— Я так и не услышал, где ты взял артефакт, — напомнил Линсон.
— Опять за своё, — хмыкнул Вилле. — Нарисовался спустя столько лет и требует перед ним отчитываться.
— Нарисовался? Это ты заманил меня сюда, попутно поставив под угрозу…
«Судьбу целого мира», — не договорил Линсон. Пока он не узнает о намерениях Вила и остальной банды, незачем распространяться о сделке с Алмейтором и Сайтеми.
— Как ты вообще обо мне узнал? — спросил он вместо этого.
— Случайно, можно сказать. Следили за крылатыми, и те проболтались, что собираются отправить свою девку в Турту. Мол, некий таинственный проводник за нехилый барыш водит людей в мёртвый город и, подумать только, выводит обратно — живыми и невредимыми. Вот я и отправился посмотреть, кто стал счастливым обладателем ещё одного Окуляра. Пришёл в Эркон, и на тебе — Линсон Марей, собственной персоной. А мы тебя, беднягу, уже пятнадцать лет как похоронили.
Как и я вас.
— Быстро же ты о нас забыл, — с упрёком произнёс Вил. — Хотя чему я удивляюсь — для Марея звон монет во все времена представлял величайшую ценность. Неудивительно, что, получив в руки золотоносный артефакт, ты больше и не вспоминал о каких-то там «пиявках».
— Вспоминал чаще, чем ты обо мне, уж не сомневайся. Если хочешь знать, я облазил каждый закоулок в Турте, пытаясь отыскать ваши тела. Я и понятия не имел, что моя банда осталась жива.
— Твоя банда? — Вил сделал ударение на слове «твоя». — Пиявки уже полтора десятка лет прекрасно обходятся без тебя, Марей. Ты малость припозднился.
— Повторишь это, когда Арамео лично объявит мне об исключении из банды. А до тех пор, Вил, я один из вас, нравится тебе это или нет.
— Ха, какой серьёзный настрой. Вот только Арамео здесь нет, и решать вопрос о твоём возвращении буду я… — Вилле помедлил, выбирая остроумное завершение фразы, — нравится тебе это или нет. Для начала всё-таки поделись, где конкретно ты взял свой Окуляр?
— Нашёл в городе, в день Первой Жатвы.
— Заявляешь, что один из нас, а сам секретничаешь перед друзьями. Нехорошо, Марей. Пожалуй, я пойду. Скажу Арамео, что Окуляром завладела одна из эрконских банд.
— Демби! — остановил его Линсон. — Я нашёл его на теле Демби, если это так уж для тебя важно.
— Важнее, чем ты думаешь, — мрачно ответил Вил.
Беспризорники Турты наградили Демби прозвищем Колокольчик, полностью характеризовавшим его личность. Весёлый, добродушный, всегда готовый поделиться и прийти на помощь, но совершенно не приспособленный к суровой жизни на улице. Чудо, что Демби дожил до своих тринадцати лет.
Мальчишка обожал банду Линсона и постоянно упрашивал взять его в «пиявки», но Арамео был непреклонен. У каждого члена «пиявок» была своя роль, каждый вносил свой вклад в жизнь банды, а Демби не обладал ни одним полезным навыком.
Если бы Линсону предложили угадать, какую судьбу встретит Колокольчик в день Жатвы, он бы ответил не раздумывая: помрёт в луже Порчи, не успев ничего понять.
Выжить Демби в любом случае не удалось, но конец он встретил весьма несвойственный: погиб в бою, защищая невесть где добытый Окуляр.
Линсон вспомнил место, где наткнулся на тело парнишки. Теперь, зная принцип работы Окуляра, можно было сложить полную картину произошедшего. Колокольчик, стащив где-то артефакт, уносил ноги от преследователей. Спрятавшись в том же доме, куда позднее прибыл Линсон, он присел отдохнуть — аккурат в растёкшуюся по коридору лужу Порчи. Не сходилось одно: Окуляр в руке должен был защитить парнишку от колдовства. Должно быть, Демби выронил его от усталости или испуга. Тут-то на него и накинулись жадные белые языки, к приходу второго воришки оставив от бедняги голый скелет. Сам же Линсон, упав рядом на пол, по счастливой случайности положил руку на артефакт, чем и спасся от Порчи.
— Нашёл на теле, говоришь… — задумчиво проговорил Вилле. — Слушай, а может, это ты его и прикончил?… Нет, ты ковыряльщик, а не мокрушник. Наверное, и правда наткнулся на труп бедняги, пока Порча пожирала город.
Линсон молча ждал, пока напарник закончит спорить сам с собой. Потом спросил:
— А теперь, когда мы выяснили, где я был и откуда взял Окуляр, может, соизволишь наконец рассказать, где сейчас остальная банда? И сколько из нас осталось в живых?
Вилле задумался.
— Так ты настаиваешь на том, что до сих пор остаёшься одним из нас, Марей? — спросил он. Линсон кивнул. — А как же твоё золото? Неужели ты готов бросить все свои накопления, оставить их в жадных руках этого толстяка?
— Я верю Генриму, — сказал Линсон, чуть не сболтнув: «больше, чем тебе». — Когда я вернусь, деньги уже будут лежать на моих счетах.
— Когда я вернусь… Вы полюбуйтесь, какой шустрый. Мы ещё никуда не ушли, Марей.
— И не уйдём, пока ты не высушишь мне все мозги? Определись уже, Вил, для чего ты меня сюда притащил? В любом случае теперь я знаю, что «пиявки» живы, и найду их, с тобой или без тебя.
