Иногда возобновлялись вечерние прогулки верхом, и разговоры о предстоящей поездке вспыхивали с новой силой. На каждый приход Трелони Тереза реагировала болезненно, хоть и старалась поменьше ссориться с Байроном. Но Джордж видел, как она переживает, и сам тоже начинал волноваться.
– Надо скорее уезжать, – говорил он. – Затянувшееся прощание ни к чему нам обоим. Менять принятое решение поздно. Я уже вложил в это предприятие немалые деньги. В Англии успели объявить меня героем, а греки ждут моего приезда. Пути назад нет.
Трелони казалось, что иногда Байрон жалеет о предпринятых шагах. Здоровье его не улучшалось, а настроение менялось по нескольку раз на день. К тому же начавшие было ослабевать чувства к Терезе теперь обрели новую силу. Джордж называл ее своей единственной и последней любовью, меланхолично рассуждая о предстоящей разлуке.
– Оставайтесь, Джордж! – восклицал Трелони. – Мы поедем с Пьетро и выполним все ваши инструкции. Вам ехать незачем, – его настораживали лихорадочный блеск глаз Байрона и нежелание менять намеченные планы.
– Мне так нагадали. Вы ведь помните, я должен ехать. С судьбой спорить бесполезно. Ее не обхитришь. Я попаду в Грецию. Не стоит меня отговаривать. Напротив, именно вы с Пьетро вполне могли бы здесь остаться, но не я…
Спор был бесполезен. Да и в глубине души Трелони хотел, чтобы друг, которым он так восхищался, которого он так любил, ехал с ними. С одной стороны, Байрон производил впечатление человека закрытого и не стремящегося к общению. С другой – он слыл прекрасным собеседником, к нему притягивало людей, что одновременно удивляло и восторгало Эдварда. Если из Англии приезжали соотечественники, они считали своим долгом нанести визит вежливости Джорджу. Да, в последнее время гостей на вилле принимали крайне редко. Тем не менее всегда находились желающие зайти к нему и потом рассказывать о Байроне правду, а чаще – плести небылицы…
Кроме Гамба и слуг других итальянцев в доме не видели. Друзья и родственники Терезы остались в Равенне, а в Генуе их принимали холодно, не выражая ни малейшего желания с ними общаться.
– Терезе, наверное, скучно весь день проводить одной, – предположил Трелони, – без вас, дорогой Байрон, она лишится единственного собеседника. Отчасти я понимаю ее нежелание вас отпускать.
– О, не преувеличивайте, мой друг! – Джордж скривился. – Она с детства жила в монастыре и привыкла к такому образу жизни. Это меня в итальянских женщинах и восхищает. Они умеют скандалить и добиваться своего, но в целом это женщины определенного воспитания, приученные к уединенному времяпрепровождению с молитвенником в руках. Поверьте, Тереза не видит ничего особенного в том, чтобы сидеть в комнате, глядя в окно. Конечно, ей нравятся беседы со мной. Никто в ее окружении не имеет образования, подобного тому, что я получил в Англии. Я не тешу себя мыслью о наличии у меня особого дара или таланта. Однако же стоит признать: тут мужчины проще и найти в собеседники человека тонкого склада, достойного происхождения сложно…
Отсутствие писем с указаниями из Греции заставило Байрона чуть отложить выход в море. Погрузка всего необходимого на борт тоже происходила не так быстро, как хотелось бы. С собой Джордж велел брать медикаменты, которых хватило бы для нескольких сотен человек на год, две пушки, амуницию и личное оружие. Кроме того, на борт подняли пять лошадей и ньюфаундленда. С Байроном уезжали Пьетро, Трелони, врач, восемь слуг и грек, который прибыл в Геную из России и собирался возвращаться на родину.
Ни десятого, ни двенадцатого июля выйти из порта не удалось: в спешке шли последние приготовления.
– Завтра тринадцатое. Предлагаю, дабы не откладывать более отъезд, остаться на «Геркулесе», – объявил Джордж Пьетро и Трелони. – Четырнадцатого поутру двинемся в путь.
– Приготовления закончены. Мы можем выступить и завтра, – сказал Пьетро. – Погода стоит превосходная. Капитан готов поднять паруса.
– Нет, мой друг, тринадцатого мы останемся в порту, – возразил Джордж. – Иначе все путешествие будет проходить под дурным знамением.
– Это правда! – подхватил Трелони. – Тринадцатого выходить нельзя. К сожалению, мы не сумели собраться раньше, но в том нет нашей вины. Думаю, письма от господина Блэкьера застряли где-то по дороге. Но если мы не выдвинемся сейчас, то не выдвинемся никогда. Поэтому четырнадцатое число вполне подходит для осуществления наших намерений.
– Десятое, двенадцатое, четырнадцатое – ряд цифр один, – промолвил Байрон. – Завтра переедем на корабль, решено. Предупредите команду. Пусть все будет наготове.
