«Братьев Карамазовых» писать.
Мир с войной и чудный сад вишнёвый
тоже непременно выдаст в свет
женщина, чьи щёчки в цвет пунцовый
выкрасил (в мороз) цветов букет.
Жизнь не только подвигом богата,
место чуду тоже в мире есть!
Змей Горыныч небеса просватал —
тоже римских щелкопёров месть.
Кто из римлян в рифме именитей,
Кто из них победой заблистал,
не в курсах, но версия — Овидий
в пандемию гениев создал.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Из фляги выпивши за здравие,
в своих шахтерках неизменных,
устало шаркая по гравию,
идут рабочие со смены.
Они идут, черны и дюжинны,
бросая касками зарницы —
их дома ждут, готовя ужины,
бухгалтерши и продавщицы.
Ложится справа поле пыльное,
а слева балка слюдяная,
и небо грубое, двужильное,
светлеет, звезды пеленая.
Шахтер — основа мироздания.
И террикон, как черепаха,
застыл в режиме ожидания
за остановкой Красный Пахарь.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Минули времена мятежные
Сто лет назад. И вдруг сегодня
Идут шахтёры. Неизбежное
Опять в России стало модно?
В их лицах кроется решительность.
Трезвы, хоть хряпнули за здравие.
И придаёт им убедительность
Шуршанье под ногами гравия.
Шагают в ногу, как товарищи,
И смело, укрепляясь духом.
Неужто новые пожарища,
А в государстве — заваруха?
А дома ждут их благоверные
И дети: мал, мала да меньше.
Ужель условия прескверные?
Несчастных косит голод женщин?
В глаза красоты бьют природные:
То балки, то поля тучнеют,
То небеса неоднородные —
Ночные звёзды днём наглеют.
Секрета нет: не в революцию
Идут шахтёры напрямик.
Не за поправки в Конституцию —
Шахтёры валят на пикник.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Ночи стали темными и длинными,
солнце опустилось за паром,
воздух, переполненный дельфинами,
отдает водой и серебром.
Папоротник светится сквозь толщу
из-за тучи видимый на треть —
нужно быть внимательней и проще,
чтобы звезды в небе рассмотреть.
Чем светлей, тем делается ближе
запах бузины и чабреца,
лирика галактиками движет
и не останавливается.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Всё за два смешалось полугодия,
словно в дом Облонских я зашла:
папоротник — лета плодородие,
но его зимой я обрела.
В курсе я, что длинными бывают
только ночи тёмные зимой,
папоротник летом прорастает,
если он, конечно, плод земной.
Но поэты могут быть и проще,
в звёзды углубляясь допоздна.
Там любое время маломощно:
Грядка, дядька, Киев, бузина…
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Легко, грациозно, спокойно
скользила вода по реке,
вдали проседали постройки,
звезда куковала в руке.
Луна задевала деревья,
хрусталь на пригорок лила,
и сыпались, как ожерелья,
в траву километры тепла.
На взгорке, похожем на пиццу,
туманы рождали тоску,
а я все стояла и птицу
держала поближе к виску.
Но вдруг изменилась картина —
садовый осот почернел,
и стала прибрежная тина
похожа на длинных червей.
Морозы с железной сноровкой
в пространство метали ножи,
на шею легла, как веревка,
зима — горловина души.
Буран разыгрался, некстати,
дорожные звуки глуша,
и снег, словно мертвый предатель,
повсюду лежал и лежал.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Сама себе я кормщик умный,
И на челне плыву одна.
Вокруг скользит туман бесшумный
Вода красотами полна.
Звезда в руке кукует млечно
(Подарок Млечного пути).
И с верой я пою беспечно,
Природным внемля ассорти.
Хрусталь на берег льётся щедро —
То света лунного пучки.
Жара струится кубометром,
Из пицц колдуя бугорки.
С небес был подан знак девице:
Не надо, мол, впадать в тоску —
Звезда в ладони стала птицей.
Я поднесла ее к виску.
Но что случилось? Красоту
Измял с налёта вихорь шумный,
Мороз ударил за версту.
Мой взгляд становится безумным.
Штормило. Молния сверкала.
На берег швырнуло меня.
Но тут не холмики, а скалы.
Не скалы, а сама броня!
Какая разница: одна ли
Или с пловцами на челне
Плыла бы я в чужие дали
В своё далёкое турне?
Какая разница: себе ли
Я гимны пела на корме
Иль рядом спутники сидели,
В Сибирь готовясь и к тюрьме.
Конец похож: сырую ризу
Сушу одна я под скалой.
И плещет с гор, спускаясь книзу
Мороз и воздух ледяной.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Глинтвейна горячего мне бы,
повсюду крепчает мороз —
дорога от дома до неба,
увы, не из розовых роз.
