— Кто?
— Журналистка, которую мы видели по телевизору. Ну, которая про синелицых людей говорила, а ее потом на другом канале опровергали. И еще уверяли, что она скрывается. Во всяком случае, эта девушка очень на нее похожа.
Бьерн присмотрелся к стайке девушек в униформе, стоявших на ступеньках гостиницы.
— Да… — произнес он нерешительно. — Похожа. Но, к сожалению, это не она.
— Почему ты так решил? — с вызовом произнесла Фанни.
— Потому что журналистка не может одновременно работать горничной в гостинице.
— А с чего ты взял, что она там работает? — невинным тоном спросила девушка.
— Потому что на ней форма обслуживающего персонала гостиницы, — терпеливо, как ребенку, объяснил Бьерн. — Зачем журналистке так наряжаться? — пробормотал он, снова вглядываясь в компанию девиц.
— Работа у журналистов такая, — в свою очередь пояснила Фанни. — Иногда приходится переодеваться и кем-нибудь прикидываться. И потом, не забудь, она скрывается от властей. Карнавал для нее в этой ситуации просто необходим. Правда, я на ее месте совсем изменила бы внешность. Нарядилась бы… дряхлой старухой. Или мужчиной.
Бьерн посмотрел на нее с иронией.
— Смешной бы из тебя получился мужчина, — сказал он. — Мужичок-с-ноготок.
— Это Некрасов! Я помню, — воскликнула Фанни и тут же запоздало обиделась. — А тебя вообще невозможно преобразить. Верста коломенская.
— Запомнила? Молодец, — улыбнулся Бьерн.
— Вот бы с ней поговорить. Давай попробуем? — оживилась Фанни и вдруг вздрогнула от мощного рева моторов, раздавшегося совсем близко. Она оглянулась, увидела въезжавшие на площадь бронетранспортеры и почувствовала, как от ужаса у нее перехватило дыхание.
4. Это есть наш последний и решительный бой…
Сашу трясло. Администратор магазинчика умолял Ершова увести ее, потому что все сотрудники уже вышли через черный ход гостиницы и он намеревался закрыть заведение. Но Саша сидела на кожаном пуфике в кабинке для переодевания и уходить никуда не собиралась.
— Саша, — тихо проговорил Николай. — Ничего страшного не произошло. Серьезно никто не пострадал. Я видел. Они стреляли поверху. И это наверняка были учебные снаряды. А сейчас нам лучше отсюда уйти.
— Я не могу, — хриплым голосом произнесла она и… заплакала.
Как сказал оператор Валерка Братищев, и Алена была с ним совершенно согласна, интервью с мэром Новоладожска накрылось медным тазом. По независящим от администрации причинам. Но жалеть об этом не пришлось. Группе Калязиной посчастливилось снять гораздо более интересный материал. Правда, слово «посчастливилось» по отношению к происходящему было не совсем уместно. «Тивишники» рисковали не только аппаратурой, но и головами. Впрочем, потом, когда кошмар кончился, Алена удивленно, хотя и не без гордости подумала, что съемочная группа в эти страшные минуты была поистине на высоте профессионализма.
С такими людьми и на войну не страшно отправиться. Их смелость граничила с безрассудством. Потому что стоять под пулями (кто знал, холостые или настоящие выстрелы прозвучали на площади?) в полный рост человек разумный просто не в состоянии. Но они стояли. Валерка — на крыше автобуса, крепко держа в руках работающую камеру, редактор Мила — на земле, щуря близорукие глаза, а сама Алена… Алена только потом поняла, что она не только стояла, но еще и команды отдавала Валерке, какой план в ту или иную секунду брать. И на Милу кричала, чтобы та в машине укрылась, и шоферу Георгию приказала мотор завести на случай, если придется прорываться. Хотя еще через несколько мгновений стало понятно, что прорваться сквозь плотный ряд военных машин не удастся. Еще через несколько секунд она заметила бегущих к ним военных, велела Валерке вынуть кассету, поймала ее на лету, протянула Миле, а Миловская молниеносно, словно всю жизнь проделывала такие фокусы, сунула ее куда-то в недра своей просторной одежды и приняла вызывающую позу.
Парни в камуфляже приблизились. Камеру отняли, группу попросили сесть в автобус, приставили охрану. Но обыскивать немолодую и тучную Миловскую все же не решились. На высоте оказался и Валерка, когда бравый служака, поманипулировав с камерой, тоном шефа гестапо ласково спросил: «Где кассета, мальчик?» «Мальчик» выпучил глаза, потом виновато взглянул на Алену и быстро затараторил: «Простите, Алена Ивановна! Я заряжал, честное слово, заряжал! Не знаю, куда она подевалась! Вот черт! Такие кадры!» Алена подхватила игру, прошипела: «Ты что же, пустую камеру крутил?», а потом во весь голос высказалась с изрядным количеством эпитетов, что она думает о сопливых мальчишках, которые безо всяких на то оснований лезут в операторы. Вояки не только позволили повесить лапшу на уши, но и проглотили ее.
