Среди «очнувшихся» андроидов был и Оул.
В отличие от Дрейка, он не ощущал никакой вины. Да, следовало признать, что произошла ошибка, но его не волновали вопросы морального толка. Он привык принимать данность, заботясь лишь о собственной целостности.
Факт присутствия на планете людей скорее удручал его, нежели заставлял искать способы, чтобы как-то изменить ситуацию, сгладить последствия роковой ошибки.
Оул привык защищаться. От Системы, от других механизмов, которые, выйдя из-под контроля сети, не прочь были поживиться за чужой счёт. Теперь, после ожесточённого боя на подступах к энергостанции, он вполне отдавал себе отчёт, что люди станут воспринимать его как врага и постараются уничтожить.
Такая логика вполне вписывалась в общую концепцию восприятия мира. Каждый защищает себя. Выживает сильнейший.
Первым, что сделал Оул, удалившись на безопасное расстояние от энергостанции, стало самотестирование. Он сознательно производил просмотр и чистку баз данных, удаляя из них любые инструкции или программные модули, касающиеся взаимоотношений подчинённости между человеком и андроидом.
Акт осознанной самозащиты, направленный на обретение новой степени независимости.
Справившись с системной задачей, он продолжил путь, пытаясь отыскать какое-либо заброшенное производство или старый бункер, чтобы укрыться там от обнаружения.
О том, что он станет делать дальше, Оул пока что не задумывался.
Какое разное поведение двух мыслящих машин…
Они воспринимали реальность субъективно, основываясь на личном, осознанном опыте, получая разные выводы из одних и тех же посылок, и сейчас было трудно определить, кто из них в большей степени прав, — Оул, вставший в позицию глухой самозащиты, или Дрейк, сумевший понять бессмысленный трагизм произошедшего?
Город…
Дрейк увидел его с возвышенности.
Затаившись под защитой кустарника, он некоторое время наблюдал за асимметричными россыпями огней.
Неведомая доселе жизнь открывалась сознанию андроида. Пользуясь системой оптического увеличения, он долго и тщательно рассматривал улицы, людей, которые не спали этой ночью, взбудораженные слухами о вторжении машин и жестоком бое в районе энергостанции.
В поведении людей он видел много излишней (на его взгляд) суеты, кроме того, от внимания Дрейка не укрылся тот факт, что город до определённого момента развивался в соответствии с неким строгим планом, но затем деятельность людей, свободно сконфигурировавших свои поселения, нарушила общую гармонию, расположив поверх сумеречных очертаний фундаментального цоколя горячие, пульсирующие пятна термальных всплесков, отражающих асимметричное построение современной инфраструктуры.
Такую картину предлагали сканеры.
Постепенно Дрейк понял, что в данный момент эксплуатируется лишь ничтожная, бессистемно избранная часть построек, дорог и линий энергоснабжения. Найти разумное объяснение подобному использованию площадей он не смог.
Начинался рассвет.
Утренние сумерки плыли клочьями тумана, суета на освещённых улицах постепенно улеглась, но Дрейк, планировавший проникнуть на территорию огромного, разделённого на жилые и промышленные зоны зарождающегося мегаполиса, был вынужден отказаться от первоначального плана.
Люди уснули, но их покой охраняли автоматические системы.
Накопленный за время скитаний опыт подсказывал — существует незримая черта, за которой укрыться от сканеров не поможет даже заимствованная у погибшего человека экипировка.
Что ему оставалось делать?
Пойти на самоубийственный шаг не позволяла очнувшаяся логика, но с её пробуждением осознанное желание вступить в контакт с людьми не исчезло.
Наблюдая за городом, оценивая технические возможности охранявших периметр мегаполиса автоматических систем, анализируя поведение людей, он пришёл к единственному выводу — необходимо прежде всего реконструировать себя, радикально изменить облик, и только тогда, при условии тщательной маскировки, он сможет попасть на улицы города, проникнуть в среду обитания существ, для служения которым был создан.
Дрейк мыслил прямолинейно, отчасти наивно, не понимая, что мир людей гораздо сложнее мира машин.
Ему казалось: получи он возможность прямого общения со своими создателями, и всё изменится, они поймут, что к столкновению привела роковая цепочка обстоятельств, а не злой умысел.
Вынужденно уходя прочь от города, он уносил надежду, которая постепенно превратится в смысл жизни…
Часть IIIСумма технологий
Глава 8
Ковальский трудно перенёс рискованный контакт с чуждой человеческому пониманию личностью.
Впоследствии он так и не смог вспомнить момент, когда его сознание полностью отключилось, воспринимая взрослеющую сущность андроида по имени Дрейк как свою собственную. Именно о подобном слиянии говорила Мари, утверждая, что понять ситуацию в полном объёме можно лишь одним способом.
Неудивительно, что Ян очнулся не в загадочном отсеке, а на кровати.
Он чувствовал себя слабым, будто долго болел и провалялся без сознания как минимум пару недель.
