насквозь», — говорил он. К 1988 году «Биопрепарат» выпустил инструкции для сотрудников о том, как отвечать на вопросы инспекторов, рассказывал Алибеков. «Каждый мыслимый вопрос — для чего это помещение? Зачем здесь это оборудование? — сопровождался заранее подготовленным ответом, который работники должны были заучить».
«Сильнее всего меня заботил наш проект оспы, говорил Алибеков. — Если бы иностранные инспекторы приехали на предприятие “Вектор” в Сибири с нужным оборудованием, они бы мгновенно обнаружили свидетельства производства оспы». В рамках глобальной программы по борьбе с оспой, в которой Советский Союз играл ведущую роль, должно было остаться только два хранилища штаммов оспы: один — в Соединённых Штатах, второй — в Москве, в Институте вирусологии им. Д.И. Ивановского. Во всяком случае, такое обещание СССР дал Всемирной организации здравоохранения. Но мир лишь много лет спустя узнал, что Советский Союз нарушил слово.[591]
В 1988 году советские военные, беспокоясь о возможном визите иностранных инспекторов, отдали приказ избавиться от большого запаса спор сибирской язвы, вывезенных из Свердловска после несчастного случая. Эти бациллы хранили в городе Зима, в Иркутской области. Когда пришёл приказ о ликвидации, более ста тонн раствора сибирской язвы погрузили в 250-литровые контейнеры из нержавеющей стали, отвезли поездом, а затем на корабле на остров Возрождения. Там раствор смешали с перекисью водорода и муравьиной кислотой и зарыли в одиннадцати могильниках. Эти могильники, от 1,2 до 1,8 метров в глубину, не имели изолирующей подкладки, и ничто не мешало сибирской язве проникнуть в землю. Споры сибирской язвы, оказавшиеся в земле, не были нейтрализованы. Ещё много лет они оставались активными.[592]
В полутора тысячах километров от Москвы, на равнине, открывающейся за Челябинском, стоял непримечательный комплекс прямоугольной формы, больше полутора километров в длину и чуть меньше — в ширину, расположенный ровно вдоль оси «север-юг». Ряды низких дощатых складов с крышами из гофрированного металла были окружены деревьями, а территорию комплекса пересекали железнодорожные линии. На складах рядами были уложены боеприпасы: от 85-миллиметровых артиллерийских снарядов до более крупных боеголовок для ракет малой дальности. Они были установлены на стеллажах, как винные бутылки в погребе. В этом отдалённом комплексе в Западной Сибири, неподалёку от города Щучье, хранились 1,9 млн снарядов, начинённых 5447 тоннами зарина и зомана, советского аналога американского нервно-паралитического газа VX — 13,6 % советского химического оружия.[593] Этот арсенал был наследием ещё одного мрачного периода гонки вооружений, когда Советский Союз, Великобритания и Соединённые Штаты накапливали огромные запасы химического оружия, а переговоры о его ограничении в Женеве тянулись целых два десятилетия и не давали никаких результатов. Горбачёв, стремившийся к разоружению, с самого начала хотел избавиться от этого оружия.
Сила химического оружия чудовищна. Менее десяти миллиграммов американского нервно-паралитического газа VX — это небольшая капля на коже — могут убить взрослого человека за пятнадцать минут, а то и быстрее. В литре этого вещества теоретически содержится летальная доза для миллиона человек.[594] Эти вещества не могут иметь мирного применения — это исключительно орудия убийства. Джонатан Такер описывал их как бесцветные жидкости, не имеющие запаха, проникающие в тело через лёгкие или кожу и атакующие нервную систему. Жертва падает на землю, корчится в конвульсиях и теряет сознание; угнетение деятельности дыхательного центра мозга и паралич респираторных мышц вызывают смерть от удушья в течение нескольких минут.
Советский Союз накопил минимум 40 тысяч тонн химического оружия, Соединённые Штаты — 31 тысячу тонн. Хотя о биологическом оружии Горбачёв молчал, он публично заявлял о желании избавиться от химических вооружений. 13 апреля 1987 года в Праге он сообщил, что Советский Союз прекратит их производство. Он решил законсервировать советские заводы, выпускавшие эти химические вещества и боеприпасы.
Шеварднадзе после своей женевской речи об инспекциях пригласил иностранных наблюдателей на совершенно секретный советский испытательный полигон в Шиханах на Волге, в 900 км к юго-востоку от Москвы. Шеварднадзе сказал, что стремится «создать атмосферу доверия». 3–4 октября 1987 года делегацию из 110 экспертов и 55 журналистов из 45 стран отвезли на этот полигон на четырёх самолётах. На бетонированной площадке делегация увидела 19 снарядов и контейнеров, среди которых были ручные гранаты, ракетные и артиллерийские снаряды, а также трёхметровая боеголовка с химическими веществами для ракеты малой дальности.[595] Поездка выглядела ещё одной демонстрацией горбачёвской гласности. Юрий Назаркин, представитель СССР на переговорах о контроле над вооружениями, объявил: «Нам нечего скрывать».[596] Это было не совсем так. На демонстрационной площадке не было химического оружия нового типа, над созданием которого советские учёные отчаянно работали, чтобы угнаться за США.
