– Попробуйте не позволить, – зашипел Бруно в ответ. – Я говорил лорду Байрону, что ему не следует так много плавать и находиться на жаре. Он утверждал, что ему лучше, чем когда-либо, и он прекрасно себя чувствует.
От разговора пришлось отвлечься: Джордж не утихомиривался. Он, как безумный, шагал по комнате взад-вперед, периодически скручиваясь от боли в животе. Бруно попытался предложить ему лекарства, но Джордж категорически отказался.
– Всякое лечение – смерть! – вскричал он. – Меня давно хотят свести в могилу врачи. Вы помните, мой дорогой друг? – обратился Байрон к Трелони. – И в Пизе, и в Генуе. У них одно лечение – пустить кровь, пиявки, ставить клизму.
– Мой дорогой Джордж, Бруно не собирается сводить вас в могилу, – возразил Трелони. – Просто примите лекарства, вам полегчает. Синьора Гвиччиоли всегда умела облегчить ваши страдания при помощи лекарств.
– Милая Тереза! – Байрон схватился за голову. – Она умела меня успокоить. А Перси? Перси приходит ко мне. Смотрите, Трелони, тени на стене, а за ними зияет пустота, страшная пустота. Там нет стены. Я не останусь в этой комнате. Перси, бедный Перси, ты ожидаешь меня, – и тут он вновь согнулся в страшном приступе боли.
Трелони перепугался: в подобном состоянии он видел Байрона впервые. Предыдущие приступы проходили куда спокойнее. Или он просто не знал, что обычно происходило за дверями спальни его друга?
– Мое лучшее лечение, – Джордж взял стоявшую возле кровати бутыль с вином, оставленную монахами. – Жаль, я не прихватил джин, – дрожащей рукой он начал наливать вино, расплескивая жидкость по деревянному столу.
– Вы позволите ему пить? – спросил доктор Эдварда.
– Порой после вина Байрону действительно становилось легче. Я и себе налью, – он взял пустой стакан и плеснул туда вина. – Ваше здоровье, мой друг, – провозгласил Трелони громко, обращаясь к Байрону.
– Мой череп! Я оставил на корабле череп, – Джордж словно говорил сам с собой. – Плохая примета – оставить череп на корабле. Его следовало взять с собой, – неожиданно его взгляд остановился на Трелони. – Вокруг дурные знамения, видите? Мы-то с вами знаем, что они означают. Смерть! – он осушил бокал и тут же налил еще вина.
– Попробуйте насыпать порошок в вино, – попросил тихо Бруно. – Должен подействовать, – и он передал пакетик Трелони.
Байрон пошел к темному окну, а Трелони высыпал содержимое пакетика в вино. Минуту белый порошок был заметен на поверхности красной жидкости, но тут же растворился, став практически невидимым. У окна, вглядываясь в темноту, стоял Байрон.
– Я вижу Перси постоянно. Либо его, либо Аллегру. Они там, в темноте, ждут меня. Но мне надо успеть выполнить свой долг в Греции.
– Давайте выпьем за это, – предложил Трелони, протягивая бокал Джорджу.
– За свободу Греции! – Байрон выпил и медленно побрел к кровати.
Некоторое время он продолжал бредить и пытался выбежать из комнаты. Но менее чем через час он успокоился и дал себя уложить. Боли, мучавшие его, утихли, но Трелони на всякий случай остался на ночлег в той же комнате.
На следующий день Байрон проснулся поздно. Будить Джорджа не стали, решив, что лучше выехать позже, чем нарушить его спокойный сон. Слуги давно навьючили мулов и лишь ждали сигнала к переходу через горы в Аргостолион, где по-прежнему стоял на якоре «Геркулес». К полудню Байрон встал с постели. Он отказался от завтрака, но был весьма любезен с монахами, провожавшими компанию в путь. Прошедшую ночь Байрон не вспоминал, а Бруно и Трелони сочли за лучшее о ней не напоминать и о здоровье, которое пошло на поправку, не справляться.
Небольшой монастырь стоял на холме в окружении многочисленных елей. Обернувшись напоследок, все попрощались с Итакой, лежавшей внизу, прямо напротив того места, где они находились. Обратная дорога заняла пять часов, но прошла чуть легче. Монахи показали, как можно добраться до порта иначе, поэтому удалось избежать труднопроходимых троп и крутых поворотов. Солнце пекло так же нещадно, и врач постоянно поглядывал на Джорджа. Создавалось впечатление, что он снова взбодрился, и дурное настроение покинуло его окончательно.
– Как вы съездили, сэр? – капитан Скотт встретил путешественников на палубе.
– Великолепно! – Байрон с широкой улыбкой взбирался на борт корабля. – Я всегда говорил, что физические упражнения на свежем воздухе делают с человеком чудеса. Мое здоровье заметно поправилось. Красивые пейзажи воодушевили на подвиги, а дружелюбные люди, встречавшиеся нам на пути, вселили надежду на то, что ад не будет в итоге переполнен грешниками. Поэтому, дорогой Трелони, – он повернулся к шедшему следом Эдварду, – мы снова будем ежедневно плавать, а вечерами ездить верхом.
– С удовольствием, – откликнулся тот, надеясь, что очередной приступ лихорадки был случайностью.
