Первым в себя пришел Захар. Это, наверное, и спасло Герти от тяжелых травм. Он бросил прут, что все еще сжимал в руке, схватил женщину и, прижав к себе, заорал ей в самое ухо:
– Герти, это я, Захар! Захар! Ты дома! Я Захар!
Несколько ощутимых ударов локтями обрушились на его голову, по спине било углами стеллажей, но он не отпускал Гертруду. Сколько так продолжалось, сказать сложно. Наверное, не очень долго. Иначе они не отделались бы мелкими синяками. Когда Герти, вдруг перестав биться в его объятьях, завопила: «Пусти меня!» – он понял, что все прошло.
Они висели вниз головой – условный пол был как раз над их макушками, – запутавшись в проводах. Щека Герти прижата к плечу Захара, ее тело под его руками мелко подрагивало, а ее пальцы сильно, до боли впились в его спину. Она всхлипывала, но истерика уже прошла.
– Что случилось? – тихо, почти шепотом, спросил Захар. – Что ты здесь делала?
– Не… не… не знаю, – захлебываясь в рыданиях ответила планетолог. – Я бежала… убегала… а потом… тут…
– Все хорошо, – Захар нежно гладил ее голову.
Ее волосы, перепутанные и торчащие в разные стороны, но мягкие и такие приятные. Она подняла лицо, глядя ему в глаза. По щекам текли слезы, верхние зубы, подрагивая, грызли нижнюю губу, из которой даже немного начала сочиться кровь. В ее глазах застыла такая тоска и боль, что Захар, повинуясь внезапному порыву, прижал ее к себе сильней, а потом наклонился и мягко поцеловал в губы.
Герти едва заметно вздрогнула, когда их губы соприкоснулись, но не отстранилась. Ее руки скользнули на шею Захару, и она ответила на поцелуй.
Он целовал ее лицо, смешивая текущие слезы с кровью из прокушенной губы. Она такая милая и замечательная, вкус ее слез, ее запах, мягкость ее волос – все это пьянило Захара. Как он раньше не замечал, сколь она прекрасна?!
– Я боюсь, Захар, – сказала Гертруда, когда они, наконец, оторвались друг от друга.
– Перестань, все будет хорошо, – попытался он ее успокоить. – Мы же вместе, я с тобой. Что может здесь случиться?
– Не знаю. Только я боюсь. Я не помню, как пришла сюда. Я спряталась здесь, думала он не найдет меня здесь.
– Кто?
Герти промолчала и отвела взгляд. Понятно, она не может об этом говорить. Он уже пробовал рассказать ей о собственном чувстве чужого взгляда – не вышло. Наверное, у нее то же самое.
– Инопланетянин, чужой?
Она едва заметно кивнула.
Сумасшествие, да и только!
– Я боюсь, – повторила она и снова прижалась к Захару, обняв его.
– Подожди, мне нужно запустить «Зодиак». А потом давай уйдем отсюда – здесь тесно и слишком холодно, – сказал он, улыбнувшись.
– Да, конечно.
Кибертехник специальным ключом активировал виртуальную панель ввода данных, набрал соответствующий код и отдал системе команду на активацию. Внутри «черепной коробки» появились звуки – шелест вентиляторов, стрекот подвижных элементов различных устройств. Многочисленные блоки послушно заморгали индикаторами, возвещая о возвращении к жизни. Псевдожизни псевдоразума. Мозг «Зодиака» снова в работе. Пока не загрузятся данные, а алгоритмы слежения не протестируют на логику контакты живого с неживым, корабль еще будет лишен права на самостоятельные решения. Это процесс автоматический, участия кибертехника не требующий.
Захар быстро запихнул висящие в проходе провода в трубу, где пряталась Герти, и закрыл контейнер крышкой. Выход свободен.
– Как нога, болит? – спохватился Захар, вспомнив свой бой с мнимым чужим.
– Ничего, целая, – ответила Гертруда.
Герти лежала на кровати Захара, кутаясь в одеяло, а он в это время нежно гладил ее голую ногу. На левой голени осталась заметная ссадина – сюда он попал своей импровизированной шпагой. Он поцеловал больное место и сел рядом.
Они ни о чем не договаривались. Просто пошли вместе в его каюту. Герти, казалось, и не собиралась идти куда-либо без него. Им было хорошо вместе.
Сейчас по корабельному времени ночь, но сон не шел. Герти лежала на его кровати, под его одеялом. Свет в каюте выключен, только индикаторы светятся. В густом полумраке Захар различал только контуры ее лица. Она не спала, ее глаза были открыты, и она смотрела куда-то в темноту.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
Герти повернулась на бок, теплой змеей обвившись вокруг него и прижавшись щекой к его руке.
– Думаю, что, если бы не этот случай, мы никогда не узнали бы друг друга, – вздохнула она и добавила после короткой паузы: – В смысле – так близко.
– Нам всегда нужно отправиться куда-нибудь за тридевять земель, чтобы разглядеть то, что всегда было под носом. Что нам мешало быть вместе год назад, два? Когда мы встретились с тобой впервые? Кажется, года четыре назад?
– Да, – промурлыкала Гертруда, – возле большой мохнатой планеты. Там еще были огромные красные ураганы, как на Юпитере. А мы висели около ее исполинского спутника, холодного и мрачного, и искали там условия, пригодные для жизни.
– И не нашли, – кивнул, соглашаясь, Захар.
– Ни условий, ни жизни. И ты был холоден, как тот спутник. И столь же безжизненный.
– А ты обращала на меня внимание? – удивился Захар. – Еще тогда?
– Я всегда и на всё обращаю внимание, – неопределенно ответила Герти. – Ты же меня в упор не видел. Я же для всех вас всегда была своим в доску парнем.
Захар посмотрел на нее, но в темноте не разглядел выражения лица. Она шутила или действительно тайно пылала к нему чувствами еще с первой их встречи?
– Ты совсем не «парень в доску», ты милая и… нежная… – слова совсем не те, какая-то глупость лезла в голову. Он не знал, как выразить то, что чувствовал.
– Перестань, – она прижалась к нему плотнее. – Я такая, какая есть. Мне нравится быть незаметной.
Она сладко потянулась, а потом ее рука скользнула под одеяло, легла ему на живот и начала медленно опускаться, гладя кожу нежными тонкими пальцами. «И никакой она не парень, совсем даже наоборот», – подумал Захар, наклоняясь и целуя ее.
– Мне кажется, если мы всегда будем вот так, вместе, вечность не закончится. Все время в мире будет наше. И гори этот космос со всеми инопланетными кораблями, вместе взятыми.
Она легла на спину, а Захар склонился над ней, губы их слились в страстном поцелуе, руки не находили покоя, стараясь вобрать в себя как можно больше друг друга.
И в этот момент громоподобный голос Граца провозгласил, казалось, отовсюду сразу:
– Всем! Экстренный сбор в рубке!
– Черт бы его побрал! – сказал Захар, отдав «Зодиаку» команду плавно увеличить освещенность каюты. – Нужно выдрать с потрохами эту систему голосовой связи.
– Ты заметил, – спросила Герти, выбираясь из-под одеяла и нехотя натаскивая на себя одежду, – что Грац не пользуется вирт-связью?
– Еще как заметил. Может, не пойдем?
Гертруда посмотрела на постель, потом на Захара и, подойдя к нему, поцеловала. Он перестал застегивать рубашку, решив, что, пожалуй, пошел этот Грац вместе со всей остальной командой, его руки сами собой легли на стройное тело Герти, пытаясь снять с него мешковатую одежду. Но она неожиданно оттолкнула его. Лицо ее вдруг сделалось суровым и жестким.
– Нет, пойдем. В вечности хорошо, но время нам, к сожалению, не подвластно, – сказала она и вышла из каюты.
– Как и пространство, – пробормотал Захар и пошел следом.
21. Побег
Маленький шарик автономной исследовательской капсулы с надписью «Аквариус» на борту летел в темноте безжизненного космоса. Словно горошина, выпавшая из стручка в ночь, катился он к неизвестности. Что встретит горошину там, в самом низу траектории? Благодатна ли почва?
Металлическая штора, закрывавшая широкое обзорное окно рубки, была поднята. Грац, скрутив в сжатом кулаке тонкую нитку микрофона, орал что-то нечленораздельное. Казалось, от его крика вибрировало даже толстое, устойчивое не только к механическому, но во многом и к лучевому воздействию стекло обзорного окна. Он, выпучив глаза так, что, казалось, они вылезут из орбит, вглядывался в непроницаемую темень, царившую за заплеванным им стеклом. Разумеется, никакой капсулы там видно не было.
Лившиц, поникший и опечаленный, сидел в кресле пилота, опустив голову на сцепленные перед собой в замок руки. Ему было все равно, он сдался. Он не противился открытым шторам, не возражал больше ничему. Что-то сломалось внутри этого упорного и настойчивого человека. После того как его нашли в беспамятстве у ангара, он стал совершенно другим. Его словно бы подменили, будто жизнь для него утратила всякий смысл. Не его собственная жизнь, а жизнь вообще.
Грац прилагал такие усилия для производства бесполезных звуков, что лицо его посерело, даже приобрело нездоровый фиолетовый оттенок.
– Бросьте вы это, – простонал Лившиц, не поднимая головы. – Все равно он не ответит.
Ничего не понимая, Захар подошел к обзорному окну, всматриваясь по направлению взгляда Граца. Герти заняла излюбленное место у консоли пульта ручного управления.
Спустя полминуты безрезультатного рассматривания абсолютной черноты Захар понял, что взгляд Граца ни на чем, собственно, не сфокусирован. Обычные рефлексы – посмотреть в окно.
– А что случилось-то? – спросил Захар, улучив секунду тишины, когда Грац переводил дыхание.
– Вон, – Лившиц поднял голову и, не разнимая рук, ткнул ими в сторону экрана радара.
На фоне невнятного марева эфира отчетливо выделялась маленькая яркая точка, медленно движущаяся в сторону того марева.
– Это что, ИК? – спросил Захар.
Внеземелец кивнул и снова уронил голову на руки.
– «Аквариус». Фриц рванул туда. К братьям по разуму, – донесся его приглушенный голос.
– Ага, – зачем-то произнес Захар и сел в свободное кресло.
Нет, он решительно ничего не понимал. Пусть Клюгштайн шпионит в пользу этих, из каменного корабля, но с какой целью он туда полез? За указаниями?
Кибертехник тихонько захохотал, представляя процесс передачи универсального носителя из покрытых слизью зеленых щупальцев пришельцев в… в обрубок Клюгштайна. Запись, естественно, сделана в универсальных математических кодах.