ащитил диплом и нашел работу, как продал отцовскую квартиру в Белгороде и купил новую в Липецке («а библиотеку я сложил в гараже, там в основном специальная литература, сами понимаете, она мне не нужна»), как перевез мать в Воронеж и как всё здорово устроил с ремонтом. Машину он взял в кредит, а на осень запланировал свадьбу – девушка хорошая, семья в городе известная и влиятельная…
«Надо же, как похож, – грустила Женя. – И в то же время другой, совсем другой…»
Темы у Семёна не иссякали: он уже покончил с делами личными и домашними и стал бойко крушить государственную промышленную политику, бестолковую и непродуманную. Досталось непрофессионалам и коррупционерам, бюрократии и управленцам.
– Молодежь надо двигать на первые роли, у неё взгляд незашоренный, – вклинилась, наконец, в поток разговора Женя.
– Да, совершенно верно, потому что мы не несём на себе груза прошлых ошибок! – Он горячо поддержал её, и чувствовалось – дай этому малому рычаг, он, пожалуй, и мир перевернёт.
Даже интонации у него были Петины, даже жесты – отцовскими.
И вновь вернулась сосущая, глубоко запрятанная боль. Смерть Пети поразила всех: если бы, допустим, его сбила машина (пусть даже по его вине), это было бы ужасно, глупо, несправедливо, но под эту трагедию можно было бы подвести «базу», теорию, концепцию, но он, абсолютно здоровый человек, умер от внезапной остановки сердца. На конечной маршрутки водитель стал кричать пассажиру с последнего сиденья, привалившегося головой к стеклу, мол, мужик, алё, приехали, вставай, спать дома будешь… А Петя был мёртв.
Но ведь ничто не предвещало его ухода!.. И потому было в этом спешном обрыве жизни что-то обидное, обманное, несправедливое, больное. Высшая несправедливость, чудовищная необъяснимость. Но, может быть, так лучше – как это ни жестоко звучит – для Семёна?! Разве бы он развернулся в такого мощного «добра молодца», оставайся и дальше за широкой отцовской спиной?
Женя вдруг вспомнила: «А Семёну я говорю: сынок, денег нет, живи экономно (даже если они и есть)». – «Да зачем же?» – «Для его блага! Если у отца есть деньги, зачем ему учиться, к чему-то стремиться? Папа и так всё купит! В воспитательных целях я доходы от него утаиваю. А то разбалуется с молодости, пропадёт!..»
Ну, теперь ясно, не пропал. Стал на крыло. Семён из плеяды честолюбцев и лидеров, двигающих жизнь и создающих её богатства. Но Женя-то ему зачем, интересно? Она ведь совсем из другого, непохожего мира…
Официант принёс счёт, Семён привычным жестом вытащил из внутреннего кармана костюма красивое портмоне, расплатился.
Повинуясь неясному внутреннему порыву, она вдруг сказала:
– Хочешь, я провожу тебя на вокзал?
– Хочу. – Семён расплылся в улыбке и смутился своей радости. И она вдруг увидела, что этот здоровый парень, с жаром рассуждающий о глобальных проблемах, в сущности, по сравнению с ней, ещё мальчик, и суждения его оттого так смелы, что не отравлены тяжелым опытом пережитого.
Они спустились в метро.
– Жалею, что Петю, твоего отца, я ни разу не проводила на вокзал. Всё некогда было, всё суета. А это же замечательно, когда тебя кто-то провожает или встречает на перроне. Совсем другая дорога!
Семён опустил глаза:
– Знаете, он ведь жил, в общем-то, от встречи до встречи с вами… Говорит: поеду в Москву, хоть душу там отведу, поговорю с умными людьми! Он мне столько про вас рассказывал! У него прямо вторая жизнь началась, когда он с вами познакомился. Дома ему совершенно не с кем было общаться. Ну, знаете, провинция, примитивные интересы, выживание, все разговоры бытовые. Деньги? Они его совершенно не интересовали, он мог вынуть из кошелька тысячу и бомжу отдать. Он хорошо зарабатывал, хотя и не хвастал этим. А в квартире у него даже телевизора не было! Стены голые! Книги, письменный стол, компьютер и кровать. Я ему говорю: «Пап, ну купи ты себе что-нибудь статусное! Часы дорогие, например». А он: «Зачем? Одежда у меня есть, еда есть, образование твоё я оплачиваю, больше мне ничего не надо. Ты читал, сынок, о стоиках?» Мне, конечно, трудно понять его идеи, интересы… Но вот такой он был человек. Необычный. А я – другой.
Женя покачала головой:
– Семён! Ты даже не представляешь, насколько ты – это он! Дело даже не во внешности, вы похожи, это понятно. Я о другом. Не зная, как поступал твой отец, ты делаешь то же самое. Даже в мелочах. И знаешь, мне это очень нравится…
Женя, захваченная воспоминаниями, давно миновала тенистую улицу, перекрёсток, успела заскочить в маршрутку, стоя доехала до станции, дождалась полупустой и неспешной электрички, которая, ни шатко, ни валко, с вежливыми объявлениями остановок, понесла её к заполошной Москве. И пока она шла, бежала, ехала, зрение её будто распахнулось, открылось, и всё, что ей не встречалось на пути, оказывалось необыкновенно-чудесным, радостным, будто увиденным впервые. Какие умные и глубокие лица у попутчиков – девчушки, склонившейся над книжкой «Тарас Бульба», работяги с кирпичным лицом и разлапистыми руками, пенсионерки в панаме-лопухе! Как зовущи и всё ещё свежи придорожные травы! А здесь, прямо на перроне, в высоких вазонах цветут розы – алые и бордовые, чопорные, чуть отстранённые от суеты жизни.
