[613] 16 мая Марлин Фитцуотер, пресс-секретарь Белого дома, заявил журналистам на брифинге, что Горбачёв швыряется предложениями как «аптечный ковбой» — так называли тех, кто даёт обещания, будучи неспособным их выполнять.[614]
Двадцатого июля посол США в Москве Джек Мэтлок-младший встретился с Александром Яковлевым. «Есть только одна угроза — ядерное оружие», — настаивал Яковлев, призывая Соединённые Штаты ускорить переговоры. Мэтлок ответил, что мечта Рейгана об упразднении ядерного оружия уже не стоит на повестке дня. «Рейган верил в возможность ликвидации ядерных вооружений, — сказал Мэтлок. — Буш считает, что мы должны сократить их до минимума, но не ликвидировать. Он уверен, что без ядерного оружия риск развязывания войны вырастет».[615]
Буш тянул время, но намерения Горбачёва по разоружению были столь же твёрдыми, как и прежде. В документах Катаева есть рабочий план Политбюро по контролю над вооружениями и вопросам обороны на 1989 год. В нём десятки указаний и чёткие сроки, начиная с января и до начала следующего года. Это показывает, что Кремль действительно намеревался действовать энергично по многим фронтам. В этом десятистраничном списке были: новая инициатива по сокращению тактического ядерного оружия; ликвидация химического оружия; публикация прежде секретных данных о советских военных расходах; создание глобальной организации по космическим вопросам; уменьшение финансовой помощи другим государствам советского блока; развитие науки и технологий для гражданского сектора; сокращение военно-промышленного комплекса. В списке были и директивы различным министерствам и ведомствам по быстрому запуску оборонной конверсии. Военные производства нужно было переключить на выпуск гражданской продукции, что позволило бы повысить качество жизни в обществе.[616]
В январе 1989 года Катаев подготовил для ЦК проект директивы о радикальном сокращении советских вооружений. Этот пятистраничный документ — ещё одно яркое доказательство того, что в этот момент Горбачёв настаивал на урезании военных расходов. Целью сокращений, говорилось в документе, было высвободить ресурсы «для ускоренного развития экономики» и удовлетворения насущных нужд советских людей.[617] Другой документ из архивов Катаева показывает, что в 1989 году советские военные расходы достигли пика, а затем резко пошли на спад.[618] Как и было обещано, к 15 февраля советская армия вышла из Афганистана: в тот день последний остававшийся там военачальник, командир 40-й армии генерал-лейтенант Борис Громов, перешёл в Термезе мост через Амударью.
К концу 1988 года и в начале 1989 года, когда Буш вступал в должность, Горбачёв, возможно, достиг зенита своего могущества в качестве руководителя страны. Это был идеальный момент, чтобы перехватить инициативу и зафиксировать 50-процентную ликвидацию стратегических вооружений а также ликвидацию других видов вооружений, вроде тактического ядерного оружия. Заключить договор о стратегических вооружениях тоже было бы проще: Буша не прельщала грандиозная рейгановская мечта о защите от баллистических ракет, вызывавшая такие споры в предыдущие годы. Но Буш колебался.
Между тем пространство маневра для Горбачёва стало сжиматься. Силы, которые он выпустил на волю, брали над ним верх: демократы в России, освобождающаяся из-под советской опеки Восточная Европа, пробуждающийся национализм в советских республиках. 26 марта прошли первые относительно свободные выборы со времён Октябрьской революции: выбирали законодательный орган, Съезд народных депутатов. В ходе голосования руководство Коммунистической партии в Ленинграде потеряло власть, в Прибалтике победили сторонники независимости, а в Москве — радикальный реформатор Ельцин. Верхушка КПСС потерпела полный разгром. Когда новый состав Съезда собрался на первую сессию, с 25 мая по 9 июня, Горбачёв решил транслировать обсуждения в прямом телеэфире. Рабочие оставались дома, чтобы посмотреть передачу, в стране начались споры. В результате Горбачёв, партия, КГБ и армия оказались в центре суровой критики. Вирус свободы распространялся быстро.