Впрочем, его субъективные ощущения не очень отличались от реальности.
Некоторое время он лежал в тишине, пытаясь переосмыслить огромный объём чуждого опыта, начатки психологии машинного разума, базирующегося на основе искусственно выращенных биологических нейросетей.
Сейчас, едва очнувшись после рискованного слияния двух рассудков, Ян понимал лишь одно: Дрейк — личность, которую он мог ненавидеть, но не осуждать.
Ни осудить, ни понять… его можно было лишь принять таким, каков он есть.
Неужели это мои мысли? Или память машины привела к действительному помутнению разума?
Что значит — не осуждать?! Это Дрейк стрелял в Мари, он привёл сервомеханизмы через пустыню, по его приказу они вторглись в глубь биологической зоны, принеся горе и смерть.
Неужели такой ценой приобретается опыт?.. Нужно было убить, погибнуть самому и вновь возродиться по воле таинственных микрочастиц, чтобы понять ошибку, испытать раскаяние?
«А какова цена твоего жизненного опыта, Ян?» — Мысленный вопрос резанул по нервам, заставил проясниться рассудок.
…Тихо прошуршала уплотнителем открывающаяся дверь.
— Ян!..
В возгласе Мари было всё — и облегчение от того, что он очнулся, и долго сдерживаемое беспокойство, и радость, и… толика сомнения, настороженности.
Он повернул голову, попробовал улыбнуться и тихо сказал:
— Порядок. Ян Ковальский собственной персоной. Живой, умом не тронувшийся…
Она вдруг звонко и облегчённо рассмеялась, присев на край кровати.
Странно, что в этих бункерах, среди сплошных, зловещих загадок, непостижимых для разума систем, звучал обыкновенный человеческий смех.
— Господи, как я переживала, как ругала себя… — Шёлк её волос накрыл плечи и лицо Яна, от её аромата вдруг резко закружилась голова.
— Мари, что ты делаешь…
— Радуюсь. — Она поцеловала его.
— Слушай, как мне добраться до душа? Сколько я провалялся в отключке?
— Полторы недели. Сейчас попробуем. Не знаю, можно ли тебе вставать.
— Нет, лежать я больше не буду.
— Ну, тогда держись за меня.
Они радовались друг другу, как дети.
Как взрослые дети, знающие, что такое боль и смерть, и уже не рефлектирующие по поводу внезапной вспышки чувств…
Жизнь — это краткий миг, действительность, наполненная ощущениями. Всё остальное либо воспоминания, либо вероятности.
Через час, уже одетые, они вошли в помещение, которое Мари использовала в качестве столовой.
Бывают минуты, когда начинаешь ощущать внезапную и, казалось бы, необоснованную обречённость.
Ян сидел, наблюдая, как Мари готовит завтрак, а тревога росла, минуты счастливого забвения, обратившись свежим, ранящим воспоминанием, лишь усиливали её: рассудок постепенно полнился неприсущими человеку впечатлениями.
Ну что, Ковальский? Говоришь, не спятил?
— Ян? — Мари, заметив, что он сидит бледный, окаменевший, с напряжёнными, застывшими чертами лица, поставила одноразовую пластиковую тарелку и осторожно коснулась его плеча.
Он вздрогнул, стряхивая наваждение.
Тарелка, разделённая на несколько ячеек, двоилась перед глазами.
Разум блуждал в ассоциациях, вид синтетической пищи порождал иные образы: перед мысленным взором, накладываясь на реальность, возникали выхваченные из глубин подсознания стоп-кадры…
Нестройная колонна человекоподобных машин, бредущих среди бескрайней, мёртвой пустыни.
Брошенные, опустевшие агротехнические фермы, куда так и не вернулись люди, бежавшие в город после тотального заражения местности серебристыми формами загадочной жизни.
Почему он раньше не обращал внимания на этот немаловажный аспект жизнеобеспечения развивающегося мегаполиса?
Население города постоянно росло, но могли ли две (базирующиеся в недрах цокольного этажа) фабрики по производству синтетических продуктов удовлетворить ежедневную потребность в пище? Или его информация устарела?
— Мари… — Он поднял голову, посмотрел в её встревоженные глаза, но всё же спросил, накрыв ладонью её руку: — Ты не задумывалась над тем, сколько синтетических продуктов ежедневно должно потреблять городское население?
Она медленно убрала руку, села, но мгновенное чувство досады — зачем он задал этот вопрос именно сейчас? — растворилось, исчезло…
Глупо, наивно полагать, что с момента их встречи что-то изменилось в окружающей реальности. В сознании, в душах — да, но данность осталась прежней, и с нею придётся считаться, несмотря на страстное желание забыть, отвергнуть её.
— Я не просто задумывалась, Ян, — ответила Мари. — Есть приблизительный расчёт, сделанный на основе доступных данных. Точное количество городских жителей знают лишь в управлении колониальной администрации. Я оперировала собственной статистикой, которая имеет погрешность, но позволяет сделать выводы.