тными материалами, были частой практикой, но всё же они вызвали у него замешательство: «Мне надо было выдумывать причины для отклонения настойчивых и весьма соблазнительных приглашений от иностранных коллег». Он отвечал, что сломал ногу или что у него возникли «семейные проблемы». Однажды он чуть было не отправился на международную конференцию по микробиологии в Мюнхен. Сотрудник КГБ, сопровождавший делегацию, в последний момент остановил Домарадского на улице со словами, что ехать нельзя, и потребовал отдать билет и командировочные документы.
Домарадский и его сотрудники получили десять авторских свидетельств за внедрение генетического материала в бактерии чумы, но эти документы, по общим правилам, были секретными. Домарадскому сообщили только номер и дату регистрации. Чтобы увидеть собственное свидетельство, он должен был попасть в специальное защищённое помещение, откуда нельзя было выносить документы.
Домарадский испытывал внутренний конфликт. Он хотел заниматься исследованиями, но понимал, что вносит вклад в создание оружия, хотя и не занимался самими бомбами — только микробами. «Наука в проекте “Фермент” была по-настоящему увлекательной, — говорил он. — Притягательность этих изысканий была для меня важнее того, что сделают с их результатами… В то время компромиссы с совестью казались небольшой ценой». Домарадский говорил, что репрессии в отношении его семьи научили его быть гибким: «Чтобы выжить, я должен был с детства скрывать своё истинное отношение к советскому режиму; я довольно рано научился приспосабливаться».
Более того, Домарадский испытывал «большую гордость» из-за того, что оказался в самом сердце программы. У него были: телефон для секретной связи, машина и хорошая зарплата. «Мы считали, что занимаемся делом настоящих патриотов, — утверждал он, — двигаем вперёд исследования по молекулярной биологии, иммунологии и генетике в Советском Союзе, где эти науки прежде чахли». Он знал о договоре, запрещающем биологическое оружие, но предполагал, что американцы тоже жульничают.
Находясь в самом сердце разработок в области биологического оружия, Домарадский изучал документы, разговаривал с военными и посещал лаборатории. Позднее Домарадский составил план расширения работы «Биопрепарата» над генномодифицированным бактериологическим оружием по пяти направлениям, включая устойчивость к антибиотикам. План одобрили в 1975 году, и это стало поворотным моментом. Начались опыты по переносу генов смертоносных возбудителей в клетки бактерий или ДНК вирусов, что придало бы им силы. Домарадский хотел внедрить изменённый генетический материал в бактерии чумы. Эти программы назывались «Костёр» и «Фактор». Параллельно открыли программу использования генетически модифицированных вирусов и бактерий для уничтожения посевов и скота. Она называлась «Экология». В молодости Домарадский восхищался героическими работниками противочумных институтов, защищавшими людей от этой напасти. Теперь эти институты потихоньку втягивались в разработку средств уничтожения людей. По словам Домарадского, «проблема № 5» в области гражданской обороны стала прикрытием для работы над оружием. Институты получили приказ: собирать патогены, найденные в степях, и изучать, чтобы их можно было выращивать в колбах «Биопрепарата».
Конвенция о биологическом оружии вступила в силу 26 марта 1975 года. В июне Алексей Рощин, советский представитель в комитете по разоружению в Женеве, заявил: «В настоящее время Советский Союз не обладает какими-либо бактериологическими (биологическими) агентами, токсинами, оружием, оборудованием или средствами доставки, указанными в статье 1 Конвенции».[256]
Никто не знает, был ли Рощин в курсе того, как обстояли дела, но Домарадский, конечно, знал правду. «Я знал, что был частью системы, выходившей из-под контроля, но был не в состоянии выбрать другой жизненный путь, — размышлял он после. — Я, как и мои коллеги, столкнулся с ужасным выбором: оставаться в порочной и пассивной системе, занимаясь делом (в лучшем случае) сомнительным с моральной точки зрения, или пожертвовать научной карьерой».
Вскоре после ратификации договора о биологическом оружии разведывательные спутники США отметили строительство в СССР необычных новых фабрик. Военный корреспондент газеты «Boston Globe» Уильям Бичер сообщал, что спутники обнаружили шесть потенциальных объектов по производству биологического оружия. Они «отличались чрезвычайно длинными дымовыми трубами и имели рефрижераторные бункеры, что обычно связывают с производством бактериологического оружия», — писал Бичер.[257]
Затем, в апреле 1979 года, разразилась эпидемия сибирской язвы в Свердловске. Информация об этом начала просачиваться на Запад. Разведка давно подозревала, что в Советском Союзе существует секретная программа разработки биологического оружия, и теперь, возможно, получила подтверждение.