Теперь Джордж казался совершенно спокойным. Лихорадочное состояние покинуло его. Со стороны он выглядел уверенным в себе человеком, командиром, ведущим свой отряд на благое дело. Он распрощался с Терезой, которой не позволил провожать его до порта, отправил весточку Мэри и тринадцатого июля, как и запланировал накануне, поехал к морю. Команда ожидала на борту. Капитан воодушевленно расхаживал по палубе, отдавая последние распоряжения. Единственными недовольными были лошади, которые нервно били копытами и громко ржали. Им поход по морю уже сейчас представлялся мероприятием опасным и совершенно неподходящим для их лошадиной сущности. Ньюфаундленд по кличке Лев пытался соответствовать гордому имени и не показывать страха.
Днем на корабль с наличными деньгами на десять тысяч испанских долларов и бумагами, подтверждающими выданный Байрону аккредитив дополнительно еще на сорок тысяч, прибыл банкир, господин Бэрри. Покончив с деловой частью визита, Джордж предложил Бэрри, Пьетро и Трелони ехать в Ломеллину – прелестную деревушку неподалеку от Генуи.
– Если вы не против, господа, мы отобедаем там, на берегу, – он отдал распоряжения слугам подготовить необходимую провизию и в счастливом расположении духа отправился на берег.
Лошади тоже были рады почувствовать земную твердь под ногами. Они наивно понадеялись, что морское приключение на этом закончилось, и прытко скакали в сторону Ломеллины. Преодолев расстояние в шесть миль, компания спешилась и расположилась в тени дерева неподалеку от мерно шелестевшего волнами моря. Еды взяли с собой немного. Байрон, как и раньше, соблюдал назначенную самому себе строгую диету, а остальные подчинились его воле, довольствуясь сыром, фруктами и вином.
– Прекрасный вид, – умиротворенно сказал Байрон. Он сидел, расслабленно прислонившись к стволу дерева, глядя куда-то вдаль. – Италия – красивейшая страна, и мне жаль покидать ее. Такого не увидишь больше нигде.
– Вы же уже посещали Грецию. Неужели она уступает здешним местам? – спросил Бэрри. – Я слышал, греческое побережье, в особенности острова, превосходят любые картины, которые может нарисовать воображение!
Байрон на минуту задумался:
– Верно, там есть места истинно божественные. Порой я начинал верить, что именно в Греции жили боги. Мне думается, в Греции скорее бросается в глаза восточная красота, которой не увидишь в Италии. Я понимаю, почему туркам полюбились те места и они никак не хотят покидать их, по крайней мере, мирно. Иные земли, конечно, уступают Греции, к тому же не несут в себе этого восточного колорита. Но нынче Греция разрушена. Сомневаюсь, что мы насладимся дивными видами посреди бедности, развалин, посреди войны. Да и сидя здесь, я не верю, что буду восторгаться в такой же мере чем-то иным.
Больше никто не задавал Байрону вопроса: «зачем мы направляемся в Грецию, если тут так хорошо». Нет, всех захлестнуло походное настроение, когда воинственно протрубили трубы, надеты латы, а в руки взято оружие. Лазурная гладь воды искрилась на солнце, полуденная жара спадала, чуть смягчившись. На поле неподалеку вновь вышли крестьяне, чтобы успеть сделать свою тяжкую работу до заката. Громкие крики итальянок, призывавших детей к порядку, едва заглушались пением птиц, словно соревновавшихся друг с другом. Нехотя мужчины начали подниматься и отвязывать лошадей.
В порту Генуи они с трудом завели их на корабль. Кое-как слуги затащили упиравшихся животных в тесный трюм, где привычная твердая земля вновь сменилась на качающийся на волнах деревянный пол.
На рассвете Байрон стоял на палубе. Его друзья спали, а капитан с командой уже бодро готовились к выходу в море.
– Отличная погода! – тучный капитан, скорее похожий на мясника, чем на мореплавателя, довольно посмотрел на небо. – Будем надеяться, ветер не переменится, – он перекрестился и оставил Байрона одного.
– Будем надеяться, – тихо повторил Джордж.
Он любовался на прекрасный город, в который прибыл морем несколько месяцев назад. При восходе солнца Генуя выглядела, словно сказочный город, раскинувшийся на холме, над морем. Покидать Геную именно в этот момент было жаль, но морской воздух всегда поднимал настроение Байрону. Он расстегнул пуговицы рубашки, обнажив грудь, и вдыхал соленый аромат, пробиравший его насквозь. Вскоре проснулись и остальные новоявленные филэллины. Они встали возле Джорджа, дружно забыв про завтрак, глядя на разворачивающуюся перед их взором картину.
В приподнятом настроении поели. Теперь предприятие казалось делом пустяковым, о котором позже можно будет слагать легенды и плести небылицы. Трелони шутил больше всех. Он легко влюблялся и легко переезжал с места на место. Он легко оставил Италию и смотрел только вперед, в неизвестное, но безумно привлекательное будущее.
Незаметно прошел день. Пекло солнце, дул приятный ветер. Команда расслабленно прохаживалась по палубе. К вечеру капитан начал хмуриться. Ближе к полуночи ему пришлось спуститься в каюту к Байрону.
– Сэр, нам следует возвратиться в Геную, пока мы не вышли в открытое море, – заявил он. – Поднялся сильный западный ветер.
– Попробуйте идти вперед, – Джорджу вовсе не нравилась идея возвращаться. – В какой-то момент ветер может вновь перемениться.
– Хорошо, сэр. Мы постараемся.
Вместе с капитаном Байрон поднялся на палубу. Сильно штормило.