то от биологического оружия будет мало толку на поле боя и что никто не захочет возиться с ним в ядерную эпоху.[632]
Лев Гринберг и…
…Фаина Абрамова — патологоанатомы, которые проводили в 1979 году вскрытие тел людей, умерших от сибирской язвы в Свердловске.
Чкаловский район Свердловска (ныне Екатеринбурга), где произошла вспышка сибирской язвы.
Микробиолог Сергей Попов и его жена Таисия в Кольцове в 1982 году.
Микробиолог Игорь Домарадский.
Лев Сандахчиев, директор института «Вектор».
Виталий Катаев (в очках) — конструктор авиационной и ракетной техники, с 1974 года работавший в аппарате ЦК КПСС, — на первомайской демонстрации (точная дата неизвестна).
Виталий Катаев. 1990-е.
Рисунок Катаева, иллюстрирующий принцип действия ракет с модульной схемой.
Президент Рейган и члены Объединённого комитета начальников штабов 11 февраля 1983 года обсуждают концепцию противоракетной обороны. Вечером президент записал в дневнике: «Не лучше бы было защитить наш народ, а не мстить за его гибель?»
Рональд Рейган рассказывает о Стратегической оборонной инициативе (СОИ) в ходе телевыступления 23 марта 1983 года.
Чернобыльская катастрофа 26 апреля 1986 года стала для Горбачёва поворотным событием.
Валерий Ярынич участвовал в конструировании системы «Периметр», известной на Западе как «Мёртвая рука».
Маршал Сергей Ахромеев, начальник советского генштаба, сыграл огромную роль в прекращении гонки вооружений.
Плакат который иллюстрирует предложения о ликвидации ядерного оружия выдвинутые Михаилом Горбачёвым в 1986 году. На обороте в качестве автора плана указан маршал Ахромеев.
На саммите 11–12 октября 1986 года в Рейкьявике Горбачёв и Рейган ближе других лидеров эпохи холодной войны подошли к ликвидации ядерных арсеналов…
…однако расстались, не заключив соглашения, поскольку Рейган не пожелал распрощаться с мечтой о СОИ.
Академик Евгений Велихов (справа) и Томас Кокрэн из «Совета по защите природных ресурсов» на полигоне в Семипалатинске в июле 1986 года.
Анатолий Черняев, главный советник Михаила Горбачёва по внешней политике в 1986-91 годах.
Благодаря Велихову американцы смогли посетить ракетный крейсер «Слава», стоявший в Ялте…
…и даже увидели боеголовку крылатой ракеты.
Владимир Пасечник, директор ВНИИ особо чистых биопрепаратов в Ленинграде, в 1989 году сбежал в Великобританию и раскрыл истинные масштабы советской программы по разработке бактериологического оружия.
Возвращение Михаила Горбачёва с семьёй в Москву в августе 1991 года после провала путча.
Горбачёв складывает с себя полномочия президента СССР 25 декабря 1991 года.
Глава госдепартамента США Джеймс А. Бейкер интересовался у президента России Бориса Ельцина, кто будет контролировать ядерный арсенал после распада СССР.
Американские сенаторы Сэм Нанн (справа) и Ричард Лугар вовремя осознали опасность бесконтрольного распространения ядерного оружия и материалов для его производства после распада СССР.
Американский дипломат Энди Вебер случайно обнаружил в Казахстане шестьсот килограммов высокообогащённого урана. Эти материалы были вывезены в США (операция «Сапфир»).
Погрузка урана в транспортные самолёты (операция «Сапфир»).
Президент Джордж Г.У. Буш во время встречи с Михаилом Горбачёвым 2 июня 1990 года в Кэмп-Дэвиде поднял вопрос о биологическом оружии.
Кристофер Дэвис из британской разведки в ноябре 1992 года снял на видео второе посещение института, в котором прежде работал Пасечник. Ельцин обещал закрыть программу разработки биологического оружия, однако она продолжала существовать.
Канатжан Алибеков был руководителем степногорской фабрики боеприпасов с сибирской язвой, а позднее — замдиректором «Биопрепарата» — советской бактериологической империи.
Фабрика в Степногорске. На переднем плане — подземные бункеры.
«Адские машины» в Степногорске были готовы ежегодно производить триста тонн спор сибирской язвы.
Остров Возрождения в Аральском море, каким его увидел Энди Вебер в 1995 году. Здесь десятилетиями испытывали биологическое оружие.
Поиски следов сибирской язвы на острове Возрождения.
