Речь закончилась, в рубке повисла тишина.
– Вопросы есть? – поинтересовался Грац.
Вопросов не было. Захар даже не знал, что сказать в ответ на откровенный бред, только что доведенный до команды исполняющим обязанности капитана. Кибертехник лишь пожал плечами и отметил, что у Граца свезена кожа на костяшках пальцев, будто тот с кем-то дрался.
– Я не понимаю, что мы вообще здесь делаем, – монотонно, не отрывая головы от скрещенных на консоли ручного управления рук, пробубнила Герти. Затем, выдержав паузу, подняла голову и затараторила: – Зачем мы здесь находимся? Нам нужно не исследовать эту штуку, а лететь от нее подальше. Запустить маршевые двигатели и лететь, пока горючее не закончится. Чтобы он нас не нашел.
Грац, выслушав планетолога, поджал губы и несколько секунд молчал, переваривая услышанное. Потом встал, вдохнул полную грудь воздуха и громко, словно генерал на параде, сказал:
– А вы понимаете, что это сильно, в разы, сократит ресурс корабля? Что это уменьшит наши шансы на выживание почти до нуля? Куда вы собрались лететь? Здесь нет ничего, кроме этого камня! – он уже почти кричал. – В газопылевое облако? Это же единственное, за что мы здесь можем зацепиться! И это наш! Единственный! Шанс! Другого у нас не будет!
Гертруда оторвалась от консоли, повернулась вместе с креслом в сторону Граца и тихо произнесла:
– Какой еще ресурс? Вы его для кого бережете? Для Клюгштайна, для Люциана? Или, может быть, для меня? Корабль протянет десятки лет и без нас. И влачить ему свое одинокое существование придется начать очень скоро, если мы будем продолжать настойчиво лезть туда. – Она, не поворачиваясь, указала вытянутой рукой на обзорное окно. – От нас здесь через неделю ничего не останется.
– Вы не понимаете, – Грац выглядел немного ошарашенным, – мы все погибнем.
– А я и не планировала жить вечно, – сказала Герти и вышла из рубки.
– Возможно, она права, – заметил Захар.
– В чем?! – закричал Грац. – Вы что, не видите, она же бредит. Вы все здесь помешались. Она говорит, что нужно улететь, потому что мы через неделю умрем, и через секунду заявляет, что вечно жить она, видите ли, не намерена. Она же не понимает, что говорит. И вы хороши – туда же лезете. Вы же нормальный человек, Орешкин, неужели вы не видите, что этот самый Хозяин Тьмы может дать нам не только путь к спасению? Это совершенно иные технологии, которым, возможно, миллионы лет. Да нас на Земле на руках носить будут.
– Если на Земле эти миллионолетние технологии вызовут такой же психоз у пользователей, как здесь, то вряд ли. Даже просто спасибо не скажут, – возразил кибертехник.
– Что вас всех не устраивает? – спросил Грац. – Никаких активных действий, а лазарет приходится регулярно запускать. Ни в одной экспедиции столько транквилизаторов и психотропных средств применять не приходилось.
Он комедию ломает или правда ничего не ощущает? Захар был даже немного удивлен: он полагал, что непонятные ощущения одолевают всех членов команды. Но это недоумение Граца…
– Здесь совсем не спокойно. Посмотрите, что творится с Лившицем. Мы все пережили… амнезию, или я не знаю, что это было.
– Этого и я не знаю, – сказал Грац уже спокойней. – А вы как хотели: и рыбку съесть, и косточкой не подавиться? Вы правда считаете, что нам поднесут на блюдечке ключи от инопланетного корабля и испросят разрешения доставить нас домой?
– Нет, конечно, – сказал Захар и подумал: «А может, он прав? Действительно, установить контакт с существом, отличающимся от тебя не только биологически, но и психически, имеющего совершенно иную организацию логики, не так-то просто. Если вообще возможно. И здесь никак не обойтись без сложностей и, вполне вероятно, что и жертв. Причем с обеих сторон. Наверное, это должны понимать и быть готовыми к подобному повороту событий любые разумные существа. Откуда нам знать, какие проблемы вызывают наши действия там, внутри этой каменной громады? Только ли мы жертвуем и терпим? Можно решить проблему – запустить двигатели, как предлагает Герти, и улететь. Но ведь этого не делают и они, чужие. Стало быть – шансы договориться есть. Или это лишь самообман?»
– Тогда что нам мешает спокойно жить?! Скажите – что?! И работать еще при этом, а не отсиживаться по каютам, – на последних словах Грац повысил голос, будто Герти и Люциан могли его услышать.
– Сам не знаю, – честно признался Захар. – Вроде бы все есть – воздух, еда, комфорт. Но постоянное ощущение, что все мы на смертном одре. Будто вопрос о нашей смерти уже решен где-то за нас, а мы лишь безвольно барахтаемся, делая вид, что не понимаем очевидного.
– Делом надо заниматься. А не синдром смертника в себе лелеять, – отрезал Станислав.
– А чужой у нас на борту?
– Какой чужой? – Грац даже позволил себе улыбнуться.
– Тот, которого видели Герти и кибер.
– Которого вы деактивировали?
– Да.
– Он же вышел из строя.
– Я предполагаю, что именно из-за воздействия чужого он и стал сбоить.