В фейсбуке воюют, наверно,
сторонники разных систем,
а я человек постмодерна,
не верю ни этим, ни тем.
Когда-нибудь грянет суббота,
часам начинаю отсчет —
давай, дядя Ваня, работать
покуда мы живы еще.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Друг Чехов, пиши пьесы снова.
Я новых имён подскажу!
Уверена, что «Дядя Вова»
Крутому даст старт тиражу.
Куда ж все, мне равные, делись?
Их души на свете ином.
Эпохи абсурдов приелись —
Обман между явью и сном.
Глинтвейна Антону накапать
В цветочных из роз номерах.
А выпивши, пьеску состряпать
На пару. Конечно, в стихах.
Мечтаю лишь с теми общаться,
Кому я смогу доверять.
Но некем теперь вдохновляться,
И некого вдохновлять.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Мой быт прекрасен: лампа, маховик,
перчатки, нос поломанной точильни,
короткой батареи змеевик,
две крышки, мясорубка, холодильник.
Я наблюдатель: круг сковороды
очерчивает темные пределы,
идет из крана линия воды,
стоят в сушилке чашки пустотелы,
три вилки, параллельные черте
стола, символизируют беспечность,
две брошенные крышки на плите,
сливаясь, образуют бесконечность.
Пишу об этом из таких низин,
что ниже только черви и соседи,
стоянка, продуктовый магазин,
поребрики, столбы, электросети.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Мой быт прекрасен: снизу мне стучат
Соседи из котла (в глубинах ада).
Я знаю, что им хуже: маловат
Котёл. Ну, а в моём гнезде — отрада.
Со мною холодильник, змеевик,
Точильня вкупе с музой из Парнаса.
Две крышки и какой-то маховик,
Который машет крыльями Пегаса.
Да и других вещей невпроворот:
Перчатки, мясорубка, сковородка.
Крылатый конь берёт их в оборот,
А муза лихо шлёт в санобработку.
В санобработке тон всем задают
Машинка моечная и стиралка.
Три вилки обижаются, орут:
— Нас вымоют? Для нас воды не жалко?
А снизу снова постучали мне.
Не лампу зажигаю, а лампаду.
Хотела посидеть я при луне,
А мне из днища напустили ада.
Коль есть такие, кто попал в котёл,
Такие, кто меня несчастней даже,
То классно! Символический глагол
О радостях души моей расскажет.
Пусть не увидят из своих низин
Все эти черви, крысы и соседи,
стоянку, продуктовый магазин,
поребриков, столбов, электросетей.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Циклон, недобрая подушка,
плывет по небу, как паром,
еще немного и старушку
студент ударит топором.
Россия — снежная держава,
печальных мыслей колыбель,
как говорил Акутагава,
свободен — чухай в Коктебель.
Синдром земного постояльца —
боль, затаенная внутри —
крепись, держи себя за яйца,
не верь, не бойся, не ори.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
В России море баб, чьи руки
коней ловили на скаку.
В огонь избушек в жутких муках
их ноги шли чрез «не могу».
Но чтобы бабы били бабок?
Да чтобы острым топором?
О небо! День сегодня зябок —
циклон на небе, как паром!
И чтобы бабы яйца жали
себе, а не мужьям своим?
И не куриные? Скрижалям
не ведом срам сей мировым!
Конечно, если жать за яйца
прекрасных дев, то ора нет!
Синдром земного постояльца:
без боли — страхам всем привет.
Пороки к нам принёс в державу
японский не городовой.
Всё жаждал оный русской славы,
как Достоевский рядовой.
Всем в Коктебель пора отчухать
и правду сущую признать,
аллегоричность всю пронюхать,
и миру мир иносказать.
Аллюзий — море в мире русском:
ведь «бабе с яйцами» родня
и та, что в пламя — как в кутузку,
и та, что тормозит коня.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Возьми меня в ладонь и вознеси,
я высоты бояться перестала.
Подай мне перелётное такси
как милостыню у вокзала.
Над головой сияет синева,
на буквы распадается курсивом.
Я много лет сдавала на права,
но получила донорскую ксиву.
Чем больше дар, тем сумка тяжелей,
а я давно несу без остановки.
Возьми меня в ладонь и пожалей,
врисуй под кожу, как татуировку.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Билет мне подари, Аэрофлот!
Я и Люфт Ганзой ввысь взлететь согласна.
Не милостей прошу — наоборот.
Я быть к подачкам не хочу причастной.
Желаю я всего лишь полетать.
Не убежать, не стать иноагентом —
Нет смысла мне такое предлагать.
Мне мутные чужды эксперименты.
Не прятала активы за кордон
(Ведь нет их у меня, давайте честно).
Лишь в том всегда я видела резон,
Что кровь отчизне отдавать уместно.
И на права я тоже ей сдала,
Во всех правах страна мне отказала.
На спину лишний груз? Вот это — да.