Гадкая мысль ледяным жалом уколола сознание кибертехника и растаяла в огне сомнения. Нет, не может быть. «Зодиак» на это не способен. Он здесь ни при чем. Во всем виновата уязвимая человеческая психика.
Палец уверенно ткнул в первую строку. Виртуальное меню исчезло. Огоньки постепенно, один за другим гасли – шел процесс сохранения текущего состояния псевдоразума.
Интересно, «Зодиак» как-то осознает, что с ним происходит, переживает по этому поводу?
Крепления блоков памяти отлетали с сухим треском. Захар решил отключить всю память Зодиака. Неизвестно, где может обнаружиться сбой. Поэтому придется проверить всё.
Он вынимал сверкающие полированной поверхностью параллелепипеды из отведенных им гнезд и строем выставлял в узком технологическом коридоре. Блоки приходилось фиксировать специальными замками, чтобы они не разлетались в невесомости.
Вот он – псевдоразум машины, все его переживания, все чаяния и ожидания. Все намерения и планы. Все здесь, внутри этих коробок, надежно запертые в крохотных нанотрубках заряды. Если заменить эти блоки на новые, девственно-чистые, «Зодиак» после включения будет функционировать, и весьма успешно – ядро его псевдоразума останется прежним. Но это будет уже другой «Зодиак». Есть ли у псевдоразума характер? Ничего подобного не изучали кибертехники. Нейрокибернетики, насколько знал Захар, тоже. Эмоции были. Не совсем человеческие, но имелись. А вот характер…
Захар листал на отладочном планшете длинные, казавшиеся бесконечными списки хранившихся в памяти «Зодиака» кодов. Что он хочет найти таким способом? Прочесть это все равно невозможно – жизни не хватит. Но он чувствовал: там что-то есть, должно оно быть там.
Нескончаемая череда знаков ползла вверх, исчезая за границей экрана. Пропуск, еще один. Целая страница – белый лист. Перемещение данных? Но носители должны автоматически переформатироваться для более компактного хранения информации – выше коэффициент надежности, скорость и меньше сбоев. «Зодиак» не успел дефрагментировать блок до отключения?
Но в следующем блоке выявились такие же отклонения. И в третьем.
Нет, это не могло быть случайностью. Вот оно – свидетельство вмешательства чужих. Захар отмечал схему размещения пустых участков в памяти корабельного искина. Медленно, но верно вырисовывалась картина.
Что было в этих белых пятнах, так и осталось загадкой. Восстановить утраченные данные невозможно. Тот, кто это сделал, постарался на славу – никаких меток, никаких остаточных токов. Информация утрачена навсегда.
Захар свел узловые точки текущего состояния восприятия «Зодиака» в единое целое. На экране возникло четко ветвящееся, логически обоснованное дерево. Каждый шаг математически выверен, каждое ответвление безупречно.
Если забыть, что где-то вклинивались другие, неведомые Захару пути.
Факт вторжения налицо. Непонятным оставался лишь технический аспект – как чужие умудрились провести такую работу за пару часов, не зная ни кодов, ни устройства памяти.
Захар вспомнил об уровне сложности крошечной части квантового компьютера, добытого из обшивки Хозяина Тьмы, и почувствовал холодок между лопаток. Ему стало страшно. Во что они ввязались?! Кто там, внутри этой каменной гробницы? Что им нужно от людей?
Прав был Лившиц, ох прав, когда говорил, что этот корабль нельзя трогать. Но теперь отступать поздно – они соприкоснулись с иным разумом, они вошли в открытую конфронтацию с ним. Теперь только один исход – выяснить, кто кого.
Громкое шипение вывело Захара из раздумий. Вывело – мягко сказано. Он подскочил, будто ужаленный, врезался головой в нависающие под потолком блоки, едва не оторвав гроздь оптоволоконных кабелей, и резко повернулся к входу. Люк плавно отъехал в сторону, открывая доступ в камеру.
Вот он и пришел! Тот инопланетянин! Сейчас покажется… Черт, и нет ничего, что могло бы послужить оружием! Захар оглядывался, высматривая что-нибудь… Дубинки в невесомости не действуют – веса у них нет, одна инерция. Здесь лазер нужен, боевой. Но «Зодиак» же исследовательский корабль!
Захар метался, не зная, что предпринять. Он уже не чувствовал ледяного холода «черепной коробки», ему было жарко. Утепленная подкладка комбинезона пропиталась потом.
– Я так и думал, что вы здесь, – послышался голос Клюгштайна, а через секунду в технологический коридор величаво вплыл и сам биолог. На нем был такой же, как у Захара, комбинезон. – Грац рвет и мечет. Зачем вы отключили «Зодиак»?
– М-мысли были, – заикаясь, ответил Захар, вытирая рукавом со лба пот. Он никак не мог прийти в себя. Как же биолог его напугал!
– Здесь надо убрать, – сказал кибертехник, спустившись к вынутым блокам памяти.
– Бросьте, – посоветовал Клюгштайн. – Пойдемте, лучше я вам кое-что покажу. А здесь потом приберетесь. Автоматические системы работают, а лететь мы все равно никуда не собираемся.
– Хорошо.
Захар выключил свой планшет и убрал его в карман. Оттолкнулся от прочно фиксированного к переборке стеллажа со спинтронными блоками и легко выплыл вслед за Фрицем в колодец.
19. Цели и средства
В каскадах «садов Семирамиды» Клюгштайна кипела жизнь. Нет, динамики там не прибавилось – разношерстные бактериальные колонии оставались неподвижны. Но их стало больше. Киберы не уставали перемещать склянки с полки на полку, капать в них какие-то растворы, выгребать лишнее и утилизировать в дезинфектанте отработавшие экземпляры.
Умные машины не покладая механических рук трудились на благо опытам Клюгштайна. Но то и дело они останавливались, будто задумывались на мгновение перед тем, как совершить очередное действие. Сказывалось отсутствие вышестоящего искина – не на кого им было сейчас положиться.
Биолаборатория производила впечатление – Вселенная жизни в миниатюре. Миллиарды и миллиарды микроорганизмов размножались, боролись за свое право на жизнь и пытались обмануть умного Клюгштайна, то и дело строящего им козни. Если бы они только знали, для чего живут здесь.
Хотя знают ли люди, для чего живут во Вселенной? Кем дозволено им бороздить пространство, изучать новые и новые миры. Многие философы бьются над этими вопросами, некоторые предлагают ответы. Только, сдается, они сами не верят в них. Ибо нет логического объяснения странному поведению явления под названием жизнь.
– Да снимите же вы, наконец, комбинезон, – сказал Фриц, бросая на пол свою спецодежду.
В утепленном антистатическом костюме жарко было безумно. Захар снял его и бросил на одеяние Клюгштайна. От кибертехника ощутимо попахивало, но биолога, судя по всему, запах не очень-то беспокоил.
– Помните, я показывал вам колонию бактерий? – спросил Фриц.
– Bacillus subtilis?
Биолог искоса взглянул на Захара, лукаво ухмыляясь.
– Вы становитесь заправским микробиологом, – сказал он.
И повел здоровой рукой в воздухе, но ничего не появилось. Никаких окон с картинками из жизни бактерий.
– Ах да, – посетовал Клюгштайн. – Совсем забыл, что виртуальность теперь не работает. Как непривычно!
Он подошел к столу, стоящему чуть поодаль. Порылся в разнообразном хламе, сваленном там, и, с грохотом достав из кучи явно тяжелую коробочку, направился с нею к «садам Семирамиды».
– Ну, ничего. Это решаемая проблема.
С этими словами он прикрепил коробочку к верхушке массивного агрегата, к которому киберы то и дело таскали склянки. Фриц вытащил из кармана растянутых и обвисших на коленях штанов личный планшет, включил его и, поманив Захара приглашающим жестом, повернул устройство к кибертехнику.
– Будем смотреть на экране, – сказал он.
Однако экран был черен и показывать что-либо осмысленное отказывался.
– Ой, – Клюгштайн махнул рукой, сетуя: – И как раньше люди без виртуальности обходились. Всё подключи, всем кнопки понажимай…
Не переставая ворчать, он полез в гущу мощных кибернетических рук, торчащих с трех сторон от «террас» со склянками. Наверное, задавал задачу роботам, «кнопки нажимал». Буквально спустя пару секунд экран компьютера посерел, потом покрылся шрамами мелких контрастных черточек и наконец явил изображения давешних «тонких палочек», по большей части уже пожравших друг друга. Среди прореженных статистической вероятностью и теперь нестройных рядов бактерий отчетливо контурировались мелкие, но на вид довольно плотные шарики.
– И что происходит во вселенной маленьких убийц и каннибалов? – спросил Захар, принимая шутливый тон биолога.
Клюгштайн внезапно посерьезнел и, потерев уцелевшей рукой лоб, будто у него внезапно заболела голова, изрек:
– Смотрю на них, и страшно делается. Страшно не то, что они убивают друг друга. Страшно – что им это нравится. Миллиарды лет эволюции ушли на поиск метода, как эффективней погубить сородича. А самые выдающиеся экземпляры умудряются даже заставить жертву радоваться приближению собственного конца.
Захар не нашелся, что ответить. Странная речь биолога просто ошарашила его.
– Да, я же вам тут одну занятную вещицу показать хотел.
Биолог снова стал весел и суетлив. Только Захара не отпускало ощущение, что перед ним не Клюгштайн. Или как раз Клюгштайн, только зачем-то нацепивший дурацкую шутовскую маску. Тоской и обреченностью веяло от него. На лице застыла немного кривая, вроде бы беззаботная улыбка. Но, казалось, расфокусируй зрение и, словно сквозь голоэкран, увидишь… Могильная тьма маячила там. И взгляд темный, словно фонарик, который не освещает, а, наоборот, пожирает свет, замазывая мир чернотой.
Захар тряхнул головой, прогоняя наваждение. Придумается же такое.
– Вы видите, – продолжал биолог, – они образуют споры?
– А они не должны этого делать? – неуверенно поинтересовался Захар.
– Должны, конечно. Это нормальное явление в случае недостатка питания – часть особей убивает себе подобных, а потом превращается в споры. В L-форму – что-то вроде анабиоза. В таком состоянии бактерии способны существовать столетиями в совершенно непригодных для жизни условиях.