Мыльная опера для олигарха — страница 11 из 43

л поприличнее и не сдавал позиций даже в самых экстремальных ситуациях, например, при морозе в тридцать пять градусов. Теперь Брыкин сомневался в его возможностях и при благоприятных погодных условиях. Вопрос «заведется — не заведется» стал актуально-насущным каждый божий день. Конь отказывался давать гарантии в любое время суток, в любое время года, при любом атмосферном давлении. Как там говорят? «Старый конь борозды не испортит?» Верно, не портит. А почему? Потому что не пашет. В стороне от борозды стоит. Так что и при живом коне Брыкин оставался как бы безлошадным.

Была и другая статья доходов у Аркадия, известная еще как «скрытая реклама». Собственно рекламных опусов, слоганов и текстовок Брыкин не писал. Но это не означает, что в своих информационных или аналитических статьях он не мог вскользь упомянуть тот или иной товар, ту или иную фирму в негативном или, напротив, позитивном аспекте, и за это брать деньги. Для фирмы, которая намеревалась разделаться с конкурентом, Аркаша писал, допустим: «Выпил я вчера пива фирмы такой-то, наутро мучила меня изжога до изнеможения». Или совсем иначе: «Заглянул я тут как-то после работы в казино „Олимпия“, выиграл-то немного, да не в этом дело… Все-таки насколько там обстановка уютная, и обслуживающий персонал вежлив, и глядеть на него приятно, женщины женственны, мужчины — мужественны. Просто удивительно…». Ну и так далее. Платили хорошо и нередко авансом. Но Новоладожск — городок не так чтобы очень большой. Слухи разносятся быстро. Наверняка фирмачи уже знают, что Аркаша ничего больше в «Новоладожском вестнике» не напишет. А стало быть, на их авансы надеяться не приходится. А как жить? Все надежды сгубил Перепелкин. Своей законопослушностью, гуттаперчевой прогибаемостью поясницы перед сильными мира сего. А так ли уж они сильны? Аркашу раньше не очень волновал этот вопрос. Он умудрялся не касаться скользких тем. И не то чтобы старался намеренно их избегать. Просто умнее многих был Аркадий в этом жанре. А вот поди ж ты — вляпался…

Вдруг очень-очень, до томления сердечного, захотелось пива. Брыкин почти неосознанно повернул ключ в замке зажигания и через некоторое время тронул свою старую клячу с места, вывел из узеньких ворот на безлюдную улочку. Поехал на маленькой скорости куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону моста, который соединял рабочий район с центром Новоладожска, где находились все жизнеобеспечивающие город узлы: телефон, телеграф, почта, милиция, вокзал и продовольственные точки. Очень правильно все располагалось в Новоладожске на случай мятежей и революций. Рабочий район — отдельно, жизненно важные компоненты — отдельно. Надумают рабочие власть брать в свои руки, вокзалы и почту захватить, городскому правительству достаточно будет мост блокировать, и победа в его руках. Возможно, так и другие областные центры устраивались. В память об эпохальном мятеже прошлого века.

Когда «москвичонок» переехал мост, Брыкинский организм перестал требовать прива. Или нет, не перестал, но голод душевный стал заглушать тягу к грубому насыщению плоти: душа запросила понимания человеческого, тепла. Несмотря на непрезентабельную, скромную внешность, женщины охотно делили с ним его досуг. Особенно на время летнего отпуска. И тем охотнее, если отпуск он проводил на каком-нибудь не последнем по современным меркам курорте… Случалось и такое в жизни Аркадия Брыкина. Вот только по поводу каторги в Сибирь Брыкин сомневался в смысле разделения досуга. Не попадались ему в жизни декабристки. Но может быть, они и вовсе повывелись в нашу неспокойную и насквозь прагматичную эпоху? Неспешно проезжая по главной улице Новоладожска он с грустью думал, что нынче очень бы пригодилась декабристка. Такая, которая не отвергла бы его в нынешнем положении, напоила, накормила да спать уложила, да еще бы слова утешительные на ушко нашептала. Брыкин напряг память. Не может быть, что за сорок пять лет его существования на земле не было бы во вселенной такой женщины. Наверняка была. Только надо мозги поднатужить и вспомнить.

И он-таки вспомнил. Насчет Сибири, конечно, надо сильно подумать, — потащится она за ним в такую даль или нет. Но вот в близлежащей местности, на своей территории, в уютной ее двухкомнатной квартирке наверняка найдется уголок для Брыкина. И не только уголок, но и рюмочка с приятной домашней наливкой, и закуска в виде обеда из трех блюд, и чистые простыни, благоухающие морозной свежестью. И тихая, безыскусная, ни к чему не обязывающая любовь сорокалетней увядающей женщины… Брыкин еще напряг память и только после нешуточных усилий вспомнил, как ее зовут. Мариночка. Художник-дизайнер по образованию. Зарабатывала себе на жизнь Мариночка сбором заказов для одной мелкой строительной фирмы. На вопрос, почему она не работает по специальности, женщина пожимала плечами и грустно улыбалась. Брыкин с трудом восстановил в памяти ее имя, но эту улыбку помнил и мягкую застенчивую ее пластику тоже. Да, сейчас Брыкину нужна была именно она. Он развернул ржавую груду железа и поехал в сторону лесного массива, за которым скрывались несколько скучных панельных строений эпохи повсеместного насаждения кукурузы…

* * *

Мобильник зазвонил не вовремя. Он забыл отключить его перед тем, как вкусить последнее из рисовавшихся ему блаженств, в уверенности, что никто его беспокоить не станет. «Интересно, кому это я вдруг понадобился», — со злостью подумал он, нехотя выдирая себя из-под мягких одеял под укоризненные взгляды подруги.

