Блай хотел поближе рассмотреть «эари-рахи» и собрался было переправиться через реку, но ему разъяснили, что никто не имеет права переступать границу запретной территории.
На обратном пути Блай узнал, что у Тины было четверо детей, но все они жили отдельно от него.
Дойдя до того места, где они прежде останавливались, Тина снял с плеч Блая наброшенную ткань и предложил ему снова надеть шляпу.
Блай пожелал получше ознакомиться с местностью и попросил повести его обратно по другой дороге. Вскоре они поровнялись с деревом, ствол которого был испещрен всевозможными зарубками. Здесь Блаю снова предложили снять шляпу, а таитяне спустили одежду со своих плеч. Оказалось, что дерево являлось границей королевски^ владений, и все подходившие к нему из почтения к королю обнажали плечи.
Нельсон сначала сопровождал Блая, направлявшегося с визитом к «эари-рахи», но затем покинул своего командира, ибо растения интересовали его больше, чем юный король. Во время скитаний по острову с ним случилось забавное приключение, о котором он тогда никому не сообщил и только в Англии много лет спустя рассказал своим близким друзьям в рождественский вечер, выпив предварительно немалую толику портвейна.
Увлеченный изучением флоры Таити, Нельсон не обращал ни малейшего внимания на прелестных таитянок, пленивших всех его спутников.
В этот день, блуждая по острову, он приблизился к ручейку, на берегу которого увидел очаровательную девушку, только что вышедшую из воды. Она с чарующей улыбкой на лукавом личике приветствовала чужеземца.
Нельсон, внезапно забыв всю свою застенчивость и равнодушие к прелестям таитянок, тотчас же жестами и мимикой выразил девушке свое восхищение.
Юная островитянка улыбнулась, своенравным движением схватила молодого ученого за руку и повела его к расположенной поблизости небольшой хижине, окруженной кокосовыми пальмами.
Перед хижиной на траве сидело и весело болтало несколько человек. При приближении девушки, тащившей за руку белого, все они вскочили и приветствовали его громкими, радостными криками:
— Эхоа! Тайо! Эхоа!
Нельсон в ответ вежливо прижал руку к сердцу. Однако ему хотелось как можно скорее остаться наедине с молодой красавицей, которую, очевидно, звали Тимоа, так как она упорно повторяла это слово, показывая на себя. Он было повлек ее к хижине, но она со смехом выдернула руку и начала о чем-то оживленно беседовать с присутствующими.
Один из мужчин вошел в дом и тотчас же вернулся, неся с собой флейту и барабан.
Женщины отправились в примыкающий к домику сад, нарвали там гардений, нарезали целые охапки цветущих апельсинных и банановых веток и разбросали по траве, так что образовалось цветущее, ароматное ложе.
Один из мужчин взял флейту, а другой барабан.
Нельсон с изумлением смотрел на все эти приготовления, недоумевая, что же будет дальше.
Тимоа, надев на себя венок из цветов, положила гирлянду из гардений на голову Нельсона, затем легла на приготовленное ложе и знаками пригласила Нельсона последовать ее примеру.
Раздалась музыка, женщины запели очень нежную и в то же время несколько печальную «свадебную песню».
Минуту или две Нельсон выжидал, надеясь, что окружающие их зрители, наконец, удалятся. Убедившись, однако, что они расположились надолго, он возмущенный вскочил. Тимоа разрыдалась.
Поведение европейца вызвало в присутствующих большое удивление и даже некоторое недовольство: в лице маленькой Тимоа, их дочери, родственницы и подруги, он как бы оскорбил их всех. С угрожающим видом они смотрели на Нельсона.
Немного обеспокоенный, не зная, как вести себя, ученый ботаник решил позорно ретироваться.
Сбросив все еще остававшийся на голове венок из гардений, он побежал по направлению к берегу со всей быстротой, на какую были способны его длинные ноги.
На рассвете отряд матросов под начальством Флетчера Кристиена высадился на берег, получив задание разбить палатки на том самом месте, на котором когда-то стояли палатки Кука.
Палатки предназначались главным образом для хранения растений. В результате дипломатии Блая у вождей создалось впечатление, будто белый начальник оказывает им любезность, соглашаясь отвезти хлебные деревья «эари-рахи на Претани».
В тот же день Тина предложил Блаю вместе отправиться к главе «ареоев», чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, то есть вручить подарки.
Происхождение этой очень почитаемой таитянами секты относится к глубокой древности. Вот что говорит о ее начале один из мифов, распространенных между островитянами.
Оро, бог солнца и войны, как-то исчез с неба. Два его младших брата, Оро-Татофа и Уру-Татофа, обеспокоенные долгим отсутствием Оро, отправились на поиски. По радуге они спустились на землю и нашли Оро на Таити в маленькой, окруженной пальмовой рощицей хижине, где он предавался любви с таитянкой.
Братья не осмелились обеспокоить Оро без обычных приношений; один из них превратился в свинью, украшенную воткнутыми в нее красными перьями, а второй вручил ее в качестве подарка своему божественному брату.
Оро, тронутый почтительностью братьев, простил им самовольное сошествие на землю и наградил их титулом «ареоев».
