иклад. Мне удалось отвести удар рукой и вскочить на ноги. Собрав последние силы, я снова бросился бежать. Преследователи увидели, что мне, пожалуй, удастся ускользнуть; так как лично против меня они ничего не имели, то предложили мне вернуться в деревню, обещая не трогать меня. Я так обессилел от раны, что решил принять их предложение.
Меня привели в дом Кристиена, где я нашел его труп. Туда же через некоторое время пришел Юнг, которого таитянки спрятали на время кровопролития; по их усиленным просьбам, ему также гарантировали безопасность.
Мак-Кою и Кинталю удалось благополучно скрыться в лесах.
Таитяне праздновали победу, но наслаждались ею недолго. Уже на следующий день они начали ссориться между собой; они никак не могли притти к согласию относительно распределения жен, мужья которых были убиты.
Дело кончилось тем, что Меналеа пристрелил Тимоа в то время, как тот сидел рядом с бывшей женой Кристмена и аккомпанировал на флейте ее пению. На следующий день тот же Меналеа напал на Тетаити, пытавшегося утешить огорченную смертью Тимоа таитянку, и убил бы и его, если бы не вмешались женщины. Меналеа, боясь оставаться в деревне, убежал в лес и присоединился к Кинталю и Мак-Кою. Те отнеслись к нему с подозрением, но, узнав, что число их врагов уменьшилось, почувствовали себя более уверенно. Как-то днем они появились на гребне скал, господствовавших над поселком, и дали по нему несколько выстрелов из своих ружей, сильно испугав таитян. Они пришли ко мне и попросили передать моим скрывавшимся в лесу товарищам, что те могут спокойно вернуться в деревню при том условии, если они убьют Меналеа. Меналеа был действительно убит, но Кинталь и Мак-Кой не решились довериться таитянам, которых они всегда притесняли, и продолжали прятаться в лесу.
Положение оставалось очень напряженным, но женщины нашли из него довольно своеобразный выход. Ночью, во время сна своих мужей, они отрубили им головы и наутро принесли их мне. Так погибли последние из отправившихся с нами таитян. Это произошло 3 октября 1793 года.
Мы немедленно дали знать Кинталю и Мак-Кою, что они могут спокойно вернуться.
Вечером мы устроили торжественные похороны. Трупы чернокожих были преданы сожжению. Вокруг погребального костра женщины, как предписывал этикет, пели похоронные песни, причитали, рвали на себе волосы.
Тела наших товарищей мы похоронили в расположенных рядом могилах.
Из захваченной с «Баунти» библии я прочел несколько псалмов.
Нас осталось на острове четверо мужчин, девять женщин и несколько детей. В течение приблизительно года все шло наилучшим образом. Мы занимались обработкой полей, разводили ямс, чай и табак, ловили рыбу, устраивали западни для диких свиней. Женщины помогали нам во всех работах.
Причиной, нарушившей мирное существование, явилось опять поведение Мак-Коя и Кинталя. Они относились к женщинам, как к рабыням, и нередко колотили их. В конце концов таитянки начали жалеть о своих мужьях и думать о том, не сделали ли они ошибки, убив их.
В один прекрасный день женщины пришли к заключению, что они достаточно насладились жизнью на Питкэрне в обществе белых, и что пора возвращаться на Таити. Одна только Миото, жена Юнга, попыталась протестовать против планов своих подруг, но вскоре решила подчиниться общему решению.
Для того чтобы покинуть остров, таитянкам, конечно, необходима была лодка. Имевшаяся у нас шлюпка с «Баунти» по своим размерам не подходила для столь далекого путешествия; к тому же мы сами нуждались в ней для рыбной ловли. Надо было, следовательно, построить новую шлюпку, достаточно большую, чтобы в ней можно было проплыть свыше тысячи миль по открытому океану.
Вся эта затея представлялась совершенно бессмысленной, но женщины упорно настаивали на ее осуществлении. Прежде всего им необходимо было обеспечить себе нашу помощь, так как они прекрасно понимали, что своими силами им не обойтись. Задуманной цели они достигли весьма остроумным способом.
В течение нескольких недель они всячески отравляли нам существование. Они отказались исполнять домашние работы, вечно были недовольны и срывали свою злость на ребятах, награждая их в нашем присутствии щипками и колотушками, от которых те поднимали неистовый рев. Нечего и говорить, что при всякой попытке с нашей стороны подойти к ним с ласками, они принимались царапаться и кусаться.
Нам ничего не оставалось делать, как согласиться на их отъезд и обещать помощь в постройке большой шлюпки.
Женщины радостно принялись за работу. Одна из них, носившая теперь имя Дженни, дошла в своем рвении до того, что для пополнения запаса досок и гвоздей разобрала почти до основания свой дом. Что же касается нас, то мы испытывали в это время некоторую грусть: перспектива остаться одним на залитом кровью острове нас мало радовала.
Через шесть месяцев шлюпка была готова; в длину она имела около тридцати футов, в ширину — около семи. В нее погрузили кокосовые орехи, плоды хлебного дерева и несколько бочонков пресной воды.
