неизбежную ошибку, спровоцированную агрессивным характером учений и требованиями старших офицеров о проведении секретных маневров и неожиданных действий». Флот затем сообщил госдепартаменту, что этот пролёт над островом был случайным. Тем не менее, более масштабные и агрессивные маневры определённо были частью целенаправленной стратегии Лемана. Советский Союз выразил протест, передав формальное заявление в американское посольство в Москве 6 апреля.[122]
Во время операции Геннадий Осипович, опытный советский лётчик, находился на авиабазе «Сокол» на Сахалине. Осипович, невозмутимый человек с проседью в густых чёрных волосах, был замкомандира полка. Тринадцать лет он летал на перехватчике Су-15; этот быстрый, но прожорливый истребитель был разработан в 1960-х, чтобы сбивать вражеские бомбардировщики. Истребители-перехватчики могли летать вдвое быстрее звука, но не могли оставаться в воздухе долго: у них были небольшие дополнительные топливные баки. Кроме того, пилоты в полёте должны были строго следовать подробным указаниям с земли. Задачей было быстро подняться в воздух и остановить нарушителей воздушного пространства. Места для индивидуальных решений и инициативы оставалось немного.[123]
Весной 1983 года советские пилоты были измучены постоянной игрой на нервах, которую вели американцы. Им приходилось постоянно реагировать на шпионские самолёты, сновавшие у советских границ. Осипович совершил больше тысячи вылетов. Но полёт F-14 над островом Зелёный в апреле застал лётчиков врасплох. По словам Осиповича, американские самолёты четверть часа летали в тумане над островом. Факт нарушения границы гарантировал советским лётчикам неприятности: была создана следственная комиссия, чтобы выяснить, почему произошёл провал. «После этого инцидента — вспоминал Осипович, — в наш полк вылетела комиссия, которая устроила нам головомойку». Когда комиссия отбыла, командир полка сказал пилотам, что если над Курилами когда-то случатся воздушные бои, у них не будет топлива, чтобы вернуться назад, и им придётся катапультироваться где-нибудь над землёй, чтобы спастись. Стресс был ужасным. «Несколько недель мы были наготове и ждали», — говорил Осипович. В следующие несколько месяцев напряжение лишь немного ослабло. Осипович был так вымотан, что его настоятельно попросили взять отпуск.
В конце апреля, после учений с участием группы из трёх авианосцев, «Энтерпрайз» направился в залив Сан-Франциско. Авианосец не был в порту уже тридцать дней — самый долгий выход в море за этот год. Изучая советскую реакцию на учения, офицеры флота были озадачены. Хотя воздушное наблюдение было весьма активным, наземного наблюдения «практически не было», заметил в отчёте Келли. Другой командир вспоминал, что, несмотря на уникальный характер этих учений — единственный случай за несколько десятилетий, когда были задействованы сразу три авианосца, — «советская реакция была умеренной». Советский Союз отправлял на разведку стандартные самолёты Ty-16 и Ту-95 через день. Как сказал командир, «главным противником была погода»: туман, низкая температура, сильный ветер и плохая видимость.
Однако после учений Советский Союз узнал гораздо больше о том, чем занимались американцы. В течение года «Энтерпрайз» отправил 57000 сообщений, а получил больше 243000. Основой системы командования на флоте были шифрованные электронные коммуникации. Но некоторые важные сообщения, существовавшие на бумаге, похитил 44-летний старший радист Джерри Уитворт — долговязый бородатый моряк, служивший на флоте больше двадцати лет. Уитворт шпионил на Советский Союз с 1976 года и входил в сеть под руководством другого ветерана флота Джона Уокера. Уитворт встречался с Уокером от двух до четырёх раз в год, отдавая ему от двадцати пяти до пятидесяти катушек непроявленной плёнки, отснятой маленькой камерой «Minox». На плёнку попадала сверхсекретная информация, в том числе криптографические ключи, позволявшие расшифровать электронные переговоры на флоте по всему миру. Таким образом, Советский Союз годами читал переписку американских ВМС.[124]
В этом рейсе Уитворт, никем не замеченный, выкрал бумажные копии сообщений об учениях. Он также записал свои наблюдения на магнитофон. «Мы много раз играли с русскими, пока были в И.о., — надиктовал он однажды ночью (под “И. о.” имелся в виду Индийский океан). — Там был русский авианосец, “Киев”… Он был там, и мы много раз играли с ним. А теперь мы в зоне Японии и Кореи, и русские каждый день наблюдают за нами. Каждый день. Повсюду мелькают сообщения. Они вмешиваются и в наши воздушные операции. Это жутко злит пилотов. А мне как-то смешно, по правде сказать…»[125] Когда «Энтерпрайз» вернулся на базу в Аламиде, Калифорния, 28 апреля 1983 года, у Уитворта была собрана практически полная схема учений, в том числе сообщения относительно пролёта самолётов F-14 над островом Зелёный. Уитворт решил покончить со шпионской деятельностью, но у него была ещё одна порция документов, которую надо было передать Уокеру. Он сфотографировал около трети сообщений, взятых с корабля, но сознательно не сфокусировал объектив, чтобы плёнка оказалась бесполезной. Возможно, он пытался подстраховаться и гарантировать себе получение большей суммы в будущем. Однако он всё же хотел передать Уокеру что-нибудь ценное, так что взял с собой и реальные документы о вторжении F-14 в советское воздушное пространство. Они встретились 3 июня 1983 года, и Уитворт отдал Уокеру большой конверт с плёнками и документами. Уитворт кратко рассказал о материалах, а Уокер царапал пометки на обороте конверта: «Все сообщения… секретны, и одно совершенно секретно». Уокер отправил плёнку и документы в КГБ, завернув их в полиэтиленовый пакет для мусора и оставив в тайнике 12 июня 1983 года.