С тех пор ареои сохранили обычай приносить в жертву поросенка, которого они закалывали и украшали красными перьями.
Мужчины-ареои вымазывали тело углем, а лицо раскрашивали в яркокрасный цвет. Всю их одежду составлял пояс из красных и желтых перьев. Женский наряд состоял из спускавшегося до колен куска ткани с отверстием посередине для головы.
Ареои составляли замкнутую аристократическую касту; они образовывали труппы бродячих актеров, которые, переходя с места на место, давали представления, состоявшие из пантомим и своего рода «ревю», или обозрений всех местных событий; все это сопровождалось сладострастными плясками.
Представления всегда шли по одной и той же программе.
Прежде всего артисты садились на землю в круг и нараспев декламировали длинную поэму в честь своих богов, Оро-Татофа и Уру-Татофа. Они начинали очень медленно и тихо, затем постепенно ускоряли темп и повышали голос, так что под конец пение превращалось в ряд диких выкриков. По окончании поэмы ареои исполняли пантомиму или обозрение. В заключение всегда начинались пляски, сначала медленные и ритмичные, а затем переходившие в дикие, полные сладострастия прыжки.
После танцев ареои нередко срывали с присутствовавших женщин одежду и забирали ее себе. Так как все они были богатыми людьми, то этот грабеж, очевидно, представлял пережиток какого-то древнего обряда или обычая.
Дорога, по которой Блай и Тина должны были итти, чтобы попасть к жилищу главы ареоев, извивалась вдоль реки. Блай уже неоднократно ходил здесь раньше. Но на этот раз, повидимому, для большей торжественности, они сели в пирогу и поплыли вверх по течению.
Через некоторое время они пристали к берегу. На траве лежало множество плодов хлебного дерева, несколько поросят, уж зарезанных и украшенных как полагается красными перьями, и несколько кусков ткани. В сорока шагах от этого места сидел мужчина. Блаю объяснили, что это один из самых важных и самых уважаемых ареоев.
Блаю вручили кусок ткани, а пять островитян взяли поросенка и четыре корзины, полные хлебных плодов. Все они вместе с Тиной двинулись к ареою и положили свои приношения к его ногам. При этом Блай произнес несколько фраз, которые ему подсказывал Тина, впрочем, так неотчетливо, что он почти ничего не мог расслышать и часто путался; произношение также не отличалось достаточной правильностью, и потому его довольно нескладная речь вызвала смех у окружающих.
Затем Блай подошел с дарами и к другому почтенному ареою, находившемуся поблизости.
Ареои ни слова не ответили на речь Блая, продолжая сидеть с очень важным видом и принимая все приношения как нечто должное, а вовсе не как подарок. Так как Тина знал, что у Блая есть дети, он предложил ему сделать от их имени еще одно приношение первому ареою.
Блай исполнил и это, хотя совершенно не понимал, какое отношение могла иметь такая церемония к его детям; он даже удивился предположению, что дар, принесенный людям, уничтожающим по обычаю своей касты первенцев, может пойти на благо чьим-либо детям.
Блай не раз беседовал с таитянами и расспрашивал их, чем вызывается обычай, предписывающий ареоям убивать первых четырех родившихся у них детей. И неизменно он получал один и тот же ответ:
— Уоррау, уоррау ноти май дидди, уоррау уоррау ти-тата, — что означало: у нас слишком много детей, слишком много людей.
С другой стороны, таитяне, очевидно, не боялись чрезмерного увеличения числа людей низшего сословия, так как этот варварский обычай соблюдался только аристократами-ареоями.
Тина, Поино и еще несколько вождей почти все время проводили с Блаем и ежедневно посещали корабль; не было такого случая, чтобы Блай садился за обед без гостей, причем Тина попрежнему не ел сам, а его кормили.
Как-то Блай показал королю те приготовления, которые делались на «Баунти» для погрузки хлебных деревьев. Тина еще раз выразил удовольствие по поводу того, что его подарок будет доставлен английскому королю, и заодно выразил надежду со следующим кораблем получить большие топоры, пилы, всякого рода ткани, шляпы, кресла с высокими спинками, кровати, различное оружие с боевыми припасами и еще несколько десятков предметов, названия которых пришли ему в эту минуту в голову.
С начала ноября наступило дождливое время года с грозами и переменными ветрами. 5 ноября экипаж «Баунти» приступил к сбору хлебных деревьев. Таитяне усердно помогали матросам выкапывать их с корнями. К этому времени островитяне успели привыкнуть к белым, их любопытство было уже удовлетворено; жители более отдаленных областей вернулись по домам.
У судового цирюльника случайно оказалась гипсовая женская головка, очень неплохо сделанная. По приказанию Блая, которому пришла фантазия подшутить над островитянами, он смастерил ей изящную прическу, а с помощью палки и куска материи пристроил туловище. Среди таитян распространился слух, что на борту «Баунти» имеется женщина-англичанка. Куклу вынесли и поставили на корме корабля. Таитяне пришли в неописуемый восторг и стали громкими радостными криками приветствовать женщину из Британии. Они ни минуты не сомневались в том, что это была действительно ж