«Надо же, как меня захватило! Как в кино – целая эпоха пролетела перед глазами».
Что же это было? Как, почему? Она быстро стала «отматывать» воспоминания назад и вернулась к истоку, к исходной точке – пышному кусту у пруда. «Шиповник… Но при чём тут шиповник?!»
И она – вспомнила!
Как-то осенью, когда Петя гонял у неё в кабинете чаи, она обратила внимание на его руки – тёмные от загара, поцарапанные, исколотые.
– Котёнка, что ли, завели?
– Да нет, это у меня осталась привычка от бедных лет – собирать шиповник.
– Зачем?
– Лекарственное растение. Собираю, потом сушу в плите, сдаю в аптеку за хорошие деньги.
– Ну это же адский труд!
– Согласен. Мало того, что надо лазить по крутым оврагам и увалам, руки не жалеть, так потом ещё главное – не сжечь его, высушить правильно. В этом году я немного – для себя и на гостинец – насушил. Хочешь, привезу тебе?
Она ответила что-то неопределенное. Зачем ей шиповник? У неё всё нормально с иммунитетом. Но и отказаться было бы невежливо – человек лазил по оврагам, колол руки, мучился… Теперь вот хочет её порадовать.
И Петя действительно не забыл (он ничего не забывал!), привёз ей бумажный кулёк с сушеными плодами – килограмм, наверное, не меньше. Она задвинула пакет в дальний угол шкафа и благополучно забыла про него.
А потом Петя умер. Умерла мама. Умерла сестра. Несчастья и беды валились на Женю со всех сторон, так что и она сама вдруг дала слабину – её захватила жесточайшая депрессия. Она провалялась в больнице месяц и выписалась совершенной развалиной, лишенной воли к жизни. Всё, абсолютно всё было плохо.
Она наткнулась в углу шкафа на кулёк с шиповником и долго соображала: что это? Откуда у неё? Ах да, это же ей Петя подарил!.. И в память о нём, а ещё из величайшего нежелания выходить куда-либо из дома, она пила раз пять на день заваренный в термосе напиток из шиповника, подъедала запасы сала в холодильнике, варила гречку вместо хлеба и спала, спала, спала… Пребывала в сомнамбулической полуяви. Если бы она была уверена, что смерть будет лёгкой и безболезненной, она бы давно покончила с собой.
За неделю она выпила весь кулёк. И вдруг однажды утром поняла, что выздоровела и что у неё появились силы всё забыть – и болезнь, и то, что её вызвало, и даже способ исцеления.
Она словно опустила занавес над прошлым – из самосохранения. И была совершенно уверена, что ничто не заставит её оглянуться назад.
И вот куст шиповника её окликнул, позвал. Но куда? Зачем?!
«Какой огромный, странно-большой день… С высоким небом, с пышным кустом шиповника у пруда, с терпким запахом сохнущих трав… Редкий день. Но отчего так мало таких дней в моей жизни?! Что это? „Химия“, „обмен веществ“, повышенная работоспособность мозга по случайному стечению обстоятельств? Или… Или это отзвуки иной реальности, невидимого мира, другого измерения, которые мне почему-то дано услышать…»
Оглушенная воспоминаниями, Женя шагала по перрону вокзала навстречу цифровому табло, где последовательно сменялись надписи «Добро пожаловать!», «Город-герой», температура воздуха, время, дата… Что-то из цифр мучительно зацепилось за её память, и она замедлила ход, потом остановилась.
Десять лет назад! Ровно десять лет назад именно в этот день умер Петя.
Она, конечно, никогда бы не вспомнила. Если бы он сам – она горько и покаянно заплакала – не позаботился о себе…
Шоу трансвеститов
Дело было 30 декабря, в день рождения супруга Коли. Начиналось всё благостно, потому что сердце грели «итоги года»: слава богу, никто из родни не помер – это главное. А болезни, трудности – дело переносимое, с кем не бывает.
Ну вот. Сели мы. Я салатики приготовила, нарезки всякие, бутылку водки дорогой выставила. А разливаю поровну: сама, где выпью, где под стол плесну – чтоб Коле меньше досталось, а то ещё неизвестно, чем эта гулянка закончится! Подарила я ему джинсы турецкие, которые вместе и выбирали, на рынке мерили.
После застолья мы, как путёвые, как «дружная семья», пошли гулять – в богатые кварталы, где дома элитные понастроили. Прошли километра два – день чудесный, морозец лёгкий, солнце в инее играет. И кошечка наша за нами трусила, как собака, во время прогулки. Кажется, ну что ещё нужно людям для счастья?!
Пришли мы домой, тут и началось. Он – нырь в ванну, потом в туалет, потом на кухню; видно, у него где-то была припрятана алкогольная заначка, и на почве семейной идиллии он решил «добрать». Я как рявкну: «Прекрати немедленно!» А он мне философски: «А чё я такого делаю?» Нос у него повис, как слива, глаза запали, разговор пьяный: «А кому я мешаю? Я никому не мешаю». Потом началась следующая стадия – задирание: «Я вот, гляди, какой красивый, а ты – кто?» А я гляжу на этого «красивого» и думаю: «Эх ты, обезьяна обезьяной, всё за мою зарплату на тебя куплено: и рубашка, и джинсы, и носки, и трусы, а ты ещё кочевряжишься, цену себе набиваешь».