В этот тревожный момент Кремль получил подлинную, из первых рук характеристику американских военных маневров. Виталий Юрченко, высокопоставленный сотрудник КГБ, перебежавший в США в 1985 году, рассказал американским чиновникам, что шпионская сеть Уокера была «важнейшей в истории КГБ» и позволила Советскому Союзу прочитать более миллиона зашифрованных сообщений. Как впоследствии показала проведённая ВМС оценка ущерба, Уитворт предоставил советским властям оперативную переписку «Энтерпрайза» за целый год, в том числе совершенно секретную, и боевой приказ по ведению учений FLEETEX 83-1.[126] Он также передал планы «первичных, вторичных и чрезвычайных коммуникаций», которые должен был использовать президент для связи с вооружёнными силами. Оценка показала, что информация, переданная СССР сетью Уокера, «предоставила бы Советам возможность принимать практически в реальном времени тактические решения: им стали известны истинные преимущества наших сил, наши планы боя, подробности логистической поддержки и тактическая доктрина, которой руководствовались наши силы».[127]
Через четыре дня после того, как Уокер передал КГБ мешок с секретами, Андропов сообщил ЦК, что произошло «беспрецедентное обострение борьбы» между Востоком и Западом. Московская штаб-квартира КГБ стала рассылать резидентам в США и европейских столицах панические телеграммы, подчёркивающие высокую важность сбора данных для РЯН и утверждающие, что администрация Рейгана по-прежнему готовится к ядерной войне.[128]
Весной и летом 1983 года на Рейгана неприятности сыпались одна за другой. 18 апреля мощный взрыв разрушил посольство США в Бейруте; погибло 17 граждан США, в том числе старший аналитик ЦРУ по Ближнему Востоку, и ещё сорок человек. В субботу, 23 апреля, гробы прибыли на родину, и это был болезненный для Рейгана момент. «Мне сдавило горло, и я не мог говорить», — вспоминал он. Шульц добивался большей активности в переговорах с Москвой, тогда как Кларк сопротивлялся этому. В какой-то момент Кларк предложил Рейгану, что он сам займётся советским вопросом. Шульц пригрозил отставкой. Рейган был явно потрясён, вспоминал Шульц, и попросил его остаться.
В начале июля Рейган решил написать личное письмо Андропову — возможно, ему хотелось ещё раз проверить, способен ли он взывать к чувствам советских лидеров. Рейган набросал письмо от руки:
«Позвольте мне заверить вас, что прав-во и народ Соединённых Штатов преданы делу мира и устранению ядерной угрозы. Не стоит и говорить, что мы стремимся строить отношения со всеми нациями на основе “взаимной выгоды и равенства”. Наш опыт с тех пор, как мы были союзниками во Второй м.в., подтверждает это.
Мистер генсек, разве у нас нет способов добиться этих целей на совещаниях, которые сейчас проходят в Женеве? Если мы сможем договориться о взаимном, поддающемся контролю сокращении количества ядерных вооружений, которыми мы располагаем, то разве это не станет первым шагом к ликвидации всего этого оружия? Каким бы это было благом для народов, которые мы с вами представляем! Мы с вами способны добиться этого в переговорах о контроле над вооружениями».
В конце Рейган нацарапал: «переговоры о сокращении, которые могут привести к полной ликвидации всех таких вооружений». Если бы он отправил это письмо, то это был бы необычайный документ: впервые в истории глава государства выступил бы со столь решительным предложением — полностью ликвидировать ядерное оружие. Но письмо так и не покинуло стены Белого дома. На следующее утро Рейган отдал черновик Кларку, а тот проконсультировался со штатными экспертами администрации. 9 июля Кларк предложил Рейгану вычеркнуть из текста отсылки к ядерному оружию, чтобы у СССР не было искушения поднять ставки в зашедших в тупик Женевских переговорах о контроле над вооружениями. Рейган согласился и 11 июля отправил Андропову шаблонное письмо.