Трёхстороннее соглашение завело в тупик. Американцы хотели знать, какие патогены и лаборатории всё ещё представляют угрозу в плане распространения оружия?[856]
Алибеков дал им много новой информации о лабораториях и заводах «Биопрепарата». Многое он знал и о заводе в Степногорске, которым руководил в 1980-х: его схему, номера зданий, систему снабжения, процессы, оборудование, реакторы и бункеры. У Вебера появился план действий.[857]
В конце мая 1995 года Вебер подал окончательную заявку в правительство Казахстана. Когда ему дали зелёный свет, американская команда немедленно отправилась в Азию. Первым пунктом на карте был «спящий» завод химического оружия в Павлодаре. Туда Вебера свободно пропустили и были готовы к сотрудничеству. «Нам показали всё», — вспоминал он. Главный инженер объяснил, что завод готов в случае военной мобилизации по приказу Москвы начать в течение нескольких недель производство зарина и зомана для бомб. Но по производству было видно, что его забросили уже годы назад. «Это были развалины», — вспоминал Вебер.
В пятницу 2 июня они отправились в Степногорск, в 420 км к югу от Павлодара. Кто-то в правительстве Казахстана предупредил руководство завода, что в город прибудет американская делегация, и что её надо встретить на аэродроме. Вебера сопровождал человек из службы безопасности президента — вдруг возникнут вопросы, что он здесь делает.
«В Степногорске аэропорт больше не функционирует. У них не так-то много прибывающих рейсов. Так что они пришли прямо к нашему самолёту», — рассказывал Вебер. Первым, с кем он встретился, был директор завода Геннадий Лепешкин. Полковник советской армии Лепешкин оказался в Степногорске в 1984 году; тогда он был заместителем Алибекова, а в 1987 году, когда Алибеков уехал в Москву, стал директором. Ростом он был ниже Вебера, в очках с толстыми стёклами, темноволосый, с прямым пробором. С Лепешкиным был человек из его службы безопасности, который крепко, до хруста, стиснул Веберу руку. Настроение Лепешкина не оставляло сомнений в его намерениях.
«Здесь вас не ждут, — заявил Лепешкин. — Уезжайте!»[858]
Вебер ответил, что прибыл по приглашению казахского правительства. Лепешкин потребовал показать документы. Их Вебер с собой не взял. Потоптавшись на месте, Лепешкин разрешил Веберу и его группе приехать в город — но не на фабрику — и зарегистрироваться в гостинице.
Затем они встретились в офисе мэра. Вебер вспоминал что русские рассматривали этот комплекс как город-спутник Москвы и не считали, что на них распространяются полномочия казахского правительства. В городе тоже в основном жили русские. «Я побывал в России брежневской эпохи, — вспоминал Вебер. — Это был словно прыжок назад во времени». Он убедительно обосновал свой визит и сказал, что Назарбаев его одобрил. Однако «Геннадию {Лепешкину} и другим местным не было особого дела» до казахского президента. Вебер позвонил американскому послу Кортни в Алматы. «Нам нужны какие-то бумаги, — сказал он послу, — или визит не состоится».
Единственный факс в городе стоял в офисе мэра. Через несколько часов пришло письмо от Владимира Школьника, министра науки и новых технологий Казахстана, который отвечал за атомную энергетику. Школьник потребовал от Лепешкина показать гостям всё. «Когда Лепешкин получил подтверждение на бумаге, он понял, что прикрыт, — говорил Вебер. — Ему это не нравилось, но он не мог нас остановить».
На следующее утро Вебер и его команда поехали на завод. Сначала они отправились в кабинет Лепешкина, где тот провёл инструктаж. Он рассказал, что на заводе выпускают вакцины. Вебер счёл это легендой. В тот момент оба они знали куда больше, чем говорили вслух. Лепешкин знал, что Алибеков уехал в США. Вебер знал о подробностях его допросов, на которых он рассказал о фабрике сибирской язвы. После слов Лепешкина Вебер коротко описал то, для чего, по его мнению, завод использовался прежде.
Вдруг заместитель Лепешкина по безопасности Юрий Руфов взорвался: «Всё это ложь! Это фабрика вакцин, вот и всё! Мы никогда не имели никакого отношения к биологическому оружию».
Тогда манеры Лепешкина изменились. «Давайте прекратим эту дискуссию, — сказал он. — Мы всё вам покажем, а вы сможете судить сами».
В первый день на заводе — в субботу 3 июня — Вебер и его команда начали обследовать комплекс снаружи. По верху одного из зданий шло слово «Прогресс» — так называлось гражданское предприятие, служившее прикрытием для фабрики биологического оружия. Выйдя из джипа, они увидели бункеры с толстыми бетонными стенами, укрытые в курганах. От здания к зданию по бетонным столбам тянулись змеевидные трубы. За бункерами была площадка, где в случае войны боеприпасы с сибирской язвой грузили бы на поезда; там стоял кран и начиналась железнодорожная ветка — ещё одно красноречивое свидетельство работы над оружием. В конце дня, однако, оставалось ещё много загадок. В девять часов вечера они развернули схему подвального этажа основного производства и задумались, что находилось в тех помещениях, которые они ещё не видели.
