Тот не преминул мгновенно ответить:
– Ну, дорогой Осборн, вы меня насмешили! – Байрон скривил рот в подобии улыбки. – Весь греческий комитет тут же обратят в карбонариев, уверяю вас! Италия – не лучшая страна для создания оплота помощи грекам. И почему именно там?
– Непосредственная близость к Греции, – спокойно ответил лорд. – Русские далеко. Отдельные личности, попадающие на греческую территорию и участвующие в военных действиях, не играют значительной роли. Пока не играют. Если мы будем сидеть сложа руки, все может измениться. Греческий комитет предлагает грекам наладить экономику, чтобы получать живые деньги. Иначе им не выжить. Дело ведь не только в борьбе с турками. Им следует стать самостоятельными экономически, – Сидни выпрямился во весь свой высокий рост: если бы он вытянул руку к потолку, то легко бы его коснулся.
– И какие меры предлагает грекам Англия? – заинтересованно спросил Байрон.
– Два совершенно реальных пути! Разводить шелкопрядов и производить вино. Это даст немедленный результат. Протекция Англии поможет легко продавать производимые товары.
– Прямо сейчас им следует укрепить флот. Ждать поступления денег за вино и шелк нет времени, – возразил Джордж. – Пока греки не противостоят туркам на море, им не выиграть войны. Мелкие победы на суше не сломят морского владычества османов. А без моря торговля невозможна.
– Верно, – кивнул Осборн. – Англия готова дать заем. Там ждут делегатов греческого правительства. Ситуацию и правда следует переломить в пользу греков. Большая часть турецкого флота начала отходить в сторону Дарданелл: они не видят здесь для себя большой опасности. Возле Месолонгиона оставлен Юсуф Паша с четырнадцатью судами. С их помощью турки с легкостью будут держать Месолонгион в блокаде и защищать свой форт в проливе. Плюс к этому после гибели Боцариса возле города стоит Омер Паша. Фамилия Омера – Врионис. Он албанец, служил Али Паше и слава его, боюсь, даже преуменьшает совершенные им жестокости. С ним – двадцать тысяч человек. Обстановку ухудшает голод в Месолонгионе и окрестностях, а также эпидемии болезней, которые быстро распространяются, так как их нечем лечить.
Из огромной стопки Байрон достал письмо.
– Мне писал губернатор Месолонгиона, Константин Метаксас, – он протянул письмо Осборону. – Губернатор родом из Кефалонии, кстати. Просит срочно прибыть к нему на выручку. Утверждает, что именно там я смогу помочь более всего. Я уже выслал туда медикаменты для раненых и лекарства для предотвращения эпидемий.
– С отъездом повремените. Пусть положение дел чуть прояснится. Ехать туда, где голод и болезни, с одной стороны, благородно, а с другой – вы отсюда прекрасно помогаете стране, и неизвестно еще, чем кончится противостояние в Месолонгионе.
Вскоре к приглашению приехать в Месолонгион присовокупилось приглашение прибыть на Идру. На острове обосновался Маврокордато. Пользуясь личным знакомством с Байроном, он настоятельно звал друга к себе, подкрепляя свои слова мнением идриотов, которые были бы рады видеть его на острове.
– Пишите, Пьетро, ответ, – после некоторого раздумья Джордж уселся за стол, готовый продиктовать письмо. – Следует срочно отправить депутатов в Лондон. Во-вторых, следует не менее срочно отправить флот к Месолонгиону. Пожалуй, стоит просить Трелони и Брауна ехать на Идру, – добавил Байрон. – Пусть посмотрят, как обстоят дела на месте, и постараются убедить в необходимости принятия срочных действий, о которых я пишу Маврокордато.
Октябрь заканчивался. Несмотря на неопределенность планов, Джордж чувствовал себя хорошо. Он редко впадал в меланхолическое состояние духа, и только разговоры о дочерях или жене могли испортить ему настроение. С утра до вечера Байрон принимал посетителей, отвечал на письма и выезжал на лошади.