— Да, Брыкин… — пробормотал он сердито в трубку.

— Аркадий Николаевич? — вкрадчиво ответили ему. — Хорошо, что я до вас дозвонился. Вы не могли бы подъехать сейчас к зданию почтамта? Это недалеко от редакции.

— Вы забыли представиться, — проворчал Аркадий.

— Ну, как же, — удивился его собеседник. — Разве вы меня не узнали? Это я, Иван Иванович. Мы должны были встретиться две недели назад, но, к сожалению, так сложились обстоятельства, что я никак не мог. Вы помните о нашем разговоре?

Брыкин приподнялся на локте. Хорош гусь этот Иван Иванович. Он, Брыкин, можно сказать, волну поднял, раззвонил всему свету об исчезновении человека. А у него — обстоятельства!

— Я больше не работаю в редакции, уважаемый Иван Иванович, — сказал он сухо. — Меня уволили. Вряд ли я теперь смогу вам чем-нибудь помочь.

В трубке повисла пауза. Потом Иван Иванович тихо кашлянул.

— Но ведь существуют другие редакции, Аркадий Николаевич, — мягко проговорил он. — Оттого, что вас уволили, вы ведь журналистом быть не перестали. Правда?

— Правда, — буркнул Брыкин. — Но я сейчас занят. Давайте перенесем встречу на вечер.

— Видите ли… — вновь выходя из долгого молчания сказал Иван Иванович. — Мне не хотелось бы долгое время маячить в городе. Для меня это в некотором роде опасно… Не могли бы мы встретиться именно сейчас?

Брыкин выругался про себя. Ради чего он должен сейчас вылезать из уютной постели? Ради каких-таких секретов? Да и к чему? Ведь теперь любой материал Брыкина, даже самый невинный, вряд ли кто-то захочет печатать. А тут — опасность! Шпионские игры, блин.

— Я смогу приехать через полчаса, — сказал он, наконец. — Раньше не получится.

— Огромное вам спасибо! — воскликнул его собеседник и сразу же отключился.

— Что-то срочное? — участливо спросила Мариночка, ласково заглядывая в глаза Аркадию. — Ты ведь уже не работаешь…

— Да, — пробормотал он. — Но я обещал… когда-то. Старые долги надо отдавать, не так ли? У этого парня какой-то сногсшибательный материал о нашем комбинате. Может быть, это так, а может быть, и туфта. Но съездить надо, как ни крути. Вот черт!..

— Съезди, — грустно согласилась она. — А потом возвращайся. Я пока пирог испеку.

— Пирог — это здорово, — сказал он хмуро. — Валяй, пеки.

Но когда он оделся и стал оглядываться в поиске своей барсетки с ключами и документами, Мариночка вдруг встрепенулась и с какой-то неожиданной для нее решительностью проговорила:

— Можно я съезжу с тобой? Пожалуйста! Так надоело торчать в четырех стенах.

— Почему бы и нет, — согласился Брыкин. — Поехали, проветримся. Потом можно погулять. На холмах…

Глаза Мариночки вспыхнули от неожиданного счастья, и Брыкин подумал, что она — совсем даже не самый худший вариант для такого стареющего холостяка, как он. Ей бы гардероб обновить, да морщины под глазами в косметическом салоне убрать. Пожалуй, тогда с ней и на светский раут не стыдно будет пойти. А оставшееся упущенное, в том числе и сегодня, наверстать не проблема.

* * *

Возле Новоладожского почтамта было безлюдно. Солнце находилось в самом зените. В такую жару неумеренная деловая активность заканчивается обыкновенно солнечным ударом. Ивана Ивановича Аркадий узнал не сразу. Сначала Брыкину показалось, что стоял на ступеньках лестницы и помахал ему в приветствии рукой совсем другой человек. Журналист вспомнил бородатый анекдот про ветеранов взятия Зимнего дворца. Встретились они через восемьдесят лет, и один из них удивился: «Да, как же ты меня узнал, Вася?» — «Да по пальто, Петя». Ивана Ивановича Брыкин узнал по костюму в узкую полоску. В этом же костюме тот был и в первую их встречу, в редакции. И сейчас, несмотря на жару, его надел. Только тогда он сидел на Аржанухине, как влитой, а сейчас обвис и выглядел как-то неопрятно. «Похудел он, что ли? — подумал Брыкин. — Да, определенно, похудел. Килограммов на десять. И взгляд какой-то другой… Выглядел он тогда увереннее, но был как будто старше. Нет, если бы не костюм, я бы ни за что его не узнал».

— Я искал вас, — сказал он, подходя к Аржанухину и забыв поздороваться. — В отделе кадров комбината между прочим сказали, что вы там никогда не работали.

— Вот как? — с каким-то непонятным раздражением проговорил Иван Иванович. — Я проработал на комбинате больше тридцати лет. Бардак. Девчонки молоденькие сидят, по архивам им лень пройтись.

— И дом вы свой бросили… — протянул Брыкин.

— Так сложились обстоятельства, — нахмурился Аржанухин. — Я говорил вам: мне небезопасно здесь находиться. Переехал в Питер. Там у меня родня. Я принес документы, Аркадий Николаевич.