— Вы посмотрите на него, — усмехнулся Вил. — Найдёт он, как же… Успокойся, Марей. Мы никуда не пойдём, пока ты не научишься пользоваться этой штукой у себя на голове. В Кеварине нет дорог, и лесную нечисть там отродясь никто не истреблял. Ни один человек — ни с Окуляром, ни без — не выживет в тех дебрях, пока светится у всех на виду. Ты овладеешь полным переносом в мир Порчи, и если я к тому времени не передумаю, то так и быть, получишь шанс увидеть «свою» банду.
Утро не встретило ничем.
Линсон привык. Если раньше утренние пробуждения в потустороннем мире вызывали в нём тревогу и страх однажды не выбраться из владений Порчи, то в последнюю неделю, прошедшую со встречи с Вилле Корсоном, всё стало ровно наоборот. Мир Порчи, прежде казавшийся голодным зверем, мечтавшим затянуть проводника в свою ненасытную пасть, теперь стал связующим мостом, на другом конце которого Линсона Марея ждала его банда. Его семья.
Он сел и осмотрел место ночёвки. Для тренировок Вил посоветовал выбрать тихое безлюдное место, где ничто не вырвет раньше времени из другой реальности, куда тело само по себе уходило во время сна. Лучшего места, чем леса возле Турты, нельзя было и придумать. Их и животные-то предпочитали обходить стороной, чего уж говорить о суеверных жителях Эркона.
Ночной лагерь проводника находился посреди густой рощи — естественно, мёртвой. Серая земля, сухие древесные стволы, направившие в небо десятки ломких острых ветвей. Следы давно отгоревшего кострища, кости от съеденного накануне окорока, котомка с давно сгнившим содержимым, неплохо сохранившаяся оловянная кружка.
Спальный мешок легко порвался от лёгких прикосновений, позволяя проводнику встать и оглядеться. Мёртвые стволы, куда ни глянь — скрипят под порывами несильного ветра, вольно гуляющего среди голых крон.
Утренняя разминка в виде неспешного брождения через поляну. Можно и быстрее: со временем привыкаешь удерживать себя на этой стороне и не вылетать в реальный мир от любого резкого движения.
Проходя мимо дерева, Линсон провёл рукой над сухими сучьями. Ладонь прошла через пустоту, не тронув листвы на той стороне. Сейчас проводник пребывал в мире Порчи и душой, и телом. Прямо как в тот день, когда банда «быков» вломилась в пустой дом, пока их цель спала мирным сном в иной реальности.
Полминуты. Минута. Две, три, пять.
Хотелось выпить воды и позавтракать, но там, где Линсон сейчас находился, его запасы сгнили уже много столетий назад. Придётся потерпеть.
Одиннадцать, двенадцать.
Наконец мёртвый мир стал размываться, сквозь пелену тишины пробились звуки живой природы: шелест листвы, стрекотание кузнечиков. Аккуратно, но настойчиво Порча выдворила проводника из своих владений, заставив вернуться в реальный мир.
Двенадцать минут, неплохо.
Первым делом Линсон утолил жажду и прикончил недоеденный вяленый окорок, после чего продолжил тренировки — теперь с использованием Окуляра. Самостоятельно перейти границу между мирами можно было лишь во сне, артефакт же позволял переноситься в соседнее измерение и выходить оттуда в любое время по собственному желанию.
Первая часть процедуры не требовала никаких особых навыков и служила проводнику уже много лет. Закрепить Окуляр на лице, надвинуть линзу на глаз — и перед взором предстаёт картина погибшей рощи, где Линсон уже успел побывать перед завтраком.
А вот дальше требовалось изменить привычное поведение, выйти за пределы одной лишь зрительной связи. За годы пользования артефактом проводник успел привыкнуть к странному ощущению, будто его затягивает в иную реальность, и наловчился сопротивляться пугающему эффекту. Со временем это вошло в привычку и уже не требовало постоянной концентрации.
Вил же предлагал поступить в точности наоборот: не только не противиться действию Окуляра, но и наоборот — всецело отдаться ему, помочь затянуть себя в омут междумирья, похитить из пределов реального мира.
Расслабленность, чувство невесомости, неведомая, но ощутимая сила, проталкивающая тело сквозь границы реальности. Уходят звуки, уходят запахи; гибель всего живого проносится перед правым глазом, скручивая и иссушая листву на деревьях, очищая землю от травы. Птицы замертво валятся с ветвей, достигая земли маленькими скелетиками. Всё умирает, пока два мира в обоих глазах не сливаются до полной идентичности.
Рука тянется к ближайшей кроне — и не нащупывает листвы на голом суку.
Проводник снова находился в мире Порчи.
С Окуляром на лице Линсон мог находиться в этой реальности бесконечно долгое время — можно было и не проверять. Главное — освоить сам переход и развить его скорость, с чем у проводника пока что были проблемы. Перемещение из мира жизни в мир смерти занимало у Линсона около минуты и совершенно не годилось на случай экстренного отступления. Вил уверил, что скорость придёт с практикой.
Пора было выбираться обратно. Делалось это старыми добрыми методами: болью или шумом, а лучше и тем и другим сразу. Рефлекторно поморщившись, Линсон размахнулся и влепил себе звонкую пощёчину. Щёку обожгла боль, а мёртвая реальность сгинула прочь, снова уступив место траве под ногами и густой листве деревьев.