– Заткнись, Гейл.
Несколько минут мы просто стояли и смотрели друг на друга, как идиоты, пока я пытался продумать свой следующий шаг.
– Ты уверена, что ее здесь нет? – спросил я еще раз. Гениально, придурок. Я бы уже почувствовал присутствие Джесси.
– Абсолютно. Боже, ты ведешь себя как фанатик. В какой-то степени это даже мило, но и немного жутко.
– Как она справляется со смертью Даррена?
Гейл пожала плечами.
– Знаешь, она в порядке. Само зрелище немного травмировало ее, но после того, что Даррен с ней сделал, вряд ли его смерть разбила ей сердце.
– Что ты имеешь в виду? – рассеянно спросил я, пока изучал пространство квартиры за плечом Гейл, ища взглядом вещи, принадлежавшие Джесси. Потому что, очевидно, жуткая часть моего фанатизма перевешивала милую на несколько тонн.
– Я о том, как он лишил ее девственности… – Гейл замолчала и уставилась на меня так, будто я влепил ей пощечину. Осознание окутало пространство между нами черным туманом, но теперь я мог ясно видел сквозь него. Кусочки мозаики встали на место.
Какого.
Черта.
– Повтори, – тихо приказал я, чувствуя, как кровь закипала под моей кожей, грозясь испепелить меня дотла своим жаром.
Гейл отступила на шаг и прикрыла рот рукой.
– Я думала, что она тебе рассказала.
– С чего бы ей это делать? Она меня бросила. – Очевидно, Джесси узнала эту информацию недавно – она бы не стала скрывать ее от меня. Потому что, в противовес мне, она всегда оставалась честной.
– Да, точно. – Гейл глубоко вздохнула и потерла лицо, забыв о пурпурной помаде, которую недавно нанесла. – Ты прав. Извини. Она справляется с этим, Роман. Справляется.
Я смотрел на Гейл, ожидая, что она скажет что-нибудь еще, но девушка просто развернулась и зашла в квартиру. Я последовал за ней, пинком захлопнув дверь за собой.
– Как я должен поступить, Гейл? Скажи мне. Я не могу отпустить ее, но и не могу силой заставить оставаться рядом со мной. – В ее жизни и так хватало мужчин, которые принуждали ее к разному дерьму.
Гейл встретилась со мной взглядом, грызя кончики ногтя, накрашенного темно-пурпурным лаком.
– Дай ей время.
– Что?
– Ты уже подарил ей все, что мог, – работу, любовь, страсть и даже свой член. Единственное, чего ты ее лишил, – время.
– Что, если в конце концов она решит, что я ей не нужен? – Я устало провел ладонью по лицу.
Гейл улыбнулась в ответ.
– Тогда ты порадуешься за нее, Роман. В этом вся суть любви.
Глава двадцать пятая
Письмо
Моя дорогая Джесси!
Это самое сложное и одновременно самое легкое, что мне приходилось делать за всю свою жизнь. Сложное, поскольку я знаю, что мне предстоит совершить после того, как я допишу письмо, и я страшусь этого момента, хотя и хочу поскорее со всем покончить. И легкое, потому что правда освобождает, а я и так слишком долго держал эти чувства в себе.
Хотел бы я сказать, что сожалею о том, что сделал. Но если быть честным – а честность – единственное, что я тебе действительно задолжал, – я отдал тебе и твоей матери все, что у меня есть, и после моей смерти все достанется тебе, Джесси. Единственное, о чем я сожалею, это то, что ты все вспомнила. Я думал, ты была слишком пьяна.
Что ты ничего не понимала.
Я хотел тебя.
И я взял тебя.
Потому что это всегда была ты.
Я помню, как впервые тебя увидел. Тебя. Не Пэм. Твоя мать работала кассиром в закусочной, которая располагалась в том же здании, что и бухгалтерская компания, обслуживающая мою компанию. Я забрел туда случайно. И вместо того чтобы заметить сногсшибательную блондинку моего возраста, я обратил внимание на сидящую рядом с ней девочку с чернильными хвостиками и огромными голубыми глазами. Ты читала книгу, твои волосы напоминали перья, а глаза были похожи на кристаллы. Ты была запретной, но прекрасной. От формы твоих глаз и до изгиба мягких тонких губ – в твоей красоте таилось столько власти, но ты еще не подозревала об этом.
Хуже всего в этой ситуации было то, что я смог легко к тебе подобраться.
Мужчина с моим статусом мог с легкостью заманить женщину, которая оказалась в положении твоей матери, куда угодно. Особенно под венец.
Я знал, что мне не придется прикладывать много сил. Одна ночь, может, две. Я планировал быть терпеливым и добрым. Я влюбился в тебя, Джесси. Было сложно не влюбиться. В твою страсть к книгам, к жизни, к любви. И я смог так просто к тебе подобраться. Твоя мама оправлялась после потери Арта. Она тяжело переживала и наличие любовницы, и случайную смерть.
Я проявлял терпение.
Я был милым.
Но не только.
Иногда я злился.
Никто не знал.
Никто не подозревал.
В тихом омуте водятся черти.
