– Точно, – согласилась Гертруда. – Но они вполне могут использовать какой-то другой способ проникновения внутрь. С чего вы так уверены, что им нужны двери?
– Разумные волны, частицы? Не слишком ли это фантастично?
– Я, собственно, говорил о другом, – сказал биолог. – А вдруг им не нужно выходить. Вообще. Никогда.
В рубке повисло молчание. Все, видимо, обдумывали сказанное Клюгштайном.
«Рабы на галерах? – подумал Захар. – Навечно прикованные к своим лавкам гребцы бесконечности? А ведь на самом деле мы ничего не знаем не только об обитателях и создателях (не факт, что это одни и те же существа) этого корабля. Мы и о корабле-то ничего не знаем. Ни принципа его движения, ни свойств энергии, им используемой».
Космический гигант не производил никаких излучений и сигналов, доступных людям с их весьма далеким от скромного арсеналом приборов и датчиков. Он словно был мертв. Будто выброшенный на берег кит.
– Вы думаете, они могут расти прямо там, внутри корабля? Рождаться, жить и умирать внутри? – недоверчиво спросил Грац.
– Может, они вообще не существуют отдельно от корабля. И с чего мы так уверены, что это вообще корабль? – сказал Фриц.
Вот это в самую точку, вот об этом Захар думал с самого начала. Больше всего Хозяин Тьмы напоминал кибертехнику памятник, какую-то непонятную веху, оставленную неведомой цивилизацией. Только оставался вопрос: кому этот памятник воздвигли? Здесь, в галактической глуши, куда люди попали по несчастной случайности. Или это не такие уж задворки, как полагают земляне?
– Может, и так, – резко сказал Грац, будто топором рубанул. – Но каким-то образом эта штука сюда прилетела. А значит, способна улететь и в другое место.
– Замечу, уважаемый пан Грац, – язвительно бросил Лившиц, – что мы тоже сюда прибыли самостоятельно. Вот только с отлетом проблемы.
Станислав не стал отвечать. Лишь плотно сжал челюсти.
– Мы будем исследовать его дальше, – сказал он через минуту.
Ему не ответили. Захар предполагал, что спорили для проформы, – все равно никто не собирался отказываться от исследований Хозяина Тьмы. Даже Лившиц, с пеной у рта доказывавший, что корабль чужих нельзя трогать.
У всех имелся свой резон. Грац, например, чаял вернуться на Землю с помощью технологий инопланетян. Лившицу, наверное, был интересен сам процесс. В споре рождается истина, а Люциан любил спорить, ему нравилось доказывать свою правоту или убеждаться в собственном заблуждении, пользуясь аргументацией других людей. Он ведь все равно будет продолжать исследовать инопланетный корабль, будет ныть, орать, но снова полезет туда.
А что Захару там понадобилось? Ведь он тоже не имел никаких возражений против предложения Граца. Не был ярым сторонником исследовательской программы, но и противником – тоже. Захар задумался о собственных мотивах. Или ему, так же как Герти, все равно чем заниматься, лишь бы убить время? Трудно оспаривать факт, что исследование корабля инопланетян, обнаруженного впервые в истории человечества, есть дело увлекательное и интересное. Но неужели у него нет собственного мнения?
Захар снова вспомнил о чувстве чужого взгляда. Вот что, похоже, не давало покоя им всем. Все только прикрываются обычными мотивами. Нет никаких мотивов, не осталось их. После смерти Тахира рассеялась последняя надежда. Все исследования так или иначе пройдут вхолостую. Никто не узнает результатов. Человечество так и останется в неведении, что во Вселенной оно – не единственная разумная раса. Вероятность, что в этой непроглядной темноте зашторенного облаками космической пыли уголка Галактики еще когда-нибудь появятся люди, практически равнялась нулю.
И, получается, все они ломают комедию. Друг перед другом. И каждый сам перед собой.
– Все знают, – тихо произнес Захар, глядя на Гертруду.
– Что вы имеете в виду? – неожиданно живо спросил Клюгштайн.
Планетолог сделала вид, что не расслышала, но непроизвольно опустила глаза.
– Мы будем продолжать исследование Хозяина Тьмы, – сказал Захар. Просто сказал, не распоряжался, как Грац, не утверждал, как Лившиц. И не изображал равнодушие, как это делала Герти. Просто сказал. Сам для себя, не желая устраивать спектакль с приведением кучи бессмысленных доводов.
Секундное замешательство команды принесло мгновение тишины в рубку «Зодиака». Потом Грац сильно хлопнул ладонями по коленям, отчего вздрогнул стоявший у закрытого иллюминатора Клюгштайн, и провозгласил:
– Вот и ладно. Раз все согласны – то прямо сейчас и приступим.
– Ну уж нет, Станислав, – возразил Захар. – Я хоть и побывал недавно в релаксации у вас в лазарете, но все же намерен нормально выспаться. Да и вам это тоже не помешало бы.
Доктор, казалось, не ожидал, что кто-то станет ему перечить. Спорить, продвигать свою линию – это да. Но вот так открыто отказываться выполнять распоряжения капитана… Грац удивленно хлопал красными от недосыпания глазами.