Майский визит Горбачёва в Китай подстегнул студенческие протесты с призывами к демократии на площади Тяньаньмэнь. Через несколько дней власти подавили их, устроив настоящее побоище. Брожение распространилось по всей Восточной Европе, особенно затронув Венгрию и Польшу, где движение «Солидарность» вышло из подполья и победило на парламентских выборах. 7 июля Горбачёв заверил руководителей стран Варшавского договора, что Советский Союз не будет вставать на пути этой силы и что они могут свободно идти своим путём. На той же неделе Ахромеев, теперь советник Горбачёва, совершил поездку по военным объектам США. Во время поездки они с адмиралом Уильямом Кроу, председателем Объединённого комитета начальников штабов, вели открытую дискуссию о том, как покончить с гонкой вооружений.[619] Буш съездил в Венгрию и Польшу и собственными глазами увидел перемены, происходившие с молчаливого согласия Горбачёва.[620] Черняев запечатлел в своём дневнике драматизм тех месяцев. «Горбачёв развязал уже везде необратимые процессы “распада”, которые сдерживались или были прикрыты: гонкой вооружений, страхом войны…» писал он. Социализм уходит, плановая экономика и советская империя «распадаются», идеологии «как таковой уже нет», Коммунистическая партия «рушится» и «протуберанцы хаоса вырвались наружу», — писал он.[621]
В сентябре Шеварднадзе полетел вместе с Бейкером на самолёте американских ВВС на встречу в Джексон-Хоул, штат Вайоминг. На борту они вели долгую беседу, и Шеварднадзе донёс до Бейкера мысль о том, сколь насущные проблемы возникли у Горбачёва на родине — прежде всего силы дезинтеграции, оттягивающие республики от центра. Весной Бейкер ещё не понимал, насколько шатким стало положение Горбачёва и что окно возможностей для него закрывается. «Наше ЦРУ совершенно упустило это из виду», — сказал он. Бейкер вспоминал, что первые признаки угрозы они увидели лишь летом, а в сентябре, в Джексон-Хоуле, это «стало очевидно».[622] Итогом встречи Шеварднадзе и Бейкера в Вайоминге стало соглашение об обмене данными о запасах химического оружия. Однако Советский Союз не стал сообщать о секретной разработке нового бинарного оружия — «новичка».
Черняев называл 1989-й год «потерянным». Это было начало коллапса. Гигантская сверхдержава стала расклеиваться, а ядерное, химическое и биологическое оружие было разбросано по её территории.
Советская власть слабела, её секреты утекали. Велихов, физик и советник Горбачёва, сам раскрыл некоторые из них во время очередного тура под знаменем гласности. В июле он отвёз группу американских учёных под руководством Кокрэна из Совета по защите природных ресурсов на Чёрное море. Там, на военном корабле, они должны были провести эксперимент по верификации; в эксперименте участвовала советская крылатая ракета с ядерной боеголовкой.[623] Американцам редко удавалось так близко подобраться к советской ядерной ракете. Суть эксперимента была в том, чтобы определить: могут ли дозиметры зафиксировать наличие или отсутствие ядерной боеголовки? Хотя по этому поводу были теоретические исследования, эксперимент давал возможность проверить дозиметры на реальном оружии. Это был важный вопрос. В то время шла общая дискуссия о том, возможна ли эффективная проверка международных требований по крылатым ракетам морского базирования. Соединённые Штаты утверждали, что проверить наличие ядерных боеголовок на морских крылатых ракетах невозможно, и настаивали на том, чтобы вывести эти ракеты за рамки переговоров о стратегических вооружениях. Советские же власти хотели подсчитать их и ограничить их число, поскольку американцы имели здесь преимущество. Велихов хотел сорвать пелену секретности, надеясь, что это поможет уменьшить опасность гонки вооружений. Он действовал точно так же в 1986 году, отвезя Кокрэна в Семипалатинск, а в 1987 году — на спорный красноярский радар. КГБ пытался остановить Велихова, но вмешался Горбачёв.[624]
В солнечный день 5 июля 1989 года американцы вместе с группой советских учёных доставили свои дозиметры на борт «Славы» — 186-метрового советского крейсера, стоящего в Ялте. В тот момент на корабле была одна ядерная крылатая ракета П-500 «Базальт», загруженная в пусковую установку на правом борту. Советские власти так нервничали из-за этого эксперимента, что репетировали его неделями. Они боялись, что американцы узнают слишком много о конструкции боеголовки. Море искрилось, Кокрэн был в шортах, футболке и бейсболке; он и его команда крепили оборудование, чтобы измерить радиацию. Вечером перед экспериментом советские власти настаивали, чтобы американцы провели один очень короткий замер, но Кокрэну удалось провести более долгие измерения и собрать уйму данных. Одновременно советские учёные проводили собственные испытания. Произошла ещё одна необычайная вещь: военные открыли люк шахты, и американцы сфотографировали боеголовку крылатой ракеты.[625]
Не успели американцы вернуться в Москву, как 7 июля Велихов собрал их в аэропорту, чтобы отвезти на ещё один секретный объект. Они пролетели почти 1400 км на восток, в Челябинск-40 — ядерный комплекс, построенный неподалёку от города Кыштым в стали