Я сожалею лишь о том, что ты утонула в омуте моих грехов.
Я хочу, чтобы ты знала: я никогда не хотел причинить тебе зла. У меня были надежды. Действительно были. Может, ты это чувствовала. Может, я не был таким уж сумасшедшим. Может быть, впервые в жизни кто-то заметил во мне не только шепелявого неудачника, каким я и являлся (или хотел, чтобы меня таким видели. Ох, Джесси, людьми так легко манипулировать, когда они считают тебя слабаком). Может, ты и оказалась этим человеком.
Я скажу это – я действительно сожалел о том, что с тобой сделали Эмери и его друзья. Когда они причинили тебе боль, они причинили боль и мне. Я никогда не думал, что все зайдет так далеко. Я даже не мог представить, что Уоллес заметит. И я совершенно не ожидал, что он решится на изнасилование, за это я искренне прошу прощения, хотя должен добавить, что любой уравновешенный человек никогда бы не поступил так, как он.
Я понимаю, насколько лицемерно это звучит. Но я никогда и не считал себя уравновешенным человеком. Я лишь говорю, что Эмери им тоже никогда не был и тебе не повезло стать жертвой. Дважды.
Джесси, я люблю тебя. Но в каком-то смысле и ненавижу. Ты заставила меня терпеть твою мать, а я думаю, что мы оба знаем, насколько невыносимой она бывает.
Меня нисколько не удивило, что в школе тебя начали называть Белоснежкой. Я задавался вопросом – и не единожды, – стала ли твоим друзьям известна вся правда. Что у тебя, как и у Белоснежки, имелась злобная мать, которая завидовала твоей красоте. И ты тоже пряталась от мира. Только вместо гномов тебя окружали книги. И ты тоже откусила отравленное яблоко.
Этим яблоком стал Бэйн Проценко.
Он должен был разбудить тебя.
А не красть.
Мы заключили сделку. Я знал, что он сумеет вытащить тебя из омута страданий, используя свое красивое лицо и ужасную репутацию. Но я не думал, что он зайдет так далеко. Я не предполагал, что он падет, как и все мы.
Джесси, я собираюсь попросить тебя кое о чем очень важном.
Не прощай меня.
Не прощай их.
Разорви этот порочный круг, потому что в мире слишком много жестоких мужчин, которых нужно остановить, и единственный способ это сделать – стать сильной женщиной. Так что будь одной из них.
Правда в том, что Арт поступил правильно, когда оставил твою мать.
Правда в том, что Бэйн поступил правильно, бросив мне вызов и влюбившись в тебя.
Правда в том, что эти слова станут последними, которые я когда-либо произнесу или напишу, и все запомнят меня как мерзавца.
Но через несколько минут для меня это перестанет иметь значение. Как и все остальное.
Пуля в голову – мой выбор самоубийства. Он грязный и дорогой, как и я сам.
Иди в полицию, Джесси. Расскажи им об Эмери, Нолане и Генри. Не позволяй им остаться безнаказанными. Видит Бог, я избегал наказания восемь лет, и я не заслужил ни одного дня из них.
С любовью, уважением и сожалением,
Глава двадцать шестая
Джесси
Оглушительные раскаты грома, заполнившие мои уши, привели меня посреди ночи на крышу дома Гейл.
Был конец сентября. Дождь редко стекал по горячим крышам и пыльным окнам моего пустынного городка в Южной Калифорнии. Возможно, все происходящее являлось частью чего-то большего. Может быть, это знак. Может быть, таким образом отец хотел мне что-то сказать. Или Даррен. Или Бэйн. Или все дело в том пакете с уликами, который затаился в моей спортивной сумке, подобно бомбе замедленного действия.
Может быть. Может быть. Может быть.
Подняв взгляд на хмурое небо, я позволила каплям дождя стекать по моему лицу. Письмо Даррена выпало из моего рюкзака вскоре после того, как я вернулась в дом Гейл. Подруга предложила остаться со мной, когда я буду его читать. Я поблагодарила ее, но сказала, что слова в письме предназначались мне, поэтому встречусь я с ними в одиночку.
Письмо шокировало меня, но простой прозрачный пластиковый пакет, который сопровождал его, вызвал дрожь, проникшую в каждую клеточку моего тела. В нем лежали вещественные доказательства из ночи «Инцидента». Мои разорванные трусики, бюстгальтер и блузка, залитая кровью и спермой. Там же лежал мой старый раздавленный телефон, на котором остались отпечатки виновников. Все это находилось внутри пакета. И к нему был прикреплен стикер.
«Хранил их в своем сейфе. Удачи».
Когда капли дождя проскользнули между моими губами, моя грудь сжалась. Вместе с прохладной влагой я позволила проникнуть в меня и воспоминаниям последних восьми лет. Я сказала себе, что ни в чем не виновата. И впервые за многие годы я действительно в это верила. Мне хотелось плакать, но слезы отказывались выходить. На смену им пришли гнев, ярость и глубокое чувство несправедливости. Даррен был болен. Пэм тоже больна. Эмери, Нолан и Генри – все они больны. Бэйн не болен, но он подонок, и между нами все еще стоят последствия его ошибок.