Дипломат Энди Вебер, который помог раскрыть секреты советской программы по разработке биологического оружия, на острове Возрождения, рядом с клетками для приматов, на которых испытывали патогены.
Могилы жертв эпидемии сибирской язвы 1979 года в Свердловске.
В одном из алматинских исследовательских институтов Вебер нашёл штаммы чумы в жестяной банке из-под зелёного горошка.
Осенью 1989 года Алибеков, заместитель директора «Биопрепарат», побывал в Оболенске. В аудитории на первом этаже большого нового здания проходил ежегодный отчёт о работе института. «Нам нельзя было вносить в комнату портфели или сумки, вспоминал Алибеков. — Мы могли делать заметки, но после каждого совещания их забирала охрана. И нужно было получить специальное разрешение, чтобы снова их увидеть».
Предпоследним выступающим был Сергей Попов, молодой исследователь, работавший и в Кольцове, и в Оболенске. Он вышел на кафедру, чтобы рассказать о проекте, который Алибеков называл «Костёр»: «Сначала не многие слушали внимательно. Работа над “Костром” шла лет пятнадцать, и большинство из нас уже рассталось с надеждой получить хоть какие-то результаты».
Но затем, говорил Алибеков, он оживился, когда Попов объявил, что найден подходящий бактериальный носитель. Это было то самое двойное оружие, где один микроб — носитель, а другой обеспечивает второй, смертельный удар по иммунной системе. Алибеков вспоминал один эксперимент на животных. Он писал в мемуарах, что это были кролики, но Попов позднее утверждал, что морские свинки. За стеклянными стенами лаборатории полдюжины животных привязывали к доскам, чтобы они не вертелись. Каждому прилаживали механическое устройство вроде маски, подключённое к системе вентиляции. Техник, наблюдая за ними из-за стекла, нажимал кнопку, отправляющую каждому животному небольшое количество генетически модифицированных микробов. По окончании эксперимента животных возвращали в клетки для наблюдения. У всех развивались симптомы одной болезни, например, высокая температура. Но в одном из испытаний у нескольких животных возникли и симптомы другой болезни. «Они дёргались, а затем падали замертво, — вспоминал Алибеков, — Задние части туловищ были парализованы — это признак разрушения миелина».
Такова была демонстрация убийственного возбудителя, созданного Поповым. «Испытания прошли успешно, — вспоминал Алибеков. — Один генетически сконструированный возбудитель вызывал симптомы двух разных болезней, и одну из них было невозможно вычислить». В аудитории наступила тишина: «Мы все понимали значение того, чего добился учёный. Был создан новый класс оружия».[633]
***
Попов хорошо помнил, как они работали с морскими свинками. К 1989 году для учёных Оболенска наступил период неопределённости.
«Это было время разочарований и моральных испытаний. И в этот момент я дал себе слово… больше не ставить эксперименты на животных. Поводом послужил мой последний большой эксперимент на морских свинках. Где-то несколько сотен морских свинок держали в закрытом помещении. Я и мои коллеги приходили к ним каждый день. Мы надевали скафандры, кормили выживших и уносили мёртвых. Я был крайне шокирован всем, что там происходило. В этом не было ничего нового для меня — но это было неприятно. Чрезвычайно неприятно… Я просто больше не мог выносить те условия, в которых содержались животные. Мы наблюдали, как они умирают ужасной смертью, голодают, как их поражают паралич и конвульсии — в условиях пренебрежения самой сутью жизни. Наш возбудитель мог парализовать половину тела животного. Я больше не хотел в этом участвовать».[634]
Глава 15. Величайший прорыв
Владимир Пасечник был сдержанным, застенчивым и скромным человеком, но его лицо озарялось, когда речь заходила о науке. На фотографии, сделанной в 1980-е, когда Пасечник работал директором института в Ленинграде, он в вельветовом пиджаке, с морщинами на лбу, с лысиной; пытливые глаза смотрят вверх, в руке — блокнот или журнал.
Пасечник родился в 1937 году и потерял обоих родителей во время обороны Сталинграда. Он преодолел много препятствий, чтобы заниматься физикой, и во время учёбы в Ленинградском политехническом институте был одним из лучших на курсе. Но военные потери оставили глубокий шрам на личности Пасечника, и он намеревался заниматься наукой только в мирных целях. После института он стал научным сотрудником Института высокомолекулярных соединений в Ленинграде: его привлекла возможность создавать новые антибиотики и лечить болезни, например рак.