– Гертруда, скорее иди сюда. «Аквариус» не сможет быстро развернуться внутри ангара. Мы выйдем отсюда, и я проверю мозг «Зодиака». Нет никаких пришельцев, здесь все свои.
Захар вытянул вперед руку, ожидая, что Герти одним уверенным прыжком перенесется к нему. Но он ошибся. Планетолог внезапно вскинула голову, посмотрев немного правее Захара, ее взгляд снова подернулся пеленой и утратил осмысленное выражение.
Сам кибертехник почувствовал, что кто-то опять рассматривает его изнутри, вынимая мысли и мешая течь сознанию. Перед глазами замелькали темные пятна, голова закружилась.
Все, что произошло дальше, он запомнил плохо. Точнее – почти ничего не запомнил. Лишь голос Герти, выкрикнувший:
– Я с самого начала знала, что Хозяин Тьмы излучает, видела на радаре! Но он не позволял мне… – Тут она метнула свое копье в сторону Захара, и окончание фразы утонуло в грохоте взрыва.
Копье, брошенное Гертрудой, неслось в лицо Захару. Инстинктивно, чтобы защититься, он выставил вперед свой зонд. Два детонатора столкнулись, раздался короткий сухой щелчок, а потом грохот направленного взрыва сотряс помещение ангара.
Судя по всему, пиропатрон сработал только на зонде Захара, иначе «образец породы» был бы вынут из головы кибертехника. Но его только оглушило на время.
А когда он пришел в себя, прямо перед ним, точно по центру большого прямоугольного корабельного люка, раскинув в стороны безвольно повисшие руки и ноги, парила Гертруда. Вернее, ее тело. Огрызок искореженного взрывом зонда, который она сама и бросила, торчал из груди женщины. Раздувшаяся, словно воздушный шар, кофта Гертруды пропиталась багровым, а вокруг парил веер переливающихся в свете ламп гранатовых капелек.
«Аквариус» стоял на положенном ему месте, системы исследовательской капсулы были деактивированы.
34. Смена декораций
Непонимание, отчаяние, обида, чувство собственного бессилия терзали Захара. Как же так? Как могло случиться, что Герти… ее больше не было. Совсем. Только тело, пронзенное огрызком металлического штыря. Теперь он знал, где Гертруда брала свои копья, – на ее складе было полно таких зондов. Но что толку от этого знания?
Ничего не видя перед собой, Захар брел по коридорам жилого отсека. Он оставил ее там, в ангаре. Незачем ее тревожить, теперь уже ничего не изменишь. Нет никакой надежды.
Сколько они рассчитывали протянуть на борту «Зодиака» – десять месяцев? Сейчас их былые чаяния и надежды казались смешными и бессмысленными. Десять месяцев… Они не протянули и двух недель. Он и Грац все еще живы. Но надолго ли?
Десять месяцев. Подводя черту жизни, ставя себе границы, разве не надеялись люди, что за десять месяцев что-то изменится и их найдут? Разве надежда не жила в каждом из них? В каждом, две трети из которых теперь были мертвы. Да и оставшиеся жили лишь условно – упорное поддержание метаболизма в угоду развлекающемуся монстру, неведомо кем и когда созданному.
Жить не хотелось. Не было нужно. Проклятый инстинкт самосохранения не давал разом покончить с бессмысленностью бытия. Кто из них слабак – Клюгштайн, что нашел в себе силы прекратить этот фарс, или он, Захар, продолжающий влачить жалкое существование, плохо понимая, что же он такое и для чего?
Что говорил Фриц? Что-то про жизнь.
Жизнь мертва. Вот что он сказал перед тем, как отправиться в вечное путешествие по равнодушному космосу. Но что он имел в виду?
Внезапно картина того страшного дня встала перед глазами Захара. Он будто бы снова перенесся в шлюз, снова смотрел на улыбающегося биолога, бормочущего бессвязные, непонятные слова. И сообщение, что пришло по вирт-связи – последнее, что успел подумать Клюгштайн. «Вы всё поймете, Захар. Всё узнаете». Он хотел сказать что-то еще, но не успел.
До Захара только сейчас дошло, что последние слова, последняя мысль, отданная виртуальной сети «Зодиака», предназначалась только для него. Только он, Захар, слышал эту фразу. «Всё узнаете». Фриц не предполагал, он был уверен в этом.
«Зодиак, – вызвал он мозг корабля, – у тебя в памяти есть личное сообщение для меня от Клюгштайна?»
«Да», – ответил бесстрастный голос.
Надо же быть таким тупым! Фриц рассказал ему все, что не успел рассказать лично, оставил виртуальное сообщение, а он не понял этого. Столько времени потеряно, столько всего упущено. Ведь биолог явно что-то понял, что-то очень важное.
«Воспроизведи его».
В воздухе прямо перед Захаром возник Клюгштайн. Совершенно настоящий. От неожиданности Захар отшатнулся. Учитывая события последних дней, впору поверить в призраков, но это была всего лишь виртуальная картинка.
«Думаю, вы спрашиваете себя, Захар, почему я оставил сообщение именно вам, почему только вам я рассказываю то, что узнал об этом… образовании. О Хозяине Тьмы. Что же, охотно отвечу».
