Революция — именно её Нанн увидел на московских улицах.
Вскоре после возвращения Нанн отправился в Капитолий, в офис конгрессмена Леса Аспина — демократа из Висконсина, который возглавлял комитет по вооружённым силам палаты представителей. Оказавшись в конгрессе, Аспин быстро завоевал репутацию специалиста по саморекламе и вольнодумца, получавшего удовольствие от изобличения нерациональных трат Пентагона. Позднее его взгляды стали скорее центристскими, и Аспин, как и Нанн, стал авторитетной фигурой в военных и оборонных вопросах. Сразу после путча, 28 августа, Аспин предложил обмен пушек на масло {Имеется в виду макроэкономическая модель, которую используют для разъяснения проблемы конечности ресурсов: страна может инвестировать в пушки (то есть в оборону) или в масло (выпуск гражданской продукции) или в то и другое одновременно. — Прим. пер.}: направить один миллиард долларов из 290-миллиардного бюджета Пентагона на гуманитарную помощь советским людям. Через две недели, 12 сентября, Аспин подготовил доклад: «Угроза нового рода: ядерное оружие в Советском Союзе в условиях неопределённости». Соединённые Штаты должны заняться тем, чтобы «первая зима свободы после семидесяти лет коммунизма не превратилась в катастрофу», объявил Аспин.
Беседа Нанна и Аспина проходила в уважительном ключе и сначала вполне тактично. Нанн надеялся убедить Аспина в том, что самая насущная необходимость сейчас — это помочь Советскому Союзу ликвидировать свои арсеналы. Они сошлись на одном законе, где выделялось бы около миллиарда долларов на поставку медикаментов и гуманитарной помощи (идея Аспина), а также средства на демилитаризацию, ликвидацию боеголовок и конверсию оборонных заводов (это был приоритет для Нанна).[736]
Однако, хотя Нанн и Аспин и были опытными политиками, они сильно недооценили общественные настроения.[737] В США начиналась рецессия, и избиратели устали от помощи иностранным правительствам. В начале ноября демократ Харрис Уоффорд сменил республиканца Дика Торнбурга в качестве представителя в сенате от Пенсильвании благодаря своей активной популистской кампании. Одним из лозунгов Уоффорда было: «Пора позаботиться о собственном народе». Закон Нанна-Аспина появился в самый неподходящий момент. Опросы показывали, что американцы против прямой помощи СССР. «Мы почувствовали перемену ветра», — вспоминал Аспин.[738]
Нанн ощущал глубокое разочарование. Он собственными глазами видел хаос на московских улицах, он знал о вероятности несчастных случаев с ядерным оружием и вероятности его бесконтрольного распространения, но вашингтонские политики закрывали на это глаза. Некоторые сенаторы говорили Нанну, что им не удастся объяснить за минуту, для чего нужно поддержать этот закон, и поэтому они не станут за него голосовать.
Тринадцатого ноября Нанн выступил в сенате с речью, пытаясь пробиться сквозь всеобщее безразличие. Он говорил, что даже после подписания договора о стратегических вооружениях в быстро разваливающемся Советском Союзе — в том числе в республиках за пределами России — всё ещё оставалось пятнадцать тысяч ядерных боеголовок, подлежащих ликвидации, и СССР нужна была помощь. «К сожалению, ядерное оружие нельзя просто убрать на полку, когда в нём нет нужды», — отмечал он. Советскому Союзу не хватало складских площадей, транспортных средств, фабрик по утилизации и оборудования для обработки радиоактивных материалов. Об этом Нанн узнал от Виктора Михайлова — заместителя министра атомной энергетики, побывавшего в Вашингтоне с просьбой о помощи.[739]
«Заметим ли мы ту возможность, какая появляется у нас сегодня, в этот исторический период, и ту огромную угрозу, которая связана с распространением ядерного оружия, или же мы будем сидеть сложа руки, стараясь угодить избирателям, говоря то, что они, по нашему мнению, хотят услышать? — воскликнул Нанн. — Какие последствия наступят, если ничего не предпринять?»
Нанн поражался: неужто его коллегам понадобится минутная речь, чтобы понять, что произойдёт, если в Советском Союзе, где повсюду ядерное оружие, начнётся гражданская война вроде югославской? «Если помощь в ликвидации пятнадцати тысяч боеголовок — не снижение советской военной угрозы, то чего же мы беспокоились об этих пятнадцати тысячах ракет последние тридцать лет? Не вижу здесь логики», — сказал он. Соединённые Штаты потратили на холодную войну четыре триллиона долларов, так что миллиард на ликвидацию оружия «будет не слишком высокой ценой за ликвидацию тысяч советских ядерных ракет», настаивал Нанн.
«У нас есть беспрецедентная возможность ликвидировать орудия войны», — заявил Нанн. Но, с горечью говорил он, «мы собираемся проигнорировать — да, проигнорировать — страну, экономика которой трещит по швам, которая хочет ликвидировать ядерное оружие именно сейчас, но может быть, уже не захочет спустя несколько месяцев или несколько лет. Мы и дальше будем сидеть сложа руки?»