– Пришло известие из Корфу, сэр, – капитан протянул листок бумаги Байрону. – Господина Блэкьера там не застали. Он уже отбыл в Анкону.
– Что ж, будем ждать писем от Марко Боцариса, – Джордж направился к себе в каюту. – Сегодня я поужинаю один, – и на секунду Трелони вновь охватило беспокойство…
Миновала середина августа. После возвращения Байрона из Итаки он получил известие о своем назначении лондонским комитетом представителем при греческом правительстве.
– Первое настоящее дело, первое стоящее поручение! – провозгласил Джордж, получив письмо. – Из Англии должен прийти корабль с грузом, который мне предстоит распределить здесь, согласно собственному разумению.
– Когда прибудет корабль? – спросил Трелони. Его тоже не устраивало бездействие. Он рвался в бой, но Байрон не торопился переезжать на материк.
– Судя по письму, он еще не вышел из Англии. Пока я намереваюсь собрать отряд сулиотов, над которым приму командование. Лидер сулиотов – Боцарис, героически сражающийся против турков. Собрав отряд, мы сможем сразу по получении от него письма выступить с подготовленными к бою людьми.
Долго уговаривать сулиотов не пришлось: быстро набралось сорок человек храбрых горцев, имевших долгий опыт борьбы с турками. На их стороне было умение воевать в горах, против – постоянные дрязги и ссоры, а также хитрость и жадность. В течение буквально нескольких дней они попытались вытянуть из Байрона побольше денег, хотя он и так выплатил им жалованье за месяц вперед.
Полковник Напье, ежедневно присылавший Джорджу приглашения на обеды, во время очередной встречи узнал о новом отряде.
– Смотрите, Байрон, сулиоты являются отчаянными воинами, но хитры и безжалостны. Они не знают слов «честь» и «достоинство», а потому на равных борются с турками. Их предки, по сути, скорее сродни именно османам, а не грекам.
Гости на сей раз собрались в доме командующего гарнизоном полковника Даффи. Англичане на острове жили лучше, чем местное население, но сравнения с итальянскими палаццо эти дома не выдерживали. Впрочем, Байрон не искал тут роскоши и безропотно довольствовался неспешными беседами в компании гостеприимных англичан, соскучившихся по новым лицам. Известный поэт, взявшийся помогать грекам, привнес в их жизнь искомое разнообразие, но не удивил. Филэллинов они повидали достаточно – энтузиастов из Германии, Франции, России, Англии, страстно желавших помочь несчастным грекам, которые сами толком не понимали, что кроме денег просить у сумасшедших иностранцев…
– О, да! – Байрон живо откликнулся на реплику Напье. – Я им дал жалованья на доллар больше, чем им бы платило при наилучшем раскладе греческое правительство. Они требуют еще денег плюс оплату вперед. Они пришли ко мне разутые, раздетые, голодные и благодарные за предложение послужить во славу Греции. Я им выплатил жалованье за месяц вперед, а по прошествии всего нескольких дней они просят добавить денег.
– Распустите их к дьяволу, дорогой Байрон! – встрял полковник Даффи. – Какого черта они вам сдались?! Не тратьте время и деньги попусту, – полноватый, низкорослый полковник крутанул усы на загорелом лице и быстро осушил стакан с джином. – Я полностью согласен с Напье. Этим горным племенем пусть управляет Боцарис, а вам с ними не совладать.
Разговор каждый раз касался распрей, раздирающих греков и мешающих им объединиться в войне против турков. Жители Ионийских островов, включая представителей Англии, казалось бы, не испытывали тех тягот, которые выпали на долю материка. Но над ними постоянно висела угроза быть втянутыми в конфликт, и оттого тема освобождения Греции просто витала в воздухе.
– Фактически, Байрон, греки расколоты на две основные партии, – продолжил полковник, – однако следует помнить, что существует куча и более мелких группировок, взять хоть тех же сулиотов. Маврокордато, избранный первым президентом Греции, смещен. Он был для Англии лучшим вариантом. Колокотрони, напротив, выступает против англо-французских сторонников. Греческий флот стоит в портах, но, мне кажется, сейчас он не в силах противостоять туркам.
Байрон, вернувшись на корабль, продолжал размышлять о положении, в котором оказался. Ему хотелось ехать на материк, но к каким силам примкнуть, было непонятно.
– С одной стороны, дорогой Трелони, – делился он с Эдвардом во время возобновившихся вечерних прогулок верхом, – мы должны отстаивать интересы Англии. Тем более теперь, когда я официально представляю лондонский греческий комитет. С другой стороны, непонятно, кто из лидеров-греков возглавляет страну на самом деле и кто какой придерживается политики. Жаль, письма сюда приходят нерегулярно. Мне пишут в Геную, на Закинф, а оттуда послания кое-как достигают Кефалонии. Если же мне все-таки, наконец, вздумает ответить Боцарис, то передача ответа не просто трудна, но и опасна.
– Что вы надумали делать с отрядом сулиотов? – спросил Трелони. В отряде продолжалась смута, и прямо перед выездом они прислали очередного посланника с просьбой выплатить денег.
– Я выдам им жалованье за второй месяц и оплачу дорогу до Акарнании. Блокада снята, и им будет проще добраться до родных мест. Иного выбора у меня нет. Их лживая натура не успокоится. Совет полковника логичен.