Без сомнения, Захару интересна причина, по которой биолог выбрал именно его, но сейчас она заботила его меньше всего. Он хотел докопаться до сути, знать, чем можно взять инопланетную гадину. Правда, сомнение, что ее вообще можно чем-то взять, не отпускало. Иначе зачем Фрицу было кончать жизнь самоубийством?
«Все дело в том, – продолжал виртуальный образ биолога, – что вы ему больше всего подходите. Да, да, именно так. Мы для него – лишь расходный материал, энергия и вещество. Может быть, еще – орудия воздействия на вас. Мы ему не интересны. А вы – отчего-то вызываете у него доверие».
Что он такое говорит? Какое еще доверие? Захар ничего не понимал. Где-то глубоко внутри маленьким, но настойчивым молоточком стучало: «Ты знал. Ты знал» – но он упорно отказывался обращать на это внимание. Не знал он ничего! Нет, не надо, не может такого быть!
Захар понял, что внутри разгорается паника. Нет, он не хотел этого! Это не он, это… это само!
«Помните, мы говорили с вами о жизни? Помните, конечно. Это же было совсем недавно. Жизнь уникальна, она сложна. Но в ней нет ничего чудесного, ничего из ряда вон. Как бы того ни хотелось людям. Нет в ней никакой сказки – обычная химия. Ну, случилось так однажды, что образовались нуклеиновые кислоты и белки. Ну, удалось им сохраниться и приумножиться. А что дальше? Вы когда-нибудь задавались этим вопросом – что дальше? Откуда такое многообразие, зачем это нужно, чего ради такие усилия и сложности в создании жаб, динозавров? Людей, наконец?
В биологии есть критерии целесообразности – численность вида. Если вид успешен, число особей этого вида растет год от года. Такой вид существует долго, миллионы лет. Потом он исчезает, потому что изменяется среда и появляются более приспособленные, более успешные. Мы, люди, научились изменять среду под себя. Мы добрались до звезд, мы терраформируем планеты. Нам несть числа.
Но так только кажется. Куда бы мы ни отправились, за нами, внутри нас, следуют миллиарды миллиардов бактерий. Их больше, чем нас. Намного больше. Не только количественно – они маленькие и быстро размножаются, понятно, что их будет больше числом. Их совокупная масса больше. Живой мир на две трети состоит из бактерий и архей. Вот они – настоящие короли мира, победители эволюционной гонки. Вот они самые успешные, самые приспособленные и продолжающие приспосабливаться. Бактерии живут на еще не терраформированных планетах, там, где людям не продержаться и минуты. Они даже в открытом космосе умудряются существовать.
У вас все еще не возник вопрос – зачем тогда мы? На кой черт природе понадобилось создавать людей?»
Захар, не разбирая дороги, ломился по коридору. Он сам не знал, куда бежит. Прочь, уйти, не слышать. Не надо. Он хотел убежать от Клюгштайна. Разум уже понял, ум все просчитал, но сознание отказывалось принимать неизбежный факт. Сознание вообще странная штука – что ему не нравится, того не существует. Игра в «ничего не вижу, ничего не слышу».
Но Фриц и не думал исчезать. Он упорно плыл следом за Захаром. Не отставая ни на шаг. Виртуальность. Нарисованный мир, пробужденный к жизни человеческим воображением и подстегнутый цифровой записью на компьютере. «Нет никакого Клюгштайна, это фикция, – мысленно твердил себе Захар. – И говорит он ерунду. Не надо слушать покойников. Ничего путного они не расскажут. Успешный вид? Какой же вы успешный, а, Фриц? Вот он я, тут. А где вы? В ледяном пространстве, лишенном света? Вы, дорогой Фриц, лишь плод моего воображения и записанный в нанотрубках «Зодиака» двоичный код. Вот и все. И больше ничего от вас не осталось».
Затем кибертехник снова ощутил, как его рассматривает Взгляд, и крикнул:
– Нечего смотреть на меня! Прочь! Убирайся, инопланетный ублюдок! Хватит, больше у тебя не получится меня одурачить!
Мир вращался из стороны в сторону, настойчиво демонстрируя Граца, стоящего в проеме двери, с грустью взирающего на происходящую перед ним вакханалию. Доктор опирался локтем о стену и ждал.
– Чего ты ждешь?! Что тебе надо?! Прочь! Убирайтесь все прочь от меня!
Захар понял, что в последние несколько секунд кричит не переставая. Будто одержимый поливает ругательствами пустое пространство и Граца, который терпеливо ждет, когда Захар успокоится.
«Если помните, я говорил вам, что в поведении бактерий стали отмечаться некоторые странности, – продолжал разглагольствовать виртуальный Клюгштайн. – Я все никак не мог понять, зачем они образуют L-формы и что за образования строят колонии. Помните, такие микроскопические древовидные конструкции? Но объяснение оказалось простым – бактерии таскали из чашек кремний, добывали его из стекла и строили… как вы их называете – спинтронные транзисторы? Вряд ли им удалось бы закончить начатое – для этого им не хватало ни генетических умений, ни банально – материалов. Но они пытались. Из кожи вон лезли – в прямом смысле: L-формы лишены клеточной стенки. Они вообще не совсем живые. Набор органических молекул, способных при благоприятных условиях превратиться в живой организм. Это потому…»
– Не надо! – протестовал Захар.
«…что жизнь не нужна. Она случайна. Или я это уже говорил? А впрочем, не важно».