Первые свидетельства ЦРУ получило от советских эмигрантов. Авторы совершенно секретного доклада ЦРУ от 15 октября 1979 года цитировали неназванный источник: трое его близких друзей сообщили в мае «об инциденте в институте биологического оружия (БО) в Свердловске, который привёл к гибели сорока-шестидесяти человек. Другие источники также что-то слышали об этом инциденте». Формулировки доклада были расплывчатыми. Но отмечалось, что «в Свердловске предположительно существует предприятие БО» и что «два сообщения о происшествии наводят на мысль, что это была болезнь, также поражающая скот, а один источник указал в качестве возможной причины возбудителя сибирской язвы».[258]
В декабре советские войска вторглись в Афганистан. Выполнение договора ОСВ-2 оказалось под угрозой. И если бы выяснилось, что СССР нарушил конвенцию о биологическом оружии пятилетней давности, был бы сделан ещё один серьёзный шаг назад в плане ратификации договора о ядерных вооружениях.
Неожиданно Вашингтон получил новые разведданные о ситуации в Свердловске. В секретном докладе ЦРУ от 28 января 1980 года говорилось: «Последние данные подтверждают, что происшествие на предприятии БО привело к жертвам среди гражданского населения на юге Свердловска в апреле 1979 года». В докладе сообщалось, что утечку мог вызвать взрыв на фабрике и что «патогенные бактерии предположительно попали в воздух и распространились над промышленными и жилыми южными районами Свердловска». Отмечалось также, что «объявление об эпидемии сибирской язвы в контексте работы органов здравоохранения, вероятно, было составлено, чтобы предотвратить возможную панику среди миллионного населения Свердловска. Что касается масштаба эпидемии и организма, вызвавшего её, то это пока ещё из области догадок».
В январе-феврале 1980 года хирург, работавший в свердловской больнице, подробнее рассказал об эпидемии спецслужбам США. Разведывательное управление Министерства обороны использовало его слова в своём совершенно секретном докладе 3 марта. Хотя некоторые детали оставались неясными, теперь картина прояснилась. Врач рассказал, что инцидент произошёл на военном предприятии, где производили «распыляемое биологическое оружие». По его словам, в апреле 1979 он слышал «громкий взрыв, который объясняли аварией реактивного самолёта» (как оказалось, это сообщение было ошибкой), и отметил, что в течение четырёх дней в больницу № 20 стали прибывать пострадавшие. Кроме того, он подробно рассказал о симптомах, обнаруженных у больных, о гибели работников керамического завода, о решении перевести пациентов в больницу № 40 и объявлении, что вспышку болезни вызвало заражённое мясо. По его словам, «присутствовавшие врачи не приняли такое объяснение, поскольку гибель людей была вызвана лёгочной формой сибирской язвы, а не кишечной или кожной, которые были бы вероятны в случае, если бы кто-то съел или держал в руках заражённую говядину». Разведчики решили, что эта информация — «косвенное доказательство работы над биологическим оружием» на предприятии.
Посол США в Москве Томас Уотсон поднял вопрос об эпидемии в Свердловске в неофициальном запросе в советский МИД 17 марта 1980 года.[259] Министерство не дало ответа. 18 марта пресс-секретарь госдепартамента, отвечая в Вашингтоне на вопросы журналистов, зачитал официальное заявление. В нём говорилось о наличии «тревожных признаков» того, что Свердловск в 1979 году мог поразить «смертоносный биологический агент», и это вызывало вопрос «о том, соответствовало ли имеющееся количество этого материала» условиям договора о биологическом оружии. Заявление госдепартамента удивило Советы: его не ожидали.[260] В четверг, 20 марта, СССР дал ответ: к трагедии привело распространение заражённого мяса.[261] Вопрос был очень щекотливым: на той же неделе в Женеве заканчивалась обзорная конференция по итогам первых пяти лет действия конвенции о биологическом оружии, в которой участвовали дипломаты из 53 стран. Они уже были близки к тому, чтобы утвердить итоговую декларацию. Чарльз Флауэри, представитель США на переговорах, сообщил советскому коллеге Виктору Исраэляну о переданном в Москву запросе, выражавшем обеспокоенность в связи с событиями в Свердловске.
Советский Союз решил всё скрывать. 21 марта Исраэлян, действуя согласно полученным из Москвы инструкциям, представил конференции официальное заявление. Он заверил участников, что беспокоиться не о чем. Вопросы, поднятые Соединёнными Штатами, заявил он, не имеют под собой «каких бы то ни было оснований»: «В марте-апреле 1979 года в районе Свердловска действительно имела место обычная вспышка сибирской язвы среди животных, возникшая по естественным причинам; имели место случаи, когда люди заболели кишечной формой этой инфекции в результате употребления мя