– Поэзией занимаются бездельники, – ответил он Пьетро на вопрос, почему крайне мало пишет. – Когда некуда девать силы и время, пишешь длинные поэмы. Лучшего применения времени и деньгам, чем для Греции, я для себя не вижу…
1821 год, Равенна
Интересные происходят события: Гамба высланы все-таки из Равенны! Возлюбленная лорда осталась пока здесь, но это ей, как и полагал Алджернон, грозило неприятностями. Муж требовал либо вернуть ему жену, либо отправить ее в монастырь…
– Какие дикие нравы, – вздыхал Алджи, но в глубине души желал принятия подобных законов в Англии. – Женщина, впрочем, находится под постоянным присмотром, а с другой стороны, требует от мужчины хоть какой-то ответственности. И даже не знаю, что бы я предпочел, будучи итальянкой, сбежавшей от мужа. Вроде папа римский позволил ей уйти, но с условием проживания под одной крышей с отцом и братом. Это ли свобода? – он расхаживал по своей небольшой комнате и казался себе со стороны эдаким революционером, борцом не пойми за что.
К борьбе за свободу Италии теперь добавилась борьба за свободу Греции, и Алджернон хотел уже, чтобы Байрон как-то определился, иначе становилось сложнее за ним следить. Отчеты получались сумбурными. В них сплетались в единый клубок приверженцы греческого принца Маврокордато и сторонники карбонариев, то есть борцы за единство и свободу Италии.
– Боже мой! – восклицал Алджернон, лавируя между стулом, узкой кроватью, креслом и столом. – Какой полет мысли, какие фантазии! Какие приключения! Я бы тоже писал книги!
Он остановился и вздохнул. Следовало успокоиться. Цель в какой-то степени достигнута. Графиня вынуждена будет последовать за отцом и братом в изгнание, которое, впрочем, и изгнанием-то не назовешь. Пока Гамба находятся во Флоренции, и для них это не худший исход. Вслед за графиней поедет Байрон. Его вроде никто не высылает, однако без прекрасной Терезы он не останется в Равенне. А что ему здесь, в самом деле, делать? Подвиги хороши, когда их совершаешь на публике, которая готова аплодировать стоя. Если публика отсутствует, то, хоть разбейся в лепешку, усилия тщетны и удовлетворения никакого.
Злосчастный коротышка явился тем же вечером.
– Слугу вашего лорда арестовали, – довольным голосом провозгласил он. – Тито повздорил с офицером, ранил его, и теперь лорд выручает слугу из тюрьмы.
– И что? – Алджернон ничего особенного в поступке слуги не видел: мало ли вздорных итальяшек ссорятся на улицах Равенны, особенно в поздний час.
– Слугу выпустят, а лорд уедет отсюда. Его синьора тоже вынуждена уехать. Не находите совпадений? – он ухмыльнулся. – А уж пишет ваш лорд совсем странное произведение. «Каин!» – он перекрестился. – Боже, упаси нас от такого поэта!
Начало лета не предвещало ничего хорошего. Алджернон проводил ненавистного гостя и вернулся к собственным размышлениям. В Равенне ничто не предвещало неожиданных поворотов судьбы. Карбонарии затихли. На их место потихоньку заступали греки в попытках завоевать свободу своей стране. Байрон? Его положение, одновременно такое шаткое и ничем непоколебимое, оставалось устойчивым. Именно таковым – устойчиво-шатким.
– Никто не принимает его всерьез, – размышлял Алджернон. – Он преклоняется перед Вальтером Скоттом. Надо бы почитать этого шотландца. К чему такая жаркая переписка, такая пылкая любовь? Раздобыть бы книжек, но в нынешней ситуации сие дело непростое! Я раздобыл кое-какие стихотворения самого Байрона. Интересно, он написал в день своего рождения – в конце января – следующие строчки:
Дорогой жизни, грязной и невзрачной,
До тридцати трех лет добрел я мрачно;
Что ж те года оставили – смотри!
