лефон, он попросил. Ты уж его приветь, познакомь с хорошей женщиной его лет. Чё ж такой мужичага один! Нудно ему».
Женя читала письмо в автобусе, пока ехала к метро. Место удалось захватить сидячее, одинарное, у слезливого окна: кропил дождь, машины медленно двигались в унылой пробке, нервно мигая красными фонарями. Как, интересно, мама себе это представляет: Женя должна устроить личную жизнь чужого, в сущности, человека! Взрослого мужика, который старше её на пятнадцать (или даже больше) лет. Или это шутка такая?! Она тяжко вздохнула и отодвинула семейную думу в сторону – может, Петя ещё и не объявится? Они абсолютно чужие люди.
– Женя, к тебе брат пришёл, – говорили ей встречные, когда она рысью неслась по коридору (вечно ей было некогда!).
– Ага, спасибо!
После двух или трёх заходов в редакцию Петю знали все – от вахтёров до фотографов и журналистов. В режимное здание он проходил свободно – охрана к нему привыкла.
То и дело у Жени возникали диалоги с коллегами:
– Почему ты с братом так официально общаешься?
– Он старше меня намного. Не могу же я солидному мужчине «тыкать»!
– А почему у тебя с ним разные отчества?
– Так это ж мой двоюродный брат!
– А, точно!..
Женя звала его на «вы» и по имени-отчеству, а он её по имени и на «ты».
Брат приезжал по делам в Москву, как правило, раза два в месяц, всегда это было неожиданно, нежданно (резкие телефонные побудки по утрам), всегда он приходил после обеда, иногда ближе к вечеру, никогда – с пустыми руками, так что Женя даже начала сердиться: «Зачем вы тратите деньги? Не приносите ничего, не надо!»
Но из объемного кожаного портфеля неизменно извлекались гостинцы – дорогая коробка конфет (обязательно!), хорошее вино или коньяк. Женя не пила вообще, Петя, как она заметила, тоже избегал спиртного, особенно в дорогу – вечером его ждал поезд. Зато он с удовольствием наблюдал творческих людей «под градусом», да и у наиболее охочих до выпивки персонажей (например, репортёра Михалыча) уже выработался рефлекс на явление Пети – народ начинал отираться вблизи кабинета, ожидая, когда наступит «время чая».
Посиделки носили спонтанный, стихийный характер и шли под лозунгом «встречи с братом». Женя хлопотала с чаем, её коллега из отдела писем, хитромудрая Варвара Грумова, неспешно потягивала кофе из крошечной чашечки, подходили пропустить по рюмочке журналисты, что были на тот момент посвободнее. Время, которого в Москве всегда не хватает, как-то «растягивалось», удлинялось, разговор прыгал с пятое на десятое, то и дело звонил телефон, ответсек приносил Жене сокращать и вычитывать готовые полосы и тоже цеплялся за тёплую компанию – послушать, что вещает свежий человек из глубинки.
Петя утопал в кресле (на почётном месте) у журнального столика и разглагольствовал:
– А вот вы, пресса, согласны с тем, что во главе страны должны стоять философы? Возьмём «Государство» Платона…
Женя, по смешкам и переглядкам коллег, догадывалась, что Платона (как, впрочем, и Аристотеля) никто не читал. Петя входил в раж, увлекался, цитировал античных философов, тут же давая мудрым мыслям свой комментарий.
Своей горячностью брат вызывал прилив неприкрытой нежности в глазах у Варвары Грумовой. Высокая, статная разведёнка с причёской а-ля Мирей Матье, она в одиночку воспитывала двоих сыновей.
Как-то на исходе чаепития Грумова пошла в наступление:
– Петр Панкратович, а давайте мы с вами перейдём на «ты»? Вы будете называть меня Варя, а я вас – Петя…
Брат и бровью не повёл:
– Видите ли, Варвара Захаровна, меня по имени-отчеству кличут с пятого класса, когда у нас отец помер от фронтовых ран и вся семья на мне осталась. Смысла менять традицию я не вижу…
Варвара хихикнула, искусно перевела разговор на шутку, и вообще этот прямолинейный «отлуп» перенесла с достоинством. Но на чаепитиях с братом с тех пор бывала редко, видимо, считая, что нечего попусту тратить время – Платон с Аристотелем её занимали мало. Правда, Грумова любила шоколад, и если заглядывала к Жене, то с удовольствием угощалась элитной конфеткой. «Что, брат вчера был?» – «Да, заходил». «Ну как он, не женился?» – масляно улыбаясь, выведывала Варвара. Женя пожимала плечами: «Да я, честно говоря, не спрашивала». Грумова смотрела на неё подозрительно – не верила.
Личная жизнь брата не то чтобы не интересовала Женю, но она как-то всё забывала про это спросить. Да и потом, говорить «про невест» в лоб – бестактно. Нужен весомый повод, а он почему-то не возникал. Вообще, кровно-родственные разговоры про ни разу не виданных ею племянников, дядьёв, тёток, двоюродных сестёр вызывали в ней чувство тягости и тоски. Потому их беседы постепенно удалились из этого поля, сосредоточившись на античности и современности. И тут, пожалуй, они ощущали себя родственными душами.
Теперь Женя чуть-чуть гордилась и важничала Петей. Она видела в нём отпечаток крепкой и мужественной породы: он был невысокого роста, коренаст, плечист, с твёрдым подбородком, широким лбом, с небольшими синими глазами, глядевшими внимательно и остро. В определённости и соразмерности его черт проглядывало что-то необычайно своеобразное, привлекательное, и в то же время далёкое от обыденности. Он не походил ни на один из известных ей человеческих типов: ни мещанин, ни чиновник, ни офисный работник, ни технарь-инженер. Но кто же он? Способный крестьянский сын, выбившийся в люди? Духовный потомок античных философов? Новый разночинец, не потерявшийся в «лихих девяностых»?