– И потом, у нас нет программы, – как-то нерешительно проговорил Лившиц. Внеземелец не спорил, он был согласен, только не был до конца уверен в правильной последовательности намеченных действий. Беда в том, что никакой последовательности никаких действий никто и не предлагал.
«Они все с ума посходили или только я тронулся? – пронеслось в голове у Захара. – Должно быть, действие лекарства, что дал мне Грац, закончилось. Выходит, я не в себе? Но зачем тогда…» Его мысль прервал Клюгштайн:
– Вы что же, снова намереваетесь лезть в эти катакомбы?
– Я намереваюсь попасть внутрь, – решительно отрезал Грац. – Завтра в девять ноль-ноль общий сбор в рубке. Попрошу всех подготовить соображения, как мы это будем делать, – добавил он и вышел в темный коридор.
Клюгштайн пожал плечами, не переставая, впрочем, улыбаться, и тоже удалился. Лившиц что-то бормотал под нос.
– Люциан… – обратился к нему Захар, но внеземелец бросил на кибертехника недовольный взгляд и, фыркнув: «А ты, Орешкин…» – стремительно рванулся следом за биологом.
Они снова остались с Гертрудой вдвоем. Третий раз за сегодняшний день.
– Как-то все это странно, – сказал Захар.
– Я же тебе говорила.
– Я про Граца. Зачем он так настойчиво лезет на этот корабль? Готов не спать неделю, но проковырять в нем хоть маленькую дырочку. У нас в запасе полно времени, а он хочет все сегодня, сию минуту.
– Наше время ограничено, ты же помнишь.
– Да, но не до такой степени. Если мы будем без отдыха раз за разом забираться в эту дыру, мы только быстрей загнемся. И потом – каждый выход, каждый полет туда тратит дополнительные ресурсы, снижая наши шансы на выживание.
– О каком выживании ты говоришь? Или ты думаешь, если удастся протянуть лишние десять дней, нас кто-то найдет?
Захар вздохнул.
– Ты понимаешь, о чем я говорю. Грац что-то чувствует. Так же, как и все. Но мы чувствуем здесь, а ему надо туда, в эту штуку.
– Только сам он отчего-то в дыру не лезет, – заметила Герти и оставила Захара в рубке наедине с самим собой.
12. Образец
Громоздкий кибер-геолог, ощетинившийся целым букетом манипуляторов, сверкающих хромом в свете собственных прожекторов, нерешительно завис в трех десятках метров перед жерлом таинственного тоннеля. Несколько бестолковых хаотичных движений щупальцами и клешнями силой инерции сдвинули тело робота с заданной позиции.
– Нет, – шумно выдохнув, сказал Грац.
Он пыхтел, отдувался, мотал головой из стороны в сторону и громко сглатывал. Боролся с подступившей дурнотой.
– Не могу, – сказал он.
Зачем-то Грац решил самостоятельно управлять роботом. Через виртуальность, напрямую подключившись к его псевдосознанию. Захару было хорошо известно это чувство – головокружение, тошнота, ощущения, что мозг сейчас вылезет из всех отверстий в черепной коробке. Подключение к нечеловеческому сознанию кибера с непривычки могло здорово тряхнуть психику неподготовленного человека. О вегетатике и говорить не приходилось. Даже ему, кибертехнику, привыкшему к сеансам прямой связи с искусственными мозгами роботов, каждый раз становилось немного не по себе. Самую малость, только первые секунды после слияния. Но все же становилось. Что говорить о Граце, который, кроме своего хирургического комбайна, являвшегося, по сути, обычным манипулятором, продолжением рук хирурга, ни к чему сознанием не подключался?
– Давайте я продолжу, – сказал Захар, быстро соединившись с кибером.
Серые стены рубки мгновенно исчезли из поля зрения. Их заменила аспидно-черная дыра, окруженная слабым ободком желтоватого света, плавно уплывающая направо: результат конвульсий кибергеолога, устроенных Грацем.
Захар быстро выровнял положение робота. И тут накатило. Мимолетная тошнота и головокружение, что всегда сопровождали подключение к сознанию кибера, были ерундой. Эти ощущения, как и положено, появились и быстро исчезли, задушенные волей натренированного мозга кибертехника. Но жуть и мрак охватили сознание человека.
Захар заметался из стороны в сторону. Вправо! Нет, влево! Черт, да назад же, назад! Нигде не было спасения от проникающего внутрь, сверлящего насквозь взгляда. Кто-то не просто смотрел на него, кто-то изучал его изнутри, читал его, словно открытую книгу.
Кибер, повинуясь взбешенным инстинктам кибертехника, включил все дюзы на полную мощность. Страшная непонятная дыра быстро надвигалась, но другого укрытия здесь не было. Повинуясь неосознанному желанию спастись, спрятаться от всепроникающего взгляда, Захар погнал робота внутрь космического исполина.
В голове что-то задергалось и заметалось – тот таинственный смотритель изо всех сил старался не выпустить жертву из поля зрения. И все-таки кибертехнику удалось улизнуть, спрятаться в темной пещере: как только мимо Захара пронесся ободок жерла тоннеля, чувство чужого взгляда начало ослабевать. А еще метров через пятьдесят, когда впереди показалась первая развилка, взгляд пропал. Будто его и не было. Смотрящий не мог заглядывать сюда, не мог извернуться и посмотреть внутрь… самого себя?