А потом был разговор с мэром, который, как оказалось, со слов простодушной секретарши Недолицымова Нюси, вместе со своими ближайшими сподвижниками и охраной отсиживался в подвальных помещениях, оборудованных по последнему слову техники на случай ядерной катастрофы. Алена знала, что такие помещения имеются в любом здании администраций крупных городов, но никак не предполагала, что Новоладожск в этом вопросе ничем от этих городов не отличается.
Мэр Недолицымов, к которому несколько часов назад народ высказывал свою любовь, был бледен, испуган и предупредительно вежлив. Руки он почему-то держал на своем сильно выпиравшем над брючным ремнем животе, словно беременная женщина, пытающаяся таким способом оградить будущее чадо от бед. «У каждого человека есть самое дорогое в жизни», — подумала Алена, глядя на живот и толстые руки мэра.
Кроме хозяина в кабинете находился двухметровый богатырь с квадратной челюстью и маленькими колючими глазками, которого Недолицымов представил Алене небрежно, сквозь зубы: «Полковник Сорокин». Сорокин не счел нужным встать, равнодушно и даже с каким-то пренебрежением к гостье кивнул. Алена оскорбилась до глубины души, ответила ему тем же и думать про него забыла.
— Мне очень жаль, что так получилось, Алена Ивановна, — говорил Недолицымов, изо всех сил стараясь придать своему лицу выражение невозмутимости. — Того, что случилось, не мог предположить никто. Это просто в голове не укладывается. Прошу простить меня, но сейчас я не готов к интервью, о котором мы договаривались.
— Я не настаиваю, — холодно произнесла Алена. — Мне только хотелось бы получить назад свою аппаратуру, изъятую военными.
— Да-да, — закивал Недолицымов. — Я распоряжусь.
— Спасибо, — слегка усмехнулась Алена. — Насколько я понимаю, распоряжаться этими военными вполне в вашей власти?
— Не совсем так, — Недолицымов попытался расправить свои покатые плечи.
— Следовательно, то, что произошло на площади, было вызвано не вашими распоряжениями? — продолжала интересоваться она.
Лицо мэра на глазах стало покрываться алыми пятнами.
— В определенной степени, — сказал он. — У нас не было другого выхода. Надеюсь… Я благодарен за ту помощь, которую мне оказали… Естественно, я не мог не обратиться за помощью. Что бы вы сделали на моем месте?
— Меня вполне устраивает мое место, — жестко произнесла Алена. — Но если бы случилось чудо, и я оказалась на вашем месте, я бы не стала стрелять в безоружных людей ни при каких обстоятельствах.
— Это были холостые выстрелы, — торопливо заявил мэр.
— Это легко проверить, — заметила Алена. — Достаточно поковыряться в стенках окружающих зданий.
— Никто не пострадал, — упорствовал Недолицымов. — Пулеметы стреляли поверху.
— Если не считать трех десятков людей с переломанными конечностями и раздавленными грудными клетками, — безо всякого выражения проговорила она.
— Вы знаете иные способы борьбы с разъяренной и пьяной толпой? — обиженно поинтересовался он.
— Знаю, — кивнула Алена. — Нужно работать так, чтобы люди не превращались в разъяренную толпу. Будь я на вашем месте.
— Все знают, как руководить, — тем же тоном произнес мэр. — А как сядете в это кресло, так поймете, что это не такая уж и большая радость.
— А вы в это кресло в поисках радости сели? — спросила она.
Недолицымов растерянно засопел. Алена не стала дожидаться ответа на вопрос, который оказался для мэра риторическим, и задала другой:
— Насколько обвинения людей в адрес руководства города соответствуют действительности?
— Ч-что вы имеете в виду? — напыжился мэр.
Алена подумала, что если он все это время отсиживался в подвале, то наверняка не видел лозунгов. Она воспроизвела по памяти наиболее приличные из них.
Лицо Недолицымова покрылось мелкими капельками, и он в растерянности оглянулся на Сорокина. Сорокин задвигал желваками и произнес:
— Инсинуации. Все инсинуации.
Недолицымов, ободренный поддержкой начальника УВД, закивал:
— Именно! Инсинуации. И я бы даже сказал — провокации! Администрация города никому ничего не продавала. И не собирается продавать.
— Могильники под Новоладожском — тоже инсинуации? — не отставала Калязина. — А зачем в город перегнали более двух десятков тяжелых экскаваторов? Что за строительство здесь затевается?
— В свое время вы получите об этом подробную информацию, — важно изрек Недолицымов. Но уже сейчас можно сказать, что планируется расширение производства химического комбината. В свою очередь, это требует строительства дополнительных корпусов и реконструкции старых. И никаких могильников, клянусь честью!
— Строительство будет вестись на противоположном от комбината берегу реки? — невинным тоном поинтересовалась Алена. — Ведь экскаваторы находятся, если я не ошибаюсь, там?
— А почему вас это удивляет?
— Ну как же? — усмехнулась она. — Строительство новых корпусов комбината логичнее было бы осуществлять поблизости от старых, а не на расстоянии десяти километров.
— Вы рассуждаете, как дилетант, — скривился Недолицымов. — Проектировщикам виднее, где строить.
— Допустим, — примирительно кивнула она. — Но обычно люди выходят на площадь в самых крайних случаях, а не просто пар выпустить. Вы можете успокоить общественность и официально заявить перед камерой, что могильники под Новоладожском строиться не будут?