Незадолго до всех этих событий Юнг начал вести дневник, в котором записывал все более или менее примечательные события нашего существования. 15 августа 1794 года он лаконически записал:
«Сегодня женщины попытались покинуть остров, но, как мы и ожидали, шлюпка перевернулась».
Конечно, такой конец безумной затеи следовало считать весьма счастливым. Если бы женщинам удалось выйти на шлюпке в открытый океан, они неминуемо погибли бы. А так они отделались только испугом и купанием. Они вплавь достигли острова и, сконфуженные неудачей, вернулись к прежней жизни. В течение нескольких месяцев они не проявляли никаких признаков недовольства.
Надо сознаться, что после этой истории все мы вели себя не совсем хорошо по отношению к нашим женам. Их вынужденное купание и возвращение служили предметом постоянных шуток и острот. Но это было бы еще полбеды; гораздо худшее заключалось в том, что Мак-Кой и Кинталь начали проявлять еще большую жестокость и грубость. При таких условиях женщины очень скоро почувствовали желание положить конец своему подневольному состоянию. Их было девять против четырех: полевые работы укрепили их мускулы, не уступавшие теперь мускулам мужчин. Что могло помешать им расправиться с нами, как некоторое время тому назад они расправились со своими соплеменниками? Они решили убить нас во время сна. Но подобно тому, как когда-то жена Кинталя Манимаст сообщила нам о заговоре таитян, и теперь Миото, преданная жена Юнга, не захотела его смерти и спасла всех нас. Она предупредила Юнга, подбросив в его хижину кокосовый орех с нацарапанными на нем знаками, а тот сообщил о готовящемся покушении остальным.
Мы немедленно отвели всех женщин в служивший им жилищем сарай и заперли там. Долго мы не могли решить, что с ними делать. После того, как они обещали больше не повторять попытки и впредь не давать своим поведением повода «даже заподозрить возможность таковой», мы решили их простить.
Однако Юнг записал в своем дневнике:
«Мы не забыли их поведения, и между нами было решено, что первая женщина, которая нарушит данное обещание, будет убита, и что так же мы поступим с каждой из остальных, если она в чем-либо провинится».
На Юнга это происшествие произвело очень тяжелое впечатление; он впал в меланхолию, подумывал о самоубийстве. Быть может, он и исполнил бы свое намерение, если бы как раз в это время у Миото не родился сын с совершенно светлой кожей, сильно походивший на отца.
В мае 1795 году мы приступили к постройке двух небольших лодок и в течение нескольких дней закончили их. Теперь мы могли чаще разнообразить нашу пищу свежей рыбой. В декабре этого же года впервые за все время мы увидели проходивший мимо острова корабль. В большом смятении мы укрылись в пещере, превращенной Кристиеном в крепость; на наше счастье, в этот день море было бурным, и неизвестное судно поспешило уйти от опасных берегов. Любопытно, что неделей позже, как отметил Юнг, «море было таким спокойным, каким мы его не видели со дня нашего прибытия на Питкэрн».
В 1796 году произошло так мало событий, что в дневнике Юнга запись о них заняла только одну страницу. В начале 1797 года женщины снова взбунтовались. Невидимому, им просто надоело довольно-таки однообразное существование вдали от родины. На этот раз они не пытались нас убить, а удовольствовались тем, что заявили о своем решении жить совершенно независимо от нас.
Нам пришлось подчиниться их прихоти и выделить им ряд плантаций, на которых они начали самостоятельно работать. Разрыв сношений был настолько полным, что при встречах женщины делали вид, что не узнают нас. Так продолжалось около года.
Жизнь наша стала еще более скучной. Как это всегда бывает, насладившись мирным существованием, мы вскоре почувствовали, что частые размолвки с нашими подругами и следовавшие затем примирения вносили много разнообразия и помогали нам коротать время.
В конце концов и женщинам надоело одиночество. К тому же дети, к этому времени уже подросшие, до некоторой степени связывали нас. Они ежедневно приходили к нам, сообщали о том, что делается у матерей, а затем возвращались домой со свежими новостями о нас.
Когда наступила весна, природа взяла свое.
Однажды вечером Манимаст решила навестить Кинталя в его хижине. По дороге она встретила Мак-Коя, прогуливавшегося с Дженни. На следующий день состоялось всеобщее примирение, и все пошло по-старому.
Условия нашего существования год от года улучшались. Поля давали прекрасные урожаи ямса, чая и табака. Дикие свиньи были приручены и превратились в домашних. В море вокруг острова можно было наловить рыбы. Дети подросли и уже оказывали некоторую помощь в работах.
В мае 1798 года мы пережили большое волнение. После трехдневной бури наступил полный штиль. Около полудня мы увидели большое судно, медленно подвигавшееся к острову. Как и в прошлый раз, мы немедленно укрылись в пещере и поставили часовых, которые должны были следить за всеми маневрами судна. Через некоторое время оно настолько приблизилось, что мы смогли убедиться в отсутствии на нем какого бы то ни было флага. Вероятно, мы имели дело с пиратской шхуной.