. Тот не стал терять времени на уговоры и отправился разыскивать Кристиена, но нашел его уже мертвым. Тогда Мак-Кой зашел за Кинталем (который уже знал о нападении и успел послать свою жену с поручением предупредить всех товарищей) и вместе с ним спрятался в лесах.
Тем временем опьяненные запахом крови таитяне продолжали избиение белых. Следующей их жертвой оказался слишком доверчивый Миллс. За ним погиб и Мартин.
Один из таитян, по имени Тенина, чувствовавший особое расположение к Броуну, хотел, повидимому, его спасти. Он первый вошел в хижину Броуна и, выстрелив в него холостым зарядом, быстро произнес:
— Сделай вид, что ты мертв.
Броун упал, но настолько растерялся, что сейчас же вскочил на ноги и попытался убежать. Меналеа убил его.
В это утро я работал на своей плантации, находившейся несколько в стороне от остальных, за группой скал. Я слышал только первый выстрел и ничего не подозревал о происходившем до тех пор, пока жена Кинталя не прибежала ко мне и не спросила:
— Почему ты работаешь в такое время?
Не понимая в чем дело, я последовал за ней, почти сразу же наткнулся на таитян и, подозревая недоброе, скрылся в лесу. Через несколько часов, думая, что все уже успокоилось, я решил вернуться в деревню. Не успел я подойти к ней, как таитяне заметили меня и бросились мне навстречу. Я снова побежал по направлению к лесу. Бегал я тогда хорошо, и расстояние между мной и моими преследователями все время увеличивалось. Я уже считал себя спасенным, как вдруг пуля пробила навылет мое плечо. Я упал и через несколько секунд увидел занесенный над моей головой ружейный пр