Нанн отозвал законопроект.[740]
В этот критический момент американский президент был тише воды, ниже травы. Буш не хотел идти на политический риск, связанный с законом Нанна-Аспина. Однако несколько влиятельных фигур из Москвы смогли изменить мнение сената. Спустя всего пару часов после того, как Нанн отозвал закон, Александр Яковлев — архитектор горбачёвской перестройки — поговорил с сенаторами на вечернем приёме в Капитолии, и их впечатлил его рассказ о том, насколько серьёзен нынешний кризис. Через два дня Нанн вернулся к своему проекту. В тот момент в Вашингтоне были двое ведущих сотрудников Института США и Канады — Андрей Кокошин, который возил Нанна по Москве в своём маленьком белом автомобиле, и Сергей Рогов. Институт уже давно стал привычным местом встречи для американских и советских экспертов по вопросам обороны и безопасности. Нанн пригласил их на лёгкий обед вместе с сенатором-республиканцем Ричардом Лугаром из Индианы, одним из самых авторитетных экспертов по международным делам. За обедом Кокошин и Рогов предупредили, что власть ускользает от Горбачёва с каждой минутой, и что при «самом худшем сценарии» ядерное оружие может оказаться в центре борьбы за власть в советских республиках. Это была неустойчивая, опасная ситуация, говорили они, призывая Америку «проснуться». Лугар сказал журналисту Дону Обердорферу, что разговор за обедом с Кокошиным и Роговым был «очень тревожным».[741]
Девятнадцатого ноября Эштон Картер, физик из Гарварда, прибыл в офис Нанна для мозгового штурма. Там были и другие люди: Лугар; Уильям Перри из Стэнфордского университета, который изучал советский военно-промышленный комплекс; Дэвид Гамбург из «Корпорации Карнеги в Нью-Йорке»; Джон Стейнбруннер из Брукингского института. Картер втолковывал собравшимся, что распад СССР, который теперь был очевиден, создаёт колоссальную угрозу. Картер говорил: «Никогда ещё не было такого, чтобы распадалась ядерная держава». Он только что подготовил анализ возможной угрозы, озаглавив доклад «Распад Советов: контроль над ядерным арсеналом в Советском Союзе». В нём была отражена и пугающая дилемма, с которой столкнулись в тот момент Нанн и другие американские политики. В исследовании указывалось, что никто на самом деле не знал, что скрывается за завесой советской ядерной секретности. Но, как предупреждал Картер, существовали «три первостепенных опасности»: распределение контроля над ядерным оружием между разными республиками; вероятность, что оружие, его компоненты и расщепляющиеся материалы «попадут в руки ненадлежащих лиц»; возможность того, что кто-то извне, в том числе террористы и другие страны, захочет получить в этой ситуации оружие, материалы или специальные знания «посредством кражи или покупки». Нанн боялся, что какой-нибудь мятежный генерал наложит руку на систему запуска; но Картер отвечал, что угрозу представляли «самые разные мотивы и самые разные люди, от заблудшего генерала до заблудшего учёного, заблудшего клерка, сторожа или сержанта». На следующий день, 20 ноября, Лугар объявил на пленарном заседании, что поддерживает срочные законодательные меры. Он осудил «вздорные» настроения, возникшие в конгрессе перед лицом «стратегической угрозы» стране. «Ядерное оружие не исчезает само по себе; его нужно вывести из строя, демонтировать и уничтожить», — заявил он.
Двадцать первого ноября в восемь часов утра Нанн собрал шестнадцать сенаторов из обеих партий на завтрак в комнате заседаний комитета по вооружённым силам — там в течение многих лет распределялись триллионы долларов на оборону. Он рассказал им, что увидел в Москве, и передал слово Картеру (тот выступал без шпаргалки). Картер рассказал, что систему управления ядерными силами нельзя рассматривать отдельно от проблем общества. «Нельзя принимать как должное, что если она правильно подключена, то всё будет в порядке», — говорил сенаторам Картер.[742] Его выступление произвело положительный эффект, а речь Лугара поставила точку в обсуждении. За несколько дней Нанн и Лугар развернули мнение сената на сто восемьдесят градусов и собрали голоса в поддержку нового закона, по которому выделялось полмиллиарда долларов на устранение новой советской ядерной угрозы. Это был редкий случай, когда конгресс взял на себя инициативу во внешней политике. Администрация Буша демонстрировала безразличие. Росс — директор по политическому планированию госдепартамента — говорил, что осознавал такую потребность, но чувствовал, что в администрации воцарились усталость и утомление. Только что закончились война в Персидском заливе и конференция по миру на Ближнем Востоке, и трудно было мобилизовать силы для ещё одной крупной инициативы. К тому же в администрации, особенно в Министерстве обороны под руководством Дика Чейни, планету всё ещё воспринимали как арену холодной войны. Картер вспоминал, как рассказывал о своих выводах замминистра обороны Дональду Этвуду. «Его позиция была ясной: мы потратили пятьдесят лет, пытаясь ввергнуть этих людей в бедность. Мы наконец э