Бывало, что встречи с братом превращались в мастер-классы по журналистике: из бездонного портфеля Петя вытаскивал ворох газет, испещрённых пометками и подчёркиваниями. Несуразные заголовки, откровенное враньё, пропущенные абзацы, вопиющие ошибки в цифрах, искажённые фамилии – ничто не уходило от внимания придирчивого читателя.
Женя добродушно посмеивалась, не разделяя его возмущения:
– Бросьте вы! Народ, думаете, из газет узнаёт информацию? Я, например, вообще прессу не читаю.
– Неважно! – негодовал брат. – Каждый, – он поднимал указательный палец вверх, – должен хорошо делать свою работу!
Репортёр Михалыч, вальяжный, в щегольских туфлях и дорогом костюме, уже порозовел от пропущенной рюмки армянского коньяка. И потому был особенно благодушен:
– А вы, Петр Панкратович, сами когда-нибудь в газетах печатались?
– Я? – Брат смешался. – Нет. Но…
– А-я-яй, Женечка, непорядок! – деланно возмутился Михалыч. – Вы что себе думаете? Куда смотрите?
Женя, погруженная в срочную правку, отвлеклась:
– В смысле? Кто чем не доволен?
Михалыч объяснил:
– Ваш брат возмущён качеством федеральной прессы. Он решил заткнуть всех за пояс и выступить автором нашего издания. Есть возражения? Нет. Какая тема? «Жажда знаний»? Прекрасно! Срок написания – неделя.
Женя оценила идею и с ходу подыграла Михалычу:
– Дадим в колонку! Позовите фотографа, пусть сделает портрет.
Репортёр, чуя, что есть повод подогнать напарника для застолья, рысью кинулся из кабинета…
Так появился этот снимок: крупные кольца кудрей, лоб в поперечных морщинах, зверский взгляд, жесткая щетина на щеках, волевой подбородок. На фото Петя походил не на интеллигентного преподавателя технического вуза, дебютирующего с заметкой в центральной прессе, а на генерала Ермолова, взирающего на бунтующий Кавказ – не хватало только сабли и бурки. Портрет иллюстрировал эссе – жёстко-доказательное рассуждение о том, зачем молодому человеку учиться и почему диплом, купленный за взятку, не приносит счастья.
– Успех! – витийствовал Михалыч, потрясая пред братом номером с вышедшей статьёй. – Весь тираж скуплен поклонницами! Варвара Грумова грозила покончить жизнь самоубийством, не вынеся конкуренции коварного внештатника, внедрённого в газету под кодовым название «брат»! В Кремле соберут экстренное заседание, чтобы обсудить информационную «бомбу»!..
Михалыч, наконец, выдохся. И спросил уже без выпендрёжа:
– Что скажете, уважаемый автор? На кафедре показали публикацию?
Петя отвечал со спокойным достоинством:
– Видите ли, успех был предсказуем, поскольку я пишу про то, что знаю наверняка. Репутация преподавателя передаётся студентами по цепочке, от старших курсов к младшим. Ребята усвоили: за красивые глаза они никогда не получат у меня даже «государственную оценку» – «удовлетворительно». Потому готовятся к экзаменам, зубрят, учат, на лекциях занимают лучшие места. А как же? Они будут строить мосты, проектировать здания. Одна «опечатка» или «косяк», как вы выражаетесь, и вся конструкция рухнет, люди погибнут. Я и Семёну своему говорю: «Учись! Учись!» Репетиторов ему нанял. После первого семестра у них половину группы отсеяли – не тянут ребятишки, головы слабые, работать не любят. А Семён зацепился, есть характер.
Женя слушала, внутренне улыбаясь. И вдруг, пронзённая внезапной тоской, вспомнила себя, молодую. Каким прекрасным казался мир! Какой неутолимой была жажда знаний! Её тянуло во все стороны – к совершенным уравнениям математики и к железным законам физики, к романтике геологии, к гармонии и мощи звёзд. А утолил жажду смертный человек, его жизнь, его страдания, его вдохновения и метания… Как странно…
– Я и Гале, бывало, говорил: «Учись!» Она: «Зачем? Хватит того, что ты у меня учёный». Ну, ладно. А сейчас руководство завода выпустило приказ, что все специалисты должны быть с высшим образованием, иначе – до свидания!..
И пришлось Гале поступить к нам на заочку! Приходит ко мне. Я говорю: «Галя! Ты помнишь, что я тебе двадцать лет назад внушал?»
– И что? – Женя смеётся, представляя картину необычного свидания.
– Молчит, глаза опустила.
– Она вам будет экзамены сдавать?!
– А что ей остаётся?! – И брат беспомощно разводит руками.
– Да видела я эту Галю! – с досадой говорила ей после сестра.
– Ну и?..
Лариса покачала головой, помолчала. Вздохнув, продолжила:
– Необыкновенной красоты женщина! Даже не знаю, с кем сравнить. От неё будто сияние исходило – от волос, от кожи. Черты лица – точеные, волосы – водопадом, фигурка, как у статуэтки, а взгляд – дерзко-кокетливый. Полюбуйтесь, мол, на чудо природы. И впрямь: увидев раз – не забудешь. Она чертёжницей работала, а Петя – проектировщиком. Он не знал, куда её посадить и как ей угодить – пылинки с неё сдувал.