На второй день, в воскресенье, они приступили к более тщательному изучению. Большая часть оборудования была законсервирована, но оно выглядело хорошо сохранившимся. Трубы и клапаны были помечены голубым, зелёным и красным цветами. Весь комплекс, казалось, ждёт, когда его снова введут в строй. Но хотя внутри всё было в порядке, снаружи царило запустение. Дороги были разбиты, повсюду валялся мусор. Рядом с одним из зданий стояло корыто — там кормили овец.
Увиденное Вебером соответствовало описаниям Алибекова. Одно из главных открытий американцы совершили в главной лаборатории, здании № 600. Они нашли площадку, где, как помнил Алибеков, находилась огромная аэрозольная камера из нержавеющей стали для испытаний самых опасных возбудителей (например сибирской язвы и лихорадки Марбург) на обезьянах и других животных. Зал с высоким потолком был выкрашен в зелёный цвет и выглядел неестественно пустым — там не было ничего, кроме тянувшихся вдоль стен труб и проводов, отключённых от экспериментальной камеры в форме луковицы, прежде стоявшей в центре. Сверху нависал кран — может, чтобы поднимать шар из нержавеющей стали? В центре площадки они нашли сточное отверстие. Вебер и его группа тщательно соскоблили с него образцы материала. Потом они обнаружили нечто, похожее на пластиковую клетку для перевозки собак, с защёлкой и ручкой наверху. Однако она не была предназначена для перевозки. Спереди в ней было отверстие, и из неё торчали две опоры V-образной формы. Здесь голову собаки привязывали во время экспериментов.
Они прочесали здание № 211, где готовили питательную среду для выращивания бактерий; мощность производства составляла тридцать тысяч тонн в год. Они побывали в подземных бункерах с укреплёнными бетонными стенами толщиной в два метра; там носителей болезни превращали в оружие. В бункерах находились компрессоры и холодильники для хранения веществ, а также специальные производственные линии, где бомбы заполнялись бы микробами и запечатывались. Они прошлись по зданию № 231, где предполагалось высушивать и перед помещением в бомбы превращать в порошок бактерии сибирской язвы. Здание, похоже, ни разу не использовалось по назначению.
Самые важные открытия были совершены на главной производственной площадке — в здании № 221. Интерьер напоминал декорации какого-то старого фантастической фильма — трубы, резервуары, клапаны, кабели. Большая часть оборудования не была подключена. В здании также находилось высокогерметичное оборудование для работы с патогенными микроорганизмами. За один производственный цикл (три дня) фабрика могла произвести полторы тонны бактерий. Питательная среда подкачивалась из здания № 211 на верхние этажи здания № 221, где в небольшие реакторы вводили бактерии сибирской язвы. После выращивания содержимое камер откачивали в десять огромных реакторов, каждый высотой в четыре этажа. После культивации смесь крутили в центрифуге, чтобы отделить отходы и питательную среду. Потом бактериальная кашица поступала в здание № 231 для высушивания и измельчения, а затем в бункеры для изготовления боеприпасов — или на склад. Готовое оружие можно было грузить в вагоны.
После всех поразительных открытий, которые довелось сделать Веберу, день, когда он увидел большие реакторы, дипломат считал одним из самых неприятных:
«Это завод, где во время военной мобилизации могут производить триста тонн сибирской язвы и снаряжать ими оружие, направленное на Соединённые Штаты. На вид завод был как будто из 1930-х. Там не было ничего высокотехнологичного. Примерно то же я чувствовал, держа в руке слиток урана. Просто металл. А тут были просто большие сосуды, вроде тех, что показывали в фильмах 1930-х. Но мы знали, что они способны убить множество людей. Было жутко думать, что для производства в огромных количествах этого оружия не нужны никакие сложные технологии».
В здании № 221 Вебер забрался на один из ферментеров объёмом двадцать тысяч литров и высотой с четырёхэтажный дом и посветил фонариком внутрь. Цилиндр был сделан из специальной стали и покрыт внутри смолой. Вебер увидел мешалки, подключенные к центральному стержню, взбалтывавшему споры сибирской язвы. В этой темноте он не мог разглядеть дно, но в полной мере ощутил невероятный масштаб производства. В водовороте камеры должны были крутиться триллионы спор сибирской язвы — достаточно, чтобы уничтожить население целых государств. Вебер — методичный, немногословный и осторожный человек — почувствовал, как мурашки взбегали у него по спине:
«Я думаю, что увиденное яснее, чем что-либо, открыло мне глаза на две вещи. Во-первых, на биологическое оружие. Я читал о нём. Я слушал учебные курсы. Но сейчас передо мной было нечто реальное. Во-вторых, на Советский Союз. Я никогда не верил в эти рейгановские слова об “империи зла”. Я был продуктом либеральной восточной школы, учился в Корнелле, но теперь буквально оказался лицом к лицу со злом».