До 1980-х Соединённые Штаты и Советский Союз создавали химическое оружие на основе какого-то одного вещества (унитарное), которое при взрыве распылялось. Вещество со временем теряло свою силу. Соединённые Штаты перестали производить такое оружие в 1969 году. В 1985 году конгресс одобрил ликвидацию старых запасов, равно как и создание химического оружия нового типа — бинарного. Оно должно было состоять из двух частей, стабильных ингредиентов, которые соединялись в последний момент, образуя внутри снаряда или бомбы токсический «коктейль». Это была непростая задача для инженеров, но зато бинарное оружие можно было дольше хранить на складе. Рейган одобрил создание нового бинарного оружия сразу после саммита с Горбачёвым в декабре 1987 года. «Может, это заставит Советский Союз присоединиться к нам в ликвидации химического оружия», — записал он в дневнике.[597] Советские власти уже спешили — втайне — сделать то же самое. СССР экспериментировал с бинарным оружием в 1970-х, но так и не смог найти работоспособную модель. Затем в 1980-х в СССР вернулись к этой проблеме. В рамках этой программы ставилась задача создать бинарное оружие из обычных химических веществ, которые можно было бы использовать как удобрения или пестициды. Это поколение химического оружия называлось «новички».
Вил Мирзаянов знал не понаслышке об опасности этих веществ. Он много лет работал в центре разработок химического оружия в Москве. В мае 1987 с одним из его друзей, опытным военным химиком Андреем Железняковым, произошёл несчастный случай. Железняков был инженером-испытателем, его работа заключалась в проверке готовой продукции. Он работал над бинарным оружием поколения «новичков». По словам Мирзаянова, химический реактор стоял под вытяжным шкафом, а от реактора тянулась трубка к спектрометру, слишком большому, чтобы поместить его под вытяжной колпак. В помещении была вентиляция на потолке, но защитного колпака над спектрометром не было.
Трубу прорвало, и яд попал в воздух. Железняков быстро перекрыл утечку, но было уже поздно. Он тут же почувствовал эффект — миоз (сужение зрачка):
«Я увидел перед глазами красные и оранжевые круги. В голове зазвенели колокольчики. Я задыхался. А ещё чувство страха — как будто что-то ужасное могло произойти в любой момент. Я сел и сказал ребятам: кажется, меня «достало». Они вытащили меня из комнаты — я ещё мог ходить — и отвели к шефу. Тот поглядел на меня и сказал: «Выпей чашку чая, и всё будет хорошо». Я выпил чаю, и меня тут же вырвало… Меня отвели в медчасть и ввели противоядие. Я почувствовал себя немного лучше. Шеф сказал мне: «Иди домой и полежи. Приходи завтра». Мне дали сопровождающего, и мы прошли несколько автобусных остановок. Мы уже проходили мимо церкви на площади Ильича, когда я вдруг увидел, что церковь озаряется светом и рассыпается. Больше я ничего не помню».
Сопровождающий отволок Железнякова назад в медчасть. Там вызвали «скорую» и отвезли его в больницу в сопровождении офицеров КГБ. Те сказали врачам, что у Железнякова пищевое отравление: он съел испорченную колбасу. КГБ заставил врачей подписать обязательство о неразглашении. После 18 дней интенсивной терапии врачи спасли жизнь Железнякова.
После госпитализации его отправили на пенсию и приказали молчать. Долгое время Железняков страдал от побочных эффектов отравления, в том числе: хронической слабости в руках, токсического гепатита, эпилепсии, депрессии и неспособности сосредоточиться. Железняков был жизнерадостным человеком и талантливым резчиком по дереву, но после несчастного случая он был неспособен ни работать, ни заниматься творчеством. Спустя пять лет он умер.[598]
«Новичок» показал зубы.
Глава 14. Потерянный год
Последний «парад» Рейгана с Горбачёвым пришёлся на тёплый весенний день 31 мая 1988 года. Закончилось третье заседание их четвёртого саммита, и они вышли на прогулку по Кремлю и Красной площади. Пахло цветущей сиренью. Позади толпились помощники и журналисты. Горбачёв и Рейган остановились у 39-тонной Царь-пушки. Когда у Рейгана спросили, по-прежнему ли он считает Советский Союз империей зла, он ответил: «Нет». Удивлённые журналисты спросили почему. Рейган задумался: «Вы говорите о другом времени, другой эпохе».
Этот момент стал концом холодной войны для Рейгана. Во время его первого визита в Советский Союз после стольких десятилетий вражды Рейган и Горбачёв не стали подписывать никаких договоров по контролю над ядерным оружием — ещё одна потерянная возможность существенно сократить стратегические вооружения. Они не приняли решений по ликвидации вооружений и в оставшиеся восемь месяцев президентского срока Рейгана.