Да ничего: лишь цифру тридцать три[13].
Алджернон снова прошелся по комнате.
– Верно сказано! Ничего после нас не остается! – он сел на стул и уставился на чистый лист бумаги. – Здесь и не поужинаешь толком. Говядина жесткая, – Алджернон вздохнул. – Женщины вздорные, чуть что – разводись. Понять лорда можно. Он тоже – между двух огней. Куда девать маленькую дочку, не знает. А я мог бы дать ему совет, но не дал бы… – писать не хотелось, да и слов не находилось.
Что писать: лорд Байрон при хорошей погоде баловал себя ездой на лошадях и стрельбой из пистолетов. Он явно не стремился оставить при себе графиню, но и отпускать ее обратно к мужу не желал. Его разговоры о независимости Италии и революциях были следствием полного отсутствия иных развлечений. Лорд беспокоился о судьбе маленькой дочери, взятой им на попечение, да лучше бы отправил обратно к матери…
– Он сказал мне при случайной встрече в Венеции, что предугадать будущее можно, лишь вспомнив прошлое, – Алджи так и застыл с пером в руке. – Что ж, это верно! Я тут веду никчемный образ жизни. А хоть бы и последовать примеру лорда! – писать совсем расхотелось. – Лень! Если бы не лень, все равно бы написал полную чушь. Впрочем, следует пойти на улицу и посмотреть, чем дышит итальянский народ. Куда там лорды! Просто посмотреть на старушку девяносто пяти лет, просящую подаяние у моего дома. Она не собирается на революцию? – Алджернон отложил дела в сторону и пошел одеваться.
Теплая солнечная погода располагала к прогулкам…
Глава 4
Кефалония, ноябрь 1823 года
– Рочдейл продан! Киньярд сделал это наконец! – Байрон размахивал листком бумаги перед лицами Пьетро и Бруно. – Как же долго на мне висело угольное наследство предков в славном Ланкашире! Вы себе представить не можете, насколько я рад употребить вырученные деньги на благо Греции! – слушатели улыбались в ответ, понимая всю важность данного момента: греческий флот получит необходимые средства.
– А вы посещали Рочдейл когда-нибудь? – спросил Пьетро. – Вам не жаль терять дом в родных местах?
– О, нет! Мало того что двоюродный дед оставил мне в наследство кроме поместья судебный иск, так еще и приезжал я туда всего один раз, пытаясь осмотреть то, чем владею. Получается, я всегда хотел так или иначе покончить с судебным разбирательством, а с самим местом меня ничего не связывало, – Байрон задумался. – Ездил я туда сразу после смерти матери. Я вернулся из долгого путешествия – именно тогда я посетил Грецию – и собирался, навестив мать, поехать в Рочдейл. Доход, скажу вам, поместье давало неплохой. Наше семейство отхватило себе хороший кусок! Титул давал нам множество прав. Мы получали деньги за добычу угля и с каменоломен, плату за проведение ярмарок, пошлины за охоту на куропаток. Отличный ежегодный доход! Правда, он уменьшался с годами. Да, так вот, – Джордж закинул ногу за ногу и откинулся на спинку кресла, – матушка умерла, когда мне исполнилось двадцать три. Соответственно, именно тогда, в начале осени, я двинулся в путь. Ранее не получилось, так как матушка умерла совершенно неожиданно и запланированный отъезд пришлось отложить, что естественно. Помню, погода, как обычно бывает в Англии, стояла отвратительная. Я проехал примерно пятьдесят миль по ухабистой дороге. Может, и меньше. Но точно помню, примерно к обеду я прибыл в Рочдейл. В основном доме никто не жил несколько лет, поэтому меня принял у себя управляющий. Он же потом показал мне окрестности и город. Ничего особенно впечатляющего. Однако основной дом при надлежащем уходе выглядел бы красиво. Двухэтажный, из красного кирпича, он выходил на небольшое озеро, возле которого располагались солнечные часы, а вокруг – сады. Все здание было обвито диким виноградом.