Вот именно.
Я подумывал написать Джесси заранее, но она никогда не проверяла свой мобильный. Поэтому я пошел к ней сразу после того, как принял душ и справил нужду, пропуская еженедельный перепихон с сорокадвухлетней риелторшей, которая помогала мне с ремонтом гостиницы. Я дюжину раз нажал на кнопку дверного звонка и ходил туда-сюда перед дверью, ожидая, когда мне ответят. Мне хотелось убедиться, что ее первый рабочий день прошел хорошо. Гейл сказала, что она была тихой и внимательной – разве это не определение Джесси? – но меня переполняло непреодолимое, неожиданное представление, что я должен был находиться рядом с ней.
Вина. Я чувствовал вину. А я никогда в жизни не чувствовал себя виноватым.
– Бэйн, – ответила Пэм, прижимаясь к двери, с ядовитой улыбкой на губах.
Я почувствовал разочарование. В тот момент я бы лучше отымел чертову банку с тунцом, только бы не прикасаться к Пэм. Свет позади нее был приглушенным, и я задумался, дома ли Джесси. Возможно, стоило начать поиски с особняка миссис Белфорт.
– Джесси здесь?
Она склонила голову набок и надула губы.
– Может быть.
Я уперся локтем в дверной косяк.
– На твоем месте я бы не стал со мной связываться, Пэм.
– А я бы стала. – Ее голос наполнился кружевом, и страстью, и той влажной вещью между ними, которая не представляла для меня интереса.
Я ворвался в ее дом, взял штурмом, подобно вражеской армии, зная, что она ничего не сможет с этим сделать. Меня нанял Даррен. Если понадобится, он все уладит.
– Я хочу твою дочь, – выпалил я, потому что какая-то часть меня больше не заботилась о том, чтобы это скрывать.
– Да ты шутишь. – Пэм проследовала за мной в глубь дома.
– Было бы чертовски здорово, но нет. И я сам знаю, что мне не стоит ее преследовать, так что не переживай. Тем не менее я никогда не буду с тобой трахаться. Ни в этой жизни, ни в следующей. Так что сделай нам обоим одолжение и хотя бы притворись, что ты порядочная мать.
Она раскрыла рот и стояла передо мной, вероятно ожидая услышать извинения, которых не последовало. Я развернулся и поднялся по лестнице к комнате Джесси, ощущая на плечах тяжесть сказанных слов.
Я желал Снежинку. Действительно желал. Я хотел наслаждаться ее киской и трахать ее упругое маленькое тело до беспамятства. Хотел целовать татуировку на ее шее и рассказать, что уже видел эту фразу раньше и она мне понравилась. Что я видел и саму Джесси и хотел ее уже тогда.
Что она не была для меня просто проклятой сопливой историей.
Я постучал в ее дверь. Нет ответа.
Я постучал снова. Все еще ничего.
Третий раз.
– Уходи, – зевнула она с другой стороны двери.
– Ничего не выйдет. Открывай.
– Бэйн? – Мне нравилось, что она до сих пор оставалась достаточно наивной, чтобы удивляться моему появлению.
– Нам нужно поговорить. – Я снова вышагивал перед дверью. Какого черта это происходит? В воздухе повисла тишина, прежде чем ее дверь приоткрылась. Сквозь зазор мне удалось разглядеть лицо Джесси. Она была такой красивой, что это практически причиняло мне боль. Я встречал и имел много красивых женщин. Но никто из них не мог сравниться со Снежинкой. Все вокруг нее казалось блеклым, а она, подобно тексту стихотворения на листе с выжженными краями, оставалась ясной и отчетливой. Толкнув плечом ее дверь, я зашел в комнату, и у меня чуть не перехватило дыхание.
С потолка свисала люстра, собранная из небольших памятных вещей: старых компакт-дисков, ручек, пультов, открыток, писем и брелоков с изображениями ее любимых инди-групп. Казалось, будто сама ее душа взорвалась и разлетелась кусочками перед нами. Стена за ее широкой кроватью была увешана фотографиями человеческих спин, снятых на «Поляроид». Среди них я узнал ее мать. Темноволосый мужчина на соседнем снимке, вероятно, был ее отцом. Тут же были кадры с Дарреном, группой чирлидерш и толпой незнакомцев. Некоторые булавки оставались пустыми. Предполагаю, что когда-то там висели фотографии людей из ее прошлой жизни, кто впоследствии перевернул ее с ног на голову. Хотя одно изображение все же осталось. Спина молодого человека с густыми каштановыми волосами. Полагаю, Эмери. Его шею сотню раз протыкали булавкой, пока в центре не образовалась дыра размером с горошину.
На ее подоконнике стояла стеклянная банка с гирляндой внутри. Пошлые книжки были раскиданы по полу. Постельное белье напоминало Битлджуса своим черно-белым рисунком, а на двери висела порыжевшая табличка со словами «Не входить, мы уже устали прятать тела». Ее комната обладала характером. Личностью. И это прекрасно чувствовалось.
– Кто придумал все это? – спросил я, внезапно осознав, как близко друг к другу находились наши тела и как грудь Джесси опускалась и поднималась в такт моей, будто девушка чувствовала то же, что и я, хотя я понятия не имел, что это.
– Я сама, – ответила она тихо. Ее волосы все еще оставались влажными после душа, который она, должно быть, приняла сразу, как вернулась со смены. На Джесси были крошечные пижамные шорты – снова оранжевые – и мешковатый черный топ с изображением «Sleeping with Sirens»[25]. Не знаю почему, но ничего сексуальнее этого я еще не видел.
Она – личность.
Она – подросток, который вот-вот переступит двадцатилетний порог.
Она – девушка, женщина и нечто среднее между ними, с сиськами, гормонами и острым язычком, и лед между нами таял слишком стремительно, но я чертовски хотел испить каждую его каплю.
Наши ноги соприкоснулись. Близость оказывала влияние на нас обоих. Мой взгляд встретился с ее. Зеленый против синего. Тяжелый в противовес мягкому. Глаза грязного лжеца смотрели на самую чистую и добрую девушку, которую я когда-либо знал.
– Как прошел твой первый день? – Я нарушил тишину первым.
– Без происшествий. А где был ты? – Ее голос звучал тихо, в отличие от смысла произнесенных слов.
Я не мог встретиться с тобой, не нарушив шестимиллионный контракт.
– Серфил. – Я отступил на шаг, щелкнув жвачкой. – Я готовлю Бека к соревнованиям в конце месяца. Поэтому и искал нового бариста. Бек увольняется. – Я так сильно искажал правду, что она грозила треснуть.
– Хорошо.
– Ты уверена, что все действительно хорошо?
– Нет. Сегодня был мой первый рабочий день. Первый день, когда я снова столкнулась лицом к лицу с реальным миром. Я думала, ты хотя бы заглянешь ко мне. – Ее голос дрожал. Я предал ее, и она испытывала ярость. – Мне казалось, что мы друзья.
– Так и есть.
– Друзья заботятся друг о друге.
– Я забочусь. – И это становилось гребаной проблемой. Как, например, следующие слова, вылетевшие из моего рта, за которые я хотел врезать себе кулаком: – Поужинаешь со мной?
Что, черт возьми, я только что сказал? Позвал ее на свидание?
Она почти прислонилась ко мне – почти, – и я повсюду чувствовал ее запах. В том числе и аромат ее киски. И меня убивало то, что я не мог ей помочь увидеть то, что действительно имело значение. Что она снова могла бы наслаждаться сексом. Со мной.
Список моих безумных поступков пополнился еще одним глупым действием. Сжав пальцами ее подбородок, я приподнял его, чтобы наши губы оказались на одном уровне. Дверь в ее комнату все еще оставалась приоткрытой, и я знал, как сильно рискую. Но я должен был сказать следующие слова, глядя ей в глаза. Потому что мама права. Я не имел права облажаться.
– Ты должна сказать «нет». Я ублюдок, – прошептал я.
Выгони меня. Пока я не стал тем, кто не сможет тебя отпустить.
Она подняла взгляд и покачала головой.
– Я говорю «да».
– Нет, Снежинка, ты не понимаешь. Я в буквальном смысле ублюдок. Мой биологический отец был женат, но не на моей маме. Конечно, она этого не хотела. Он ее жестоко изнасиловал. А я своим существованием ей постоянно об этом напоминаю. У меня его волосы. Его глаза. Его губы. Его рост и телосложение. Я никогда с ним не встречался, но у меня есть ощущение, что если бы наша встреча произошла, я бы оторвал себе конечности, просто чтобы убедиться, что никогда не буду способен совершить то, что сделал он по отношению к маме. Вот зачем татуировки и борода. Вот почему я скрываюсь за ними. Я не хочу становиться им, понимаешь?
Я никогда никому этого не рассказывал, и тот, кто утверждает, что высказывание правды вслух освобождает, должен проверить свою голову. Правда ощущалась пятитонной цепью на шее. На самом деле борода служила мне броней. Я решил ее отращивать, когда впервые начал спать за деньги. Я сделал это, чтобы не видеть полностью свое лицо в зеркале.
А в качестве своего следующего трюка, дамы и господа, я стану шлюхой, ведь именно такой считал отец мою мать. Только еще хуже. Она этого не хотела. А я, за хорошую цену, соглашался сам.
Глаза Джесси расширились в ответ на мое признание, и я ненавидел то, что в них увидел. В ее зрачках плескалась жалость. Я хотел, чтобы она моргнула и показала мне что-нибудь другое. Страсть. Злость. Смущение. Ненависть. Я бы принял все, кроме долбаной жалости.
– Так вот почему ты говорил, что моя история для тебя личная. Поэтому сказал, что ту девушку уже не спасти.
Я не кивнул – на самом деле я был в состоянии только пожать плечами, – но она продолжила:
– Поэтому ты не хочешь переспать со мной. – Кончики ее пальцев скользили по губам.
– Среди прочих причин. Послушай, ты не катастрофа для меня, ясно? Ты – человек. Очаровательный, талантливый, веселый – горячее огня – человек. Но в этом-то и дело. Я не могу к тебе прикоснуться. Я не стану этого делать. Я просто не могу позволить, чтобы это осталось на моей совести. Пока мы держим наши отношения в рамках платонических, все будет хорошо. – Мои слова пропитались обманом. Сейчас я уже должен был Даррену больше, чем когда-либо хранилось на моем банковском счете. Даже если бы захотел разорвать контракт, я уже потратил четверть его денег.