– Так черт-те до чего можно додуматься. Вы его видели? Этого вашего чужого – видели?
– Нет, – Захар понимал, что его слова, наверное, и на самом деле звучат довольно смешно. – Но два свидетеля: человек и бесстрастная машина…
– Один свидетель – тот, который человек, – уже в который раз категорически отказывается явиться в лазарет для прохождения курса терапии. А второй – свихнувшийся кибер. Никаких объективных свидетельств – ни снимков, ни записи в памяти корабельного искина. Вы хоть знаете, как выглядел ваш мифический чужой?
– Нет.
– А отчего вам… ваша подруга не рассказала? Потому что – не может. Это только ее страхи, аморфные и неоформленные. Она же не видела его, понимаете, не видела. Она только боится его увидеть. Но даже описать не может то, что, как она утверждает, угрожало ей.
Все, что он рассказывал, точно соответствовало действительности. Но Захар не верил. Не мог он убедить себя, что происходящее вокруг, все эти странности, эта атмосфера захлопнувшейся гробницы лишь плод их измененной изоляцией и безысходностью психики.
Да, у него было странное ощущение, да, то же самое утверждала Герти. Но если вдуматься – корабль как корабль. Чистые коридоры, все работает, киберы незаметно, как им и положено, следят за порядком. Виртуальность функционирует нормально, нарушений логики у корабельного мозга нет.
Если Герти чудятся какие-то пришельцы, может, и «белые пятна» в блоках памяти Захару привиделись? Да нет, информация о них осталась в отладочном планшете кибертехника, отключенном от виртуальности. Но это, если подумать, можно списать на результат работы алгоритма устранения логических ошибок в мозге «Зодиака».
Тогда получалось, что ничего сверхъестественного на «Зодиаке» и в самом деле не происходит.
– Клюгштайн был сам не свой, перед тем как улетел. Он что-то нашел в своих бактериях. Он показывал мне. Только я не понял до конца. Они что-то не то делают. То, что не должны. Фриц пытался найти объяснение. Но он вел себя странно.
– Да уж, – согласился Грац. – Результат налицо.
– Нет, вы не поняли, – Захар немного замялся. – Странное, конечно, предположение, но мне показалось, что он… не знаю, как даже сказать. Завербован инопланетянами, что ли.
– Вы в своем уме, Орешкин?! Мы здесь бьемся, пытаясь установить контакт, а Фриц, по-вашему, уже с ними снюхался и шпионил тут у нас?!
– Понимаете, не все так просто. В работе искина тоже не все гладко. Сбоев нет, логика его безупречна, но…
Лицо Граца медленно, но отчетливо багровело. Ему, похоже, надоело выслушивать предположения кибертехника. Доктор резко махнул рукой и, громко топая, вышел из рубки.
Герти ждала в коридоре. Спросила, что это с Грацем.
– Возможно, мы и в самом деле все здесь сошли с ума, – скорее сам себе сказал Захар.
– Что ты ему сказал?
– Высказал свои предположения о том, что происходит на корабле.
– Зря. Я ему больше не доверяю, – сказала Герти и добавила после короткой паузы: – Я никому теперь не доверяю.
Захар посмотрел на нее, но ничего не сказал. Она была права – доверять теперь нельзя даже самому себе. Собственное сознание раз за разом выкидывало кульбиты, предавало и путало мысли. Что уж говорить про других.
– Грац чего-то хочет, у него есть какой-то план, – сказала Герти. – Знать бы – какой. Ты знаешь, что он уже несколько раз пытался затащить меня в лазарет? Якобы для курса терапии.
– Почему ты отказываешься?
Герти остановилась, глядя прямо в глаза Захару.
– Ты действительно не понимаешь, что на этих своих сеансах он может сделать с тобой все, что захочет?!
– Брось, – усмехнулся кибертехник. – Я однажды был у него в лазарете. Видишь же: со мной все нормально. И даже немного полегчало. Хотя и ненадолго.
Гертруда быстрыми шагами пошла дальше, оставив позади Захара.
– А с Люцианом – не все нормально, – тихо, но так, что Захар четко услышал сказанное, произнесла женщина.
– Погоди, – он догнал ее и развернул лицом к себе. – Что ты имеешь в виду?
Герти опустила глаза.
– Можно подумать, ты его не видел, – пробормотала она, и Захар по голосу понял, что Герти сейчас расплачется.
Боже, да что же здесь происходит?! Грац свел с ума Лившица? Чушь! Он видел Лившица после того… после потери памяти. Видел – тот не сильно отличался от затравленного бешеными собаками волка. А теперь Люциан хотя бы стал нормально воспринимать окружающий мир. Да, он подавлен, у него стресс и депрессия, но он идет на поправку. И все – после лечения Граца.
– Но ведь это же именно Грац поставил его на ноги после того случая, – озвучил свои мысли Захар.
– А что он сделал с ним до?! – она резко подняла голову. На ее ресницах действительно застыли капельки влаги, переливающиеся в тусклом свете коридорных ламп, словно бриллианты чистой воды. Но в глазах отчетливо читались ярость и неуемный животный страх.
О чем она? Что Грац мог сделать с Люцианом, когда они не то что не ладили, терпеть друг друга не могли? О каком сеансе – или о чем